Скачать:TXTPDF
Собрание сочинений в четырех томах. Том 4. Одиссея. Проза. Статьи

жители града; великой толпою

С ропотом, с воплем сбежался народ к Одиссееву дому;

Вынесли мертвых оттуда; одних схоронили; других же

В домы семейные их по иным городам разослали,

Трупы развесть поручив рыбакам на судах быстроходных.

На площадь стали потом все печально сбираться; когда же

На площадь все собрались и собрание сделалось полным,

Первое слово к народу Евпейт обратил благородный;

В сердце о сыне своем, Антиное прекрасном, который,

Первый застреленный, первою жертвою был Одиссея,

Он сокрушался; и так, сокрушенный, сказал он народу:

«Граждане милые, страшное зло Одиссей нам, ахейцам,

Всем приключил. Благороднейших некогда в Трою увлекши

Вслед за собой, корабли и сопутников всех погубил он;

Ныне ж, домой возвратясь, умертвил кефаленян знатнейших.

Братья, молю вас — пока из Итаки не скрылся он в Пилос

Или не спасся в Элиду, священную землю эпеян, —

Выйти со мной на губителя; иначе стыд нас покроет;

Мы о себе и потомству оставим поносную память,

Если за ближних своих, за родных сыновей их убийцам

Здесь не отмстим. Для меня же, скажу, уж тогда нестерпима

Будет и жизнь; и за ними, погибшими, в землю сойду я.

Нет, не допустим, граждане, их праведной кары избегнуть!»

Так говорил он, печальный, и всех состраданье проникло.

Фемий тогда и глашатай Медонт, в Одиссеевом доме

Ночь ту проведшие, вставши от сна, пред народным собраньем

Оба явились; при виде их каждый пришел в изумленье.

Умные мысли имея, Медонт им сказал: «Приглашаю

Выслушать слово мое вас, граждане Итаки; не против

Воли Зевесовой так поступил Одиссей благородный;

Видел я сам, как один из бессмертных богов олимпийских

Там появился внезапно, облекшийся в Менторов образ;

Он, всемогущий, то, стоя пред ним, возбуждал в Одиссее

Бодрость, то, против толпы женихов обращаясь, гонял их,

Трепетных, из угла в угол, и все друг на друга валились».

Так он сказал им, и были все ужасом схвачены бледным.

Выступил тут пред народ Алиферс, многоопытный старец,

Сын Масторов; грядущее он, как минувшее, ведал;

С мыслью благой обратяся к согражданам, так им сказал он:

«Выслушать слово мое приглашаю вас, люди Итаки;

Вашей виною, друзья, совершилась беда роковая;

Мне вы и Ментору мудрому не дали веры, когда мы

Вовремя вас убеждали унять сыновей безрассудных,

Много себе непозволенных дел позволявших, губивших

Дом Одиссеев и злые обиды нанесших супруге

Мужа, который, мечтали, сюда не воротятся вечно.

Вот вам теперь мой совет; моему покоритеся слову:

Мирно останьтеся здесь, чтоб беды на себя не накликать

Злейшей». Сказал; половина большая собранья с свирепым

Воплем вскочила; покойно на месте остались другие.

Те ж, негодуя на речь Алиферсову, вслед за Евпейтом

Бросились шумно-неистовым сонмом готовиться к бою.

Все, облачившися в крепкие медноблестящие брони,

За город вышли и там собралися великой толпою.

Их предводитель Евпейт, обезумленный горем великим,

Мнил, что за сына отмстит; но ему не назначено было

В дом свой опять возвратиться; его стерегла уж судьбина.

Тут светлоокая Зевса Крониона дочь обратила

Слово к отцу и сказала: «Кронион, верховный владыка,

Мне отвечай, вопрошающей: что ты теперь замышляешь?

Злую ль гражданскую брань и свирепо-кровавую сечу

Здесь воспалить? Иль противникам миром велеть сочетаться

Ей возражая, ответствовал туч собиратель Кронион:

«Странно мне, милая дочь, что меня ты о том вопрошаешь;

Ты не сама ли рассудком решила своим, что погубит

Всех их, домой возвратясь, Одиссей многоумный? Что хочешь

Сделать теперь, то и сделай. Мои же тебе я открою

Мысли: отмстил женихам Одиссей богоравный — имел он

Право на то; и царем он останется; клятвой великой

Мир утвердится; а горькую смерть сыновей их и братьев

В жертву забвению мы предадим; и любовь совокупит

Прежняя всех; и с покоем обилие здесь водворится».

Кончив, велел он идти нетерпеньем горевшей Афине.

Бурно в Итаку с вершины Олимпа шагнула богиня.

Те же, насытяся вдоволь, обед свой окончили. Голос

Свой Одиссей тут возвысил и бросил крылатое слово:

«Должно, чтоб кто-нибудь вышел теперь посмотреть: не идут ли?»

Так он сказал, и один из младых сыновей Долиона

В двери пошел; но с порога дверей, подходящих увидя,

Громко воскликнул и быстрое слово Лаэртову сыну

Бросил: «Идут! Поспешите! Оружие в руки! Их много

Все побежали немедля и в крепкие брони оделись;

Был Одиссей сам-четверт; Долионовы стали с ним рядом

Шесть сыновей. И Лаэрт с Долионом оружие также

Взяли — седые, нуждой ополченные ратники-старцы.

Все совокупно, облекшися в медноблестящие брони,

Вышли они, Одиссей впереди, из дверей. К Одиссею

Тут подошла светлоокая дочь Громовержца Зевеса,

Сходная с Ментором видом и речью, богиня Афина;

Радостью был он проникнут, ее пред собою увидя.

К сыну потом обратяся, он бросил крылатое слово:

«Друг Телемах, наступила пора и тебе отличиться

Там, где, сражаясь, великою честью себя покрывает

Страха не знающий муж. Окажися достойным породы

Бодрых отцов, за дела прославляемых всею землею».

Кротко отцу отвечал рассудительный сын Одиссеев:

«Сам ты увидишь, родитель, что я посрамить не желаю

Бодрых отцов, за дела прославляемых всею землею».

Так он сказал. Их услышав, Лаэрт вдохновенно воскликнул:

«Добрые боги, какой вы мне день даровали! О радость!

Слышу, как сын мой и внук мой друг с другом о храбрости спорят!»

Дочь многосильная Зевса, к нему подошедши, сказала:

«Бодрый Аркесиев сын, из товарищей всех мне милейший,

В помощь призвавши Зевеса-отца и Афину Палладу,

Выдь на врага и копье длиннотенное брось наудачу».

Слово ее пробудило отважность великую в старце;

Он, помоляся владыке Зевесу и грозной Палладе,

Вышел вперед и копье длиннотенное бросил, не целясь.

В медноланитный Евпейтов шелом он попал, и, защиту

Меди пробивши, расколотый череп копье просадило;

Грянулся навзничь Евпейт, и на нем загремели доспехи.

Тут на передних ударя сам-друг, Одиссей с Телемахом

Начали быстро разить их мечом и копьем; и погибли

Все бы они и домой ни один не пришел бы обратно,

Если бы дочь Громовержца эгидоносителя Зевса

Громко не крикнула, гибель спеша отвратить от народа:

«Стойте! Уймитесь от бедственной битвы, граждане Итаки!

Крови не лейте напрасно и злую вражду прекратите!»

Так возопила Афина; все схвачены трепетом бледным

Были они и, оружие в страхе из рук уронивши,

Пали на землю, сраженные криком богини громовым;

В бегство потом обратясь, устремились, спасаяся, в город.

Громко тогда завопив, Одиссей, непреклонный в напастях,

Кинулся бурно преследовать их, как орел поднебесный.

Но громовою стрелою Крониона вдруг раздвоилось

Небо, и ярко она пред Афиной ударила в землю.

Дочь светлоокая Зевса тогда Одиссею сказала:

«О Лаэртид, многохитростный муж, Одиссей благородный,

Руку свою воздержи от пролития крови, иль будет

В гнев приведен потрясающий небо громами Кронион».

Так говорила богиня. Он радостно ей покорился.

Скоро потом меж царем и народом союз укрепила

Жертвой и клятвой великой приявшая Менторов образ

Светлая дочь Громовержца, богиня Афина Паллада.

Марьина Роща*

Старинное предание

Тихий и прохладный вечер заступал уже место палящего дня, когда Услад, молодой певец, приблизился к берегам Москвы-реки, на которых провел он дни своей цветущей юности. Гладкая поверхность вод, тихо лобзаемая легким ветерком, покрыта была розовым сиянием запада: в зеркале их отражались с одной стороны дремучий лес и терем грозного Рогдая, окруженный высоким дубовым тыном (он был построен на крутой горе — там, где ныне видим зубчатые стены Кремля, великолепные чертоги древних русских царей, соборы с златыми главами и колокольню Иван Великий) — с другой зеленые берега, покрытые кустарником и осыпанные низкими хижинами земледельцев. Повсюду царствовало спокойствие; воздух был растворен благоуханием цветущей липы: иногда во глубине леса раздавался голос соловья или печальное пение иволги; иногда непостоянный ветерок потрясал вершины дерев; иногда робкий кролик, испуганный шорохом, бросался в кустарник и шумел иссохшими ветками. Услад шел по тропинке, извивавшейся между деревьями; душа его, наполненная воспоминаниями, погружена была в задумчивость. Время прошедшее, время, в которое находил он себя счастливым, представилось мыслям его со всем минувшим своим очарованием. «Где ты, моя радость? — воскликнул печальный Услад, — где ты, прежнее время? Прихожу на то же место, на котором некогда называл я жизнь свою веселием: тенистая роща, светлая река, зеленые берега, вы не изменились; но, счастие мое, тебя уже нет. По-прежнему благовонная липа разливает свой сладостный запах, по-прежнему звонкий соловей или пустынная иволга поют во глубине дремучего леса; а тот, кто некогда услаждался благовонием цветущей липы или, задумавшись, при гласе звонкого соловья и стоне пустынной иволги живее мечтал о своем счастии, тот уже не похож на самого себя. Ах! не узнаете вы меня, места прелестные; очи мои потускли от скорби, ланиты мои побледнели, лицо мое помрачилось унынием…» Услад приближается к берегам светлого ручья,[1] который, журча и сверкая, бежал по золотому песку в зеленом кустарнике и сливался с Москвою; он увидел на крутизне горы уединенный терем грозного Рогдая. Последнее блистание вечера играло еще на тесовой кровле верхней светлицы и на острых концах высокого тына; вершины древних дубов, берез и лип, которыми покрыта была вся гора, восходящие одни над другими, мало-помалу омрачались, наконец потемнели совсем; на одном только тереме, который, подобно великану, возвышался над лесом, оставалось умирающее мерцание; наконец и оно померкло, повсюду распространился сумрак. Услад, увидя Рогдаев терем, затрепетал, остановился, долго смотрел на него в молчании, неподвижный, мрачный, сложив крестообразно руки; наконец слезы покатились ручьями из глаз его… «Ах, Мария!» — воскликнул он; вздохнул из глубины сердца, и голова его склонилась ко груди.

Молодой Услад родился на берегу Москвы-реки в бедной хижине, от честных родителей. Природа наградила его прекрасною душою, прекрасным лицом и дарованием слагать прекрасные песни. Часто, простертый на берегу светлой Москвы и смотря на ее серебряные волны, провожал он вечернюю зарю звонким своим рожком. Приятные звуки раздавались по берегам и повторяемы были отголосками сенистой рощи. Молодые сельские девушки любили слушать Услада, когда он простыми стихами прославлял весну, спокойствие земледельческих хижин, свободу поднебесных ласточек, нежность дубравных горлиц или изображал приятность маткиной-душки, которой запах сравнивал он с милою душою чадолюбивой матери. Услад был всех приятнее на посиделках; никто не умел так хорошо рассказывать страшных сказок, от которых робкие девушки трепетали и прижимались к своим матерям, а на голове молодых мужчин становились волосы дыбом; ни с кем так не любили играть в хороводы и в разные игры, как с милым, веселым, добросердечным Усладом. В селе называли его соловьем. Старушки переставали хмуриться и бранить своих дочерей, когда приходил к ним Услад; а старики в его присутствии оживлялись и чувствовали себя молодыми. Сельские девушки засматривались на Услада, который имел лицо прелестное, черные глаза, омраченные длинными ресницами, нежные, сияющие под черными густыми бровями; светло-русые волосы, которые легкими кудрями рассыпались по прекрасному лбу, вились вокруг открытой шеи, белой как снег, и оттеняли свежие, румяные, как молодая роза, щеки. Но чаще других и с чувством более нежным смотрела на него прекрасная Мария. Хижина ее построена была на самом том месте, где быстрый ручей сливался с прозрачною Москвою. Марии минуло пятнадцать лет; она имела доброе сердце, но была совершенный младенец: все ее веселило, все трогало и увлекало. — Она любила свою старую мать более самой себя; часто смотрела ей в глаза и говорила со слезами: «Матушка, друг мой, я готова отдать тебе свою душу». Она плакала, когда старушка была или

Скачать:TXTPDF

Том 4. Одиссея. Проза. Статьи Жуковский читать, Том 4. Одиссея. Проза. Статьи Жуковский читать бесплатно, Том 4. Одиссея. Проза. Статьи Жуковский читать онлайн