с царем Ирана

Случится то же, что с Хеджиром,

И если царский Истахар,

Как Белый Замок, будет схвачен

Врагами, в том не обвиняйте

Рустема. Горе, горе царству,

Когда царем владеет нетерпенье

И необузданная ярость!»

Сказав, он крикнул — Гром помчался;

Рустем исчез как привиденье.

Недалеко отъехав по дороге

В Сабул, остановился он

В гостинице, чтоб на покое там

Дождаться брата

С дружинами Сабулистана.

X

Из глаз Рустема потеряв,

Вельможи — без него, как стадо

Без пастуха, оставшись — обратились

К Гудерсу и ему сказали:

«Теперь лишь ты один, Гудерс,

Помочь в беде великой можешь;

Твои советы любит шах;

Пойди к нему и в волны

Его погибельного гнева

Пролей твоих советов

Мирительное масло.

А ты скачи за тестем, Геф,

И догони его, пока Сабула

Он не достиг». И Геф пустился в путь.

Гудерс пошел к царю.

Его увидел он, уединенно

Сидящего на троне;

Он был угрюм, но тих; он был

Подобен туче громовой,

Готовой, отблистав и отгремев,

Дождем свежительным пролиться.

И так ему дерзнул сказать Гудерс:

«Могучий повелитель,

Царь — голова, а царство — тело;

Но в голове для тела должен быть

Советником рассудок; у кого же

Советник свой молчит,

Тот слушайся чужого

И не стыдись исправить зло,

Поспешно сделанное в гневе;

Из уст неосторожно бросил

Ты оскорбительное слово —

Пошли за ним мирительное вслед;

Обиду ты нанес строптивой речью

Тому, кого щадить велит рассудок, —

И ею был не он один обижен:

Ты пристыдил нас всех его стыдом;

Рустема в петлю! А Рустем

Тебя на трон отцовский посадил,

И он же трона

Твердейшая опора;

Что ж будет нам, когда Рустема в петлю?

И что же с царством будет без Рустема?

Теперь изломан меч Ирана,

Иссохла мужества рука,

Плотины нет на вражье наводненье.

Все наши витязи известны Гездехему —

А что нам пишет Гездехем? —

Что ни один из нас против Зораба

Не устоит, что на него

Одна гроза — Рустем. Но где же

Теперь Рустем? За промедленье

Двух дней тобой он изгнан навсегда.

Меня к тебе твои вельможи

И с ними сын твой Ферабор

Прислали умолять, чтоб ты

Благоволил с Рустемом примириться.

Никто, ни Ферабор, твой сын, —

Сколь он ни силен, ни отважен, —

Ни бодрый твой военачальник Тус,

Ни я с осьмидесятью сыновьями

Тебя не защитим. Один Рустем

Твоя надежная защита».

Сказавши так, Гудерс умолкнул.

XI

И к сердцу принял Кейкавус

От сердца сказанное слово;

Он отвечал: «Пословица святую

Нам правду говорит, что стариков

Совета полные уста —

Вернейшие хранители царей.

Я сам теперь раскаиваюсь горько,

Что оскорбительное слово

В кипенье гнева произнес.

Ступайте ж все к Рустему и зовите

Его обратно в Истахар

На мир и доброе согласье

С своим царем». — «Хвала царю!» — воскликнул

Гудерс. И возвратиться

Он поспешил к вельможам, ожидавшим

Его с великим нетерпеньем.

Царево сердце ненадежно

(Так рассуждали меж собою

Они в неведенье, смирится ль шах иль нет);

Одно и то же слово может

В нем гнев и милость возбудить.

Подобно маслу наше слово;

Царево ж сердце то огонь,

То море бурное — огню

Дает двойную силу масло,

А море бурное оно покоит.

Так царские вельможи говорили;

Но мрачные печалью лица их

Вдруг стали радостию светлы,

Когда принес им весть благую

Гудерс. «Теперь Иран спасен! —

Они воскликнули. — Поедем

Скорей все вместе за Рустемом;

Его догнать нам должно прежде,

Чем он достигнет до Сабула».

XII

И все они отправилися в путь;

И ехали весь день, всю ночь;

И той гостиницы достигли,

Где выбрал свой ночлег Рустем,

Где Геф его нагнал и где

Он на покое ждал Зевара

С дружинами Сабулистана,

Решась упорно, вопреки

Всем убежденьям Гефа,

Не возвращаться в Истахар.

Но вместо брата он увидел

Перед собой вельмож Ирана.

Они к нему смиренно подошли;

Почтительно он встал, чтоб их принять.

И, выступя вперед, сказал ему Гудерс:

«Рустем, мы присланы от шаха

Тебя просить, Ирана пехлеван,

Чтоб ты с ним примирился.

О том же просим мы

И именем всего Ирана, просим

За наших юношей, в бою

Себя еще не испытавших;

За наших опытных мужей,

С тобой ходивших на врага

За славою, победой и добычей;

За наших хилых стариков;

За наших жен, детей и внучат;

За весь народ, за весь Иран;

Ты их твердыня, их надежда;

Не отдавай же царства в жертву

Свирепому Турану за одно

Тебя обидевшее слово.

Ты ведаешь, как опрометчив,

Как безрассудно гневен шах:

На слово он ругательное скор,

Но так же скор и на признанье

Своей вины; с раскаянием он

Свою тебе протягивает руку;

Не отвергай ее, Рустем.

Тебя ужалившее слово

Не ядом напоенный меч,

А легкий звук — забудь, Рустем,

О легкой, несмертельной ране

И возвратися в Истахар,

Где ждет тебя нетерпеливо

С удвоенным благоволеньем шах».

XIII

Рустем ответствовал угрюмо:

«Скажите шаху Кейкавусу,

Что мне ни виселиц его,

Ни царских милостей не нужно.

В Сабул я еду; там я царь,

Такой же царь, как он в Иране.

Мне надоело воевать;

Довольно я играл

Своею жизнью и чужою

На службе шаха — он меня

И наградил по милости своей.

Спасибо. Мы с ним кончили расчет.

К тому же в этот раз мне было

Невесело с Сабулом расставаться;

Мой Гром на самом рубеже

Ирана спотыкнулся; я впервые

Почувствовал, что шлем и панцирь

Мне тяжелы, — когда ж обратно

Поехал я, мой конь запрыгал

И радостно заржал. Простите ж, добрый

Вам путь, но я вам не попутчик». —

«Рустем, — сказал Гудерс, — не может быть,

Чтоб это был последний твой ответ.

Тебя твой царь обидел, правда;

Но руку он на примиренье сам,

Признав себя виновным, подает —

Чего ж еще желаешь боле?

И что подумает Иран,

Такой ответ услышав?

Не скажут ли: Рустем,

Состарившийся лев, бежит

От львенка молодого;

Рустем Зораба испугался;

Орел наш крылья опустил;

Не смеет он лететь на высоту:

Там носится другой орел,

Его моложе и отважней;

Вот отчего ему так было

Невесело с Сабулом расставаться;

Вот отчего и Гром на рубеже

Ирана спотыкнулся и впервые

Рустему шлем и панцирь стали

Так тяжелы. Потерпишь ли, Рустем,

Чтоб про тебя молва такая

Вдруг по всему Ирану разнеслася

И чтоб она постыдным о тебе

Преданьем перешла к потомкам?»

Рустем, сверкнув глазами тигра,

Воскликнул: «Геф, подай мне Грома».

И, слова не сказав Гудерсу,

Он на кипучего коня

Вскочил и поскакал путем обратным;

И все за ним вослед

Толпою шумною помчались.

XIV

С Рустемом примирившись,

На пир веселый Кейкавус

Созвал своих вельмож. И длился

Их пир до самой поздней ночи.

А той порой, когда в царевых

Палатах праздновали гости,

Веселая Молва

По городу гуляла,

Во все входила домы,

Неспящим улыбалась,

Заснувших пробуждала,

Разглаживала всем

Приятной вестью лица.

Вдруг ей попался кто-то

Навстречу, столь же грустный

И мрачный, сколь она

Была в своем полете

Светла и весела.

И, громко засмеявшись,

Летунья у него

Спросила: «Кто ты, плакса?» —

«Меня, — он отвечал ей, —

Зовут Печальным Слухом;

Я по всему разнес Ирану,

Что шах поссорился с Рустемом

И что Рустем оставил Истахар;

И всех мои тревожат вести». —

«Зажми же рот, — сказала

Веселая Молва, —

С Рустемом примирился

Твой гневный Кейкавус;

Они теперь пируют

И ссору запивают

Вином благоуханным».

Печальный Слух с сомненьем покачал

Своей косматой головою;

За это рассердилась

Веселая Молва,

И началася драка.

Печальный Слух был неуклюж,

Веселая Молва

Была легка, проворна;

И мигом был Печальный Слух,

Прибитый, и́з города выгнан;

И снова начала она

По улицам летать,

И где ни пролетала,

Воздушную летунью

Старик и молодой,

Здоровый и недужный,

И бедный и богатый —

Ласкали, миловали;

Кому ж на сон грядущий

Услышать удавалось

Ее живое слово,

Тот сладко засыпал,

Обвеянный толпою

Веселых сновидений.

XV

Когда на следующий день

Явилось солнце и, раздернув

Востока занавес пурпурный,

Среди лазоревого неба

Свое воздвигло золотое

Всеосеняющее знамя,

Когда на пажитях земли

Под песню жаворонков звонких

Стада пространно зашумели, —

Труба военная столицу огласила,

И весь народ на площадь Истахара

Шумящею толпою побежал:

Там, разделяся на дружины,

Шло войско мимо Кейкавуса;

И перед каждою дружиной

Был вождь ее; а позади

Всей рати, отделясь от прочих,

Великий царства пехлеван,

На грозном Громе ехал

Рустем один. Не вел дружины он;

Но в нем одном была душа

Всего бесчисленного войска.

Его сабульскою дружиной

Военачальствовал Зевар;

А главным воеводой рати

Был Тус, испытанный боями.

Когда же царь все войско осмотрел —

Знамена заиграли,

Тимпаны загремели,

Задребезжали трубы,

Заржали грозно кони,

Пошли вперед дружины.

И, разлиясь широким наводненьем,

Шло войско к рубежам Ирана;

Под ним земля стонала и тряслася;

От топа конского дрожали горы;

От кликов тучи расшибались;

Стотысячно лик солнца отражался

На панцирях, на конских сбруях;

Как на пригорках в бурю

Волнуются вершины сосен,

Так волновались перья и султаны

На шишаках и на тюрбанах;

И там земля, как пестрый луг, сияла,

Где войско шло; но где оно прошло,

Там все являлось голой степью,

Там были все ключи иссушены

И в пыль растоптаны все нивы.

И скоро войско на границе

Ирана стан свой утвердило

В виду горы, на высоте которой,

Окрестности владыка, Белый Замок

Стоял, как туча громовая,

И в глубине той тучи громовой

Таился молния Зораб.

Книга пятая

Пир в Белом Замке

I

Зораб обрадован был вестью

О приближенье к замку персов;

Ему наскучило давно

Сидеть без дела за стенами

И ждать прибытия гостей…

Вот наконец пожаловали гости.

И было все готово к их приему:

И замок, снова укрепленный,

И рать, и мужество Зораба.

И вместе с Баруманом

Зораб, взошед на башню,

Окинул, как орел,

Очами всю окрестность —

Очам его открылось

Идущее вдали,

Дружина за дружиной,

Бесчисленное войско.

Как смелый радуется ястреб,

Увидя стадо голубей,

В котором он любого

Из множества в добычу выбрать может,

Так храброго Зораба

Обрадовала сила

Идущего против него врага.

Но Баруман от страха побледнел;

И, страх его заметя,

Зораб сказал с улыбкой:

«Не бойся, наведи

На щеки прежний их румянец.

Смотри, какой огромный ряд дружин!

Как он оружием сверкает!

Как много их сюда пришло,

Чтоб здесь мне дать победы славу!

И слава та навек моею будет!

Но если б я и гибель встретил

В борьбе с такой великой силой —

Все будет мне хвалою от людей,

Что я дерзнул надеяться победы.

Против утеса одного

Их море целое стеклося;

При имени моем затрепетал

В своей столице Кейкавус;

Все витязи Ирана,

Которых мужество и силу

Повсюду славят в громких песнях,

Сошлися здесь против Зораба.

Скажи, о Баруман,

Не видишь ли в толпе

Там витязя такого,

С которым было б славно

И радостно сразиться,

Который лишь на сильных

И славных подымает

Прославленный свой меч,

Которому в бою не уступить

Великой честью озарило б

Мои младые годы?

Скажи, о Баруман,

Не видишь ли в толпе

Там витязя такого?»

Так спрашивал Зораб;

Но он не смел

По имени того назвать,

От чьей руки так скоро

Ему судьба назначила погибнуть.

II

И Баруман ответствовал Зорабу:

«Там много витязей, с которыми сразиться

Тебе великой было б славой;

Но знать хочу, о ком ты мыслишь сам?

О! благородно пламенеет,

Как факел, ночи озаритель,

Твоей души отважность молодая!

Но берегись, чтоб не упал

Твой факел в воду, — в хладной влаге

Он заклокочет, зашипит

И, задымяся, вдруг погаснет;

Не ведай страха, но врага

Не презирай: непостоянно счастье;

За ним твой конь летит, как на крылах,

Но миг один — во рву и конь и всадник.

Был мир, война спала —

Ее теперь ты разбудил;

Но знаешь ли, какую схватит

Она добычу жадными когтями?

Не удивляйся ж, примечая,

Что я дрожу, — не за себя дрожу я,

Дрожу за всех, чей будет вынут жребий,

И за тебя — судьбина прихотлива,

Она всегда бросается на лучших.

Иди же в бой, Зораб,

Не опрометчивым ребенком,

А твердо-осторожным мужем.

Благодари Афразиаба,

Что сильною тебя снабдил он ратью;

Стой с нею здесь, прикрытый крепким за́мком,

Упершися в него ее крылом, —

И враг тебя не одолеет; если ж

Захочешь славы — пусть тобой

На поединок вызван будет

Тот витязь, кем стоит Иран

И кто, сраженный, увлечет

В свое падение всю силу

И все величие Ирана».

Так говорил Зорабу,

Мешая мед совета

С отравою измены,

Коварный Баруман;

Но не посмел и он назвать

По имени Рустема; он бледнел

При этом имени — измена,

Как тайная змея,

Его сосала сердце.

Без подозренья, без тревоги,

Полюбовавшись на блестящий,

Равнину всю покрывший стан,

Зораб пошел с подзорной башни

И пир велел роскошный приготовить,

Чтоб весело, при звуке флейт и арф,

При звоне кубков, при шипенье

Злато-пурпурного вина,

Отпраздновать с друзьями

Врагов желанное явленье.

III

Тем временем в широкий стан

Иранское сдвигалось войско;

Сперва казалось, что коням,

Слонам, верблюдам будет тесно

Все беспредельное пространство;

Но наконец — когда разросся

Огромный лес шатров, и протянулись

Рядами улицы, и на широких

Меж ними площадях

Живая разлилась торговля —

В спокойное пришел устройство

Кипевший бурно беспорядок.

Когда ж на западное небо

Склонилось солнце и зашло

За край земли — утихло все,

И каждый ратник под своим

Заснул шатром, и