свершится,

Будешь от нас угощен ты как друг и дарами осыпан

Столь изобильно, что счастью такому все будут дивиться.

Мне же не то предвещает мое сокрушенное сердце:

Нет! И сюда Одиссей не придет и тебя не отправим

В путь мы отсюда: недобрые люди здесь властвуют в доме;

Здесь никого не найдется такого, каков Одиссей был,

Странников всех угощавший и всем на прощанье даривший

Много. Теперь вы, рабыни, омойте его и постелю,

Мантией теплой покрытую, здесь приготовьте, чтоб мог он

Спать, не озябнув, до первых лучей златотронной денницы.

Завтра ж поутру его вы, в купальне омывши, елеем

Чистым натрите, дабы он, опрятный, за стол с Телемахом

Сел и с гостями обедал. И горе тому, кто обидеть

Вновь покусится его непристойно: ему никакого

Места вперед здесь не будет, хотя б он и сильно озлился.

Иначе, странник, поверишь ли ты, чтоб хоть мало от прочих

Жен я возвышенным духом и светлым умом отличалась,

Если я грязным тебя и нечисто одетым за стол наш

Сесть допущу? Нам не надолго жизнь достается на свете;

Кто здесь и сам без любви и в поступках любви не являет,

Тот ненавистен, пока на земле он живет, и желают

Зла ему люди; от них поносим он нещадно и мертвый;

Кто ж, беспорочный душой, и в поступках своих беспорочен —

Имя его, с похвалой по земле разносимое, славят

Все племена и народы, все добрым его величают».

Ей возражая, ответствовал так Одиссей богоравный:

«О многоумная старца Икария дочь Пенелопа,

Теплая мантия мне и роскошное ложе противны

С тех пор, как Крита широкого снегом покрытые горы,

В длинновесельном плывя корабле, из очей потерял я.

Дай мне здесь спать, как давно уж привык я, на жесткой постели.

Много, много ночей провалялся в бессоннице тяжкой

Я, ожидал пришествия златопрестольной денницы;

Также и ног омовение мне не по сердцу; по крайней

Мере к моим прикоснуться ногам ни одной не позволю

Я из рабынь молодых, в Одиссеевом доме служащих.

Нет ли старушки, любящей заботливо службу и много

В жизни, как сам я, и зла и добра испытавшей? Охотно

Ей прикоснуться к моим с омовеньем ногам я дозволю».

Так Одиссею, ему отвечая, сказала царица:

«Странник, немало до сих пор гостей к нам из близких, из дальних

Стран приходило — умней же тебя никого не случалось

Встретить мне; речи твои все весьма рассудительны. Есть здесь

В доме старушка, советница умная, полная добрых

Мыслей; за ним, злополучным, ходила она; он был ею

Выкормлен, ею в минуту рождения на руки принят.

Ей, хоть она и слаба, о тебе поручу я заботу;

Встань, Евриклея, моя дорогая разумница, вымой

Ноги ему, твоего господина ровеснику; с ним же,

Может быть, сходен и видом уж стал Одиссей, изнуренный

Жизнию трудной: в несчастии люди стареются скоро».

Так говорила она; Евриклея закрыла руками

Очи, но слезы пробились сквозь пальцы; она возопила:

«Свет мой, дитя мое милое! Где ты? За что же Кронион

Так на него, столь покорного воле богов, негодует?

Кто ж из людей перед громоигрателем Зевсом такие

Тучные бедра быков сожигал и ему гекатомбы

Так приносил изобильно, моля, чтоб он светлую старость

Дал ему дома провесть, расцветающим радуясь сыном?

Были напрасны молитвы; навеки утратил возврат он.

Горе! Быть может, теперь, никому не родной, на чужбине,

Где-нибудь, впущенный в дом богача, он от глупых служанок

Встречен такой же там бранью, какой был от этих собак ты,

Странник, обижен; зато и не хочешь им, дерзким, позволить

Ноги омыть у тебя. То, однако, порядком исполнить

Мне повелела моя госпожа Пенелопа. Охотно

Сделаю все, и не волю одну госпожи исполняя.

Нет, для тебя самого. Несказанно мою ты волнуешь

Душу. Послушай, я выскажу мысли мои откровенно:

Странников бедных немало в наш дом приходило; но сердце

Мне говорит, что из них ни один (с удивленьем смотрю я)

Не был так голосом, ростом, ногами, как ты, с Одиссеем

Сходен». Сказала. Ей так отвечал Одиссей хитроумный:

«Правда, старушка, и сам от людей я, которым обоих

Нас повстречать удавалось, слыхал, что во многом друг с другом

Мы удивительно сходны, как то мне и ты говоришь здесь».

Так отвечал он. Сияющий таз, для мытья ей служивший

Ног, принесла Евриклея; и, свежей водою две трети

Таза наполнив, ее долила кипятком. Одиссей же

Сел к очагу; но лицом обернулся он к тени, понеже

Думал, что, за ногу взявши его, Евриклея знакомый

Может увидеть рубец, и тогда вся откроется разом

Тайна. Но только она подошла к господину, рубец ей

Бросился прямо в глаза. Разъяренного вепря клыком он

Ранен был в ногу тогда, как пришел посетить на Парнасе

Автоликона, по матери деда (с его сыновьями),

Славного хитрым притворством и клятв нарушением — Эрмий

Тем дарованьем его наградил, поелику он много

Бедр от овец и от коз приносил благосклонному богу.

Автоликон, посетив плодоносную землю Итаки,

Новорожденного сына у дочери милой нашел там.

Выждав, когда он окончит свой ужин, ему на колена

Внука пришла положить Евриклея. Она тут сказала:

«Автоликон, богоданному внуку ты выдумать должен

Имя, какое угодно тебе самому: ты усердно

Зевса о внуке молил». То приняв предложенье, сказал он

Зятю и дочери: «Вашему сыну готово уж имя;

Вас посетить собираяся, я рассержен несказанно

Многими был из людей, населяющих тучную землю;

Пусть назовется мой внук Одиссеем; то значит: сердитый.

Если ж когда он, достигнувши мужеских лет, пожелает

Дедовский дом посетить на Парнасе, где наша обитель,

Будет он мной угощен и с богатым отпущен подарком».

Внук возмужал и пришел за подарком обещанным к деду.

Автоликон с сыновьями своими его благосклонно

Встретил руки пожиманьем и сладко-ласкательным словом;

Бабка ж его Амфитея в слезах у него целовала

Очи, и руки, и голову, громко рыдая. Богатый

Пир приказал сыновьям многославным своим приготовить

Автоликон. И они, исполняя родителя волю,

Тотчас пригнать повелели быка пятилетнего с поля;

Голову снявши с быка и его распластавши, на части

Мясо они разрубили и части, взоткнув их на вертел,

Начали жарить; изжарив же, их разнесли по порядку.

Сидя они за ободом весь день до вечернего мрака

Ели прекрасное мясо и сладким вином утешались.

Солнце тем временем село, и ночь наступила; о ложе

Каждый подумал, и сна благодать ниспослали им боги.

Встала из мрака младая с перстами пурпурными Эос.

Автоликоновы все сыновья, на охоту собравшись,

Скликали быстрых собак. Сын Лаэртов отправился с ними.

Долго они по крутому, покрытому лесом, Парнасу

Шли; напоследок достигли глубоких, ветристых ущелий;

Гелиос только что начал поля озарять, подымаясь

Тихо с глубоких, лиющихся медленно вод Океана;

В дикую дебрь углубились охотники все; перед ними,

След открывая, бежали собаки; с собаками вместе

Автоликоновы дети и сын многославный Лаэртов

Быстро бежали, имея в руках длиннотенные копья.

Страшно-огромный кабан там скрывался, в кустах закопавшись

Диких: в тенистую глубь их проникнуть не мог ни холодный,

Сыростью дышащий ветер, ни Гелиос, знойно блестящий,

Даже и дождь не пронзал их ветвистого свода — так густо

Были они сплетены; и скопилось там много опадших

Листьев. Когда же приблизился шум от собак и от ловчих,

Быстро бежавших, кабан им навстречу из дикого лога

Прянул; щетину встопорщив, ужасно сверкая глазами,

Он заступил им дорогу; и первый, к нему подбежавший,

Был Одиссей. Он копье длинноострое поднял, готовый

Зверя пронзить; но успел Одиссею поранить колено

Острым клыком разъяренный кабан; и он выхватил много

Мяса, нагрянувши бешено сбоку, но кость уцелела.

В правое зверю плечо боевое копье сын Лаэртов

Сильно всадил; и, плечо проколов, острием на другой бок

Вышло копье; повалился кабан, и душа отлетела.

Автоликоновы дети убитого зверя велели

Должным порядком убрать и потом Одиссееву рану

Перевязали заботливо; кровь же, бежавшую сильно,

Заговорили. И все напоследок к отцу возвратились.

Автоликон и его сыновья Одиссея, от раны

Дав исцелиться ему и его одаривши богато,

Сердцем веселого, сами веселые, с миром послали

В землю Итаки; отец и разумная мать несказанно

Были его возвращению рады; они расспросили

Сына подробно о ране, и он рассказал по порядку,

Как, на Парнасе ловитвой зверей веселясь с сыновьями

Автоликона, он вепрем клычистым был ранен в колено.

Эту-то рану узнала старушка, ощупав руками

Ногу; отдернула руки она в изумленье; упала

В таз, опустившись, нога; от удара ее зазвенела

Медь, покачнулся водою наполненный таз, пролилася

На пол вода. И веселье и горе проникли старушку,

Очи от слез затуманились, ей не покорствовал голос.

Сжав Одиссею рукой подбородок, она возгласила:

«Ты Одиссей! Ты мое золотое дитя! И тебя я

Прежде, пока не ощупала этой ноги, не узнала!»

Кончив, она на свою госпожу обратила поспешно

Взоры, чтоб ей возвестить возвращение милого мужа.

Та ж не могла ничего, обратяся глазами в другую

Сторону, видеть: Паллада ее овладела вниманьем.

Но Одиссей, ухвативши одною рукою за горло

Няню свою, а другою ее подойти приневолив

Ближе к нему, прошептал ей: «Ни слова! Меня ты погубишь;

Я Одиссей; ты вскормила меня; претерпевши немало,

Волей богов возвратился я в землю отцов через двадцать

Лет. Но — уж если твои для узнания тайны открылись

Очи — молчи! И чтоб в доме никто обо мне не проведал!

Иначе, слушай — и то, что услышишь, исполнится верно, —

Если мне Дий истребить женихов многобуйных поможет,

Здесь и тебя я щадить, хоть тобой и воспитан, не стану

В час тот, когда над рабынями строгий мой суд совершится».

Сыну Лаэртову так, отвечая, сказала старушка:

«Странное слово из уст у тебя, Одиссей, излетело;

Ведаешь сам ты, как сердцем тверда я, как волей упорна:

Все сохраню, постоянней, чем камень, целей, чем железо;

Выслушай, друг, мой совет и заметь про себя, что услышишь.

Если Зевес истребить женихов многобуйных поможет,

Всех назову я рабынь, обитающих здесь, чтоб меж ними

Мог отличить ты худых и порочных от добрых и честных».

Ей возражая, ответствовал так Одиссей хитроумный:

«Нет, Евриклея, их мне называть не трудись понапрасну;

Сам все увижу и буду уметь все подробно разведать.

Только молчи. Произволу богов предадим остальное».

Так говорил Одиссей; и поспешно пошла Евриклея

Теплой воды принести, поелику вся прежняя на пол

Вылилась. Вымыв и чистым елеем умасливши ноги,

Снова скамейку свою Одиссей пододвинул к жаровне;

Сев к ней, чтоб греться, рубец свой отрепьями рубища скрыл он.

Умная так, обратяся к нему, Пенелопа сказала:

«Странник, сначала сама я тебя вопрошу, отвечай мне:

Скоро наступит пора насладиться покоем; и счастлив

Тот, на кого и печального сон миротворный слетает.

Мне ж несказанное горе послал неприязненный демон;

Днем, сокрушаясь и сетуя, душу свою подкрепляю

Я рукодельем, хозяйством, присмотром за делом служанок;

Ночью ж, когда все утихнет и все вкруг меня, погрузившись

Сладостно в сон, отдыхают беспечно, одна я, тревогой

Мучась, в бессоннице тяжкой сижу на постели и плачу;

Плачет Аида, Пандарова дочь бледноликая, плачет;

Звонкую песню она заунывно с началом весенних

Дней благовонных поет, одиноко таясь под густыми

Сенями рощи, и жалобно льется рыдающий голос;

Плача, Итилоса милого, сына Цетосова, медью

Острой нечаянно ею сраженного, мать поминает.

Так, сокрушенная, плачу и я и не знаю, что выбрать —

С сыном ли милым остаться, смотря за хозяйством, за светлым

Домом его, за работой служанок, за всем достояньем,

Честь Одиссеева ложа храня и молву уважая?

Иль наконец предпочесть из ахейцев того, кто усердней

Брака желает со мной и щедрее дары мне приносит?

Сын же, покуда он отроком был неразумным, расстаться

С матерью нежной не мог и супружеский дом мне покинуть

Сам запрещал; но теперь он, уж мужеской силы достигнув,

Требует сам от меня, чтоб из дома я вышла немедля;

Он огорчается, видя, как наше имущество грабят.

Ты же послушай: я видела сон; мне его растолкуй