его научил там,

Как по отсутствии долгом — открыто ли, тайно ли — в землю

Тучной Итаки ему возвратиться удобнее будет?

Мне самому, совершив возлияние в доме, поклялся

Царь, что и быстрый корабль уж устроен и собраны люди

В милую землю отцов проводить Одиссея; меня же

Он наперед отослал, поелику корабль приготовлен

Был для феспротов, в Дулихий, богатый пшеницею, шедших;

Он повелел, чтоб к Акасту-царю безопасно я ими

Был отвезен. Но они злонамеренным сердцем иное

Дело замыслили, в бедствие ввергнуть меня сговорившись.

Только от брега феспротов корабль отошел мореходный,

Час наступил, мне назначенный ими для жалкого рабства.

Силой сорвавши с меня и хитон и хламиду, они мне

Вместо их бедное рубище дали с нечистой рубашкой,

В жалких лохмотьях, как можешь своими глазами ты видеть.

Вечером прибыли мы к берегам многогорной Итаки.

Тут с корабля крепкозданного — прежде веревкою, плотно

Свитою, руки и ноги связав мне — все на берег вместе

Вышли, чтоб, сев на зыбучем песке, там поужинать сладко.

Я же от тягостных уз был самими богами избавлен.

Голову платьем, изорванным в тряпки, свою обернувши,

Бережно с судна я к морю, скользя по кормилу, спустился;

Бросясь в него, я поспешно, обеими правя руками,

Поплыл и силы свои напрягал, чтоб скорее из глаз их

Скрыться; в кустарнике, густо покрытом цветами, лежал я,

Клубом свернувшись; они ж в бесполезном искании с криком

Бегали мимо меня; напоследок, нашед неудобным

Доле напрасно бродить, возвратились назад и, собравшись

Все на корабль свой, пустилися в путь; так самими богами

Был я спасен, и они же меня проводили в жилище

Многоразумного мужа: еще не судьба умереть мне».

Страннику так отвечал ты, Евмей, свинопас богоравный:

«Бедный скиталец, все сердце мое возмутил ты рассказом

Многих твоих приключений, печалей и странствий далеких.

Только одно не в порядке: зачем о царе Одиссее

Ты помянул? И зачем так на старости лет бесполезно,

На ветер лжешь? По несчастью, я слишком уверен, что мне уж

Здесь не видать моего господина; жестоко богами

Был он преследуем; если б он в Трое погиб на сраженье

Иль у друзей на руках, перенесши войну, здесь скончался,

Холм гробовой бы над ним был насыпан ахейским народом,

Сыну б великую славу на все времена он оставил…

Ныне же Гарпии взяли его, и безвестно пропал он.

Я же при стаде живу здесь печальным пустынником; в город

К ним не хожу я, как разве когда Пенелопой бываю

Призван, чтоб весть от какого пришельца услышать; они же

Гостя вопросами жадно, усевшись кругом, осыпают

Все — как и те, кто о нем, о возлюбленном, искренне плачут,

Так и все те, кто его здесь имущество грабят без платы.

Я ж не терплю ни вестей, ни расспросов о нем бесполезных

С тех пор, как был здесь обманут бродягой этольским, который,

Казни страшась за убийство, повсюду скитался и в дом мой

Случаем был заведен; я его с уважением принял;

„Видел я в Крите, в царевом дворце Одиссея, — сказал он: —

Там исправлял он свои корабли, потерпевшие в бурю.

Летом иль осенью (так говорил Одиссей мне) в Итаку

Я и товарищи будем с несметно-великим богатством“.

Ты же, старик, испытавший столь много, нам посланный Дием,

Баснею мне угодить иль меня успокоить не думай;

Мной не за это уважен, не тем мне любезен ты будешь —

Нет, я Зевеса страшусь гостелюбца, и сам ты мне жалок».

Кончил. Ему отвечая, сказал Одиссей хитроумный:

«Подлинно, слишком уж ты недоверчив, мой добрый хозяин,

Если и клятва моя не вселяет в тебя убежденья;

Можем, однако, мы сделать с тобой уговор, и пускай нам

Будут обоим поруками боги, владыки Олимпа:

Если домой возвратится, как я говорю, господин твой —

Дав мне хитон и хламиду, меня ты в Дулихий, который

Сердцем так жажду увидеть, отсюда отправишь; когда же,

Мне вопреки, господин твой домой не воротится — всех ты

Слуг соберешь и с утеса низвергнешь меня, чтоб вперед вам

Басен нелепых не смели рассказывать здесь побродяги».

Страннику так, отвечая, сказал свинопас богоравный:

«Друг, похвалу б повсеместную, имя бы славное нажил

Я меж людьми и теперь и в грядущее время, когда бы,

В дом свой принявши тебя и тебя угостив, как прилично.

Жизнь дорогую твою беззаконным убийством похитил;

С сердцем веселым Крониону мог бы тогда я молиться.

Время, однако, нам ужинать; скоро воротятся люди

С паствы — тогда и желанную вечерю здесь мы устроим».

Так говорили о многом они, собеседуя сладко.

Скоро с стадами своими пришли пастухи свиноводы;

Стали свиней на ночлег их они загонять, и с ужасным

Визгом и хрюканьем свиньи, спираясь, ломились в закуты.

Тут пастухам подчиненным сказал свинопас богоравный:

«Лучшую выбрать свинью, чтоб, зарезав ее, дорогого

Гостя попотчевать, с ним и самим насладиться едою;

Много тяжелых забот нам от наших свиней светлозубых;

Плод же тяжелых забот пожирают без платы другие».

Так говоря, топором разрубал он большие полена;

Те же, свинью пятилетнюю, жирную, взяв и вогнавши

В горницу, с ней подошли к очагу: свинопас богоравный

(Сердцем он набожен был) наперед о бессмертных подумал;

Шерсти щепотку сорвав с головы у свиньи светлозубой,

Бросил ее он в огонь; и потом, всех богов призывая,

Стал их молить, чтоб они возвратили домой Одиссея.

Тут он ударил свинью сбереженным от рубки поленом;

Замертво пала она, и ее опалили, дорезав,

Тотчас другие, рассекли на части, и первый из каждой

Части кусок, отложенный на жир для богов, был Евмеем

Брошен в огонь, пересыпанный ячной мукой; остальные ж

Части, на острые вертелы вздев, на огне осторожно

Начали жарить, дожарив же, с вертелов сняли и кучей

Все на подносные доски сложили. И поровну начал

Пищею всех оделять свинопас: он приличие ведал.

На семь частей предложенное все разделив, он назначил

Первую нимфам, и Эрмию, Маину сыну, вторую;

Прочие ж каждому, как кто сидел, наблюдая порядок,

Роздал, но лучшей, хребтовою частью свиньи острозубой

Гостя почтил; и, вниманьем таким несказанно довольный,

Голос возвысив, сказал Одиссей хитроумный: «Да будет

Столь же, Евмей, и к тебе многомилостив вечный Кронион,

Сколь ты ко мне, сироте старику, был приветлив и ласков».

Страннику так отвечал ты, Евмей, свинопас богоравный:

«Ешь на здоровье, таинственный гость мой, и нашим доволен

Будь угощеньем; одно нам дарует, другого лишает

Нас своенравный в даяньях Кронион; ему все возможно».

С сими словами он, первый кусок отделивши бессмертным

В жертву, пурпурным наполненный кубок вином Одиссею —

Градорушителю подал; тот сел за прибор свой; и мягких

Хлебов принес им Месавлий, который, в то время как в Трое

Царь Одиссей находился, самим свинопасом из денег

Собственных был, без согласья царицы, без спроса с Лаэртом,

Куплен, для разных прислуг, у тафийских купцов мореходных.

Подняли руки они к приготовленной лакомой пище.

После ж, когда насладились довольно питьем и едою,

Хлеб со стола был проворным Месавлием снят; а другие,

Сытые хлебом и мясом, на ложе ко сну обратились.

Мрачно-безлунна была наступившая ночь, и Зевесов

Ливень холодный шумел, и Зефир бушевал дожденосный.

Начал тогда говорить Одиссей (он хотел, чтоб хозяин

Дал ему мантию, или свою, иль с кого из других им

Снятую: ибо о нем он с великим радушием пекся):

«Слушай, Евмей, и послушайте все вы: хочу перед вами

Делом одним я похвастать — вино мне язык развязало;

Сила вина несказанна: оно и умнейшего громко

Петь, и безмерно смеяться, и даже плясать заставляет;

Часто внушает и слово такое, которое лучше б

Было сберечь про себя. Но я начал и должен докончить.

О, для чего я не молод, как прежде, и той не имею

Силы, как в Трое, когда мы однажды сидели в засаде!

Были Атрид Менелай с Одиссеем вождями; и с ними

Третий начальствовал я, к ним приставший по их приглашенью;

К твердо-высоким стенам многославного града пришедши,

Все мы от них недалеко в кустарнике, сросшемся густо,

Между болотной осоки, щитами покрывшись, лежали

Тихо. Была неприязненна ночь, прилетел полуночный

Ветер с морозом, и сыпался шумно-холодной метелью

Снег, и щиты хрусталем от мороза подернулись тонким.

Теплые мантии были у всех и хитоны; и спали,

Ими одевшись, спокойно они под своими щитами;

Я ж, безрассудный, товарищу мантию отдал, собравшись

В путь, не подумав, что ночью дрожать от мороза придется;

Взял со щитом я лишь пояс один мой блестящий; когда же

Треть совершилася ночи и звезды склонилися с неба,

Так я сказал Одиссею, со мною лежавшему рядом,

Локтем его подтолкнув (во мгновенье он понял, в чем дело):

„О Лаэртид, многохитростный муж, Одиссей благородный,

Смертная стужа, порывистый ветер и снег хладоносный

Мне нестерпимы; я мантию бросил; хитон лишь злой демон

Взять надоумил меня; никакого нет средства согреться“.

Так я сказал. И недолго он думал, что делать: он первый

Был завсегда и на умный совет и на храброе дело.

Шепотом на ухо мне отвечал он: „Молчи, чтоб не мог нас

Кто из ахеян, товарищей наших, здесь спящих, подслушать“.

Так отвечав мне, привстал он и, голову локтем подперши,

„Братья, — сказал, — мне приснился божественный сон; мы далеко,

Слишком далеко от наших зашли кораблей; не пойдёт ли

Кто к Агамемнону, пастырю многих народов, Атриду,

С просьбой, чтоб в помощь людей нам прислать с кораблей не замедлил“.

Так он сказал. Поднялся, пробудившись, Фоат Андремонид;

Сбросив для легкости с плеч пурпуровую мантию, быстро

Он побежал к кораблям; я ж, оставленным платьем одевшись,

Сладко проспал до явления златопрестольной денницы.

О, для чего я не молод, не силен, как в прежние годы!

Верно тогда бы и мантию дали твои свинопасы

Мне — из приязни ль, могучего ль мужа во мне уважая.

Ныне ж кто хилого нищего в рубище бедном уважит?»

Страннику так отвечал ты, Евмей, свинопас богоравный:

«Подлинно чудною повестью нас ты, мой гость, позабавил;

Нет ничего неприличного в ней, и на пользу рассказ твой

Будет: ни в платье ты здесь и ни в чем, для молящего, много

Бед испытавшего странника нужном, отказа не встретишь;

Завтра, однако, в свое ты оденешься рубище снова;

Мантий у нас здесь запасных не водится, мы не богаты

Платьем; у каждого только одно: он его до износа

С плеч не скидает. Когда же возлюбленный сын Одиссеев

Будет домой, он и мантию даст и хитон, чтоб одеться

Мог ты, и в сердцем желанную землю ты будешь отправлен».

Кончив, он встал и, пошед, близ огня приготовил постелю

Гостю, накрывши овчиной ее и косматою козьей

Шкурою; лег Одиссей на постель; на него он набросил

Теплую, толсто-сотканную мантию, ею ж во время

Зимней, бушующей дико метели он сам одевался;

Сладко на ложе своем отдыхал Одиссей; и другие

Все пастухи улеглися кругом. Но Евмей, разлучиться

С стадом свиней опасаясь, не лег, не заснул; он, поспешно

Взявши оружие, в поле идти изготовился. Видя,

Как он ему и далекому верен, в душе веселился

Тем Одиссей. Свинопас же, на крепкие плечи повесив

Меч свой, оделся косматой, от ветра защитной, широкой

Мантией, голову шкурой козы длинношерстной окутал,

После копье на собак и на встречу с ночным побродягой

Взял и в то место пошел ночевать, где клычистые свиньи

Спали под сводом скалы, недоступным дыханью Борея.

Песнь пятнадцатая

Тридцать пятый и тридцать шестой день. утро тридцать седьмого

Афина, явяся во сне Телемаху, побуждает его возвратиться в отечество. Одаренный щедро Менелаем и Еленою, он покидает вместе с Писистратом Лакедемон. Ночлег у Диоклеса. На другой день, миновав Пилос, Телемах садится на корабль, берет с собою Феоклимена и пускается в море. Тем временем Одиссей объявляет Евмею, что он намерен идти в город просить