веры в непреложность церкви, остался равномерно верен и власти державной, проповедуемой церковию. В его истории мы видим перемены властителей, но власть и уважение к ней во всякое время оставались неизменными; бывали мятежи народные, но никогда не бывало провозглашаемо право мятежа, которое так же существовать не может, как и право притеснения: ибо когда народное восстание опрокидывает законную власть, во зло употребленную, то это не есть выражение существующего права это просто событие, неизбежное следствие другого события, неправда, рожденная неправдою, — то же, что отзыв, естественно произведенный звуком. Мы видим, что от Рюрика до смерти Феодора Иоанновича один и тот же дом царствует — сквозь все века протянута одна непрерывная цепь наследственной власти, непрерывная во времена междоусобий, во времена татарского ига и пресеченная на короткое время в периоде от Годунова до Романовых только для того, чтобы крепче соединить свои звенья в ту минуту, когда весь русский народ, основываясь на вере и обычаях праотцев и на учении евангельском, провозгласил самодержавие на выборе московском. Это самодержавие перешло в руки Романовых таким, какое оно было до их избрания. Оно и теперь то же самое в своей сущности: завет нам от всего — нашего минувшаго, богатство, собранное нами в течение веков на дороге, по которой вело нас Провидение. С другой стороны, надобно сказать, что если в образованной Европе вера в святое истратилась от расточительных злоупотреблений ума, то в России она сохранилась в своей неприкосновенности, частию и от ее бездейственнаго неупотребления, так что на западе Евролы существует цивилизация, но добрыя начала уничтожены, а у нас соханены добрыя начала, но собственной цивилизации, из их развития исходящей, еще не существует, а есть только ее призрак, ее нам чуждая, заимствованная форма, которая может наконец повредить и добрым началам. Вопрос что возможнее? — ввести ли снова в цивилизацию уничтоженныя добрыя начала, или на существующих добрых началах пересоздать чужую цивилизацию в собственную? Думаю, последнее. Первое можно сравнить с развратным, состарившимся, расслабленным богачом, который доживает последнее свое достояние и ничего не оставит наследникам, кроме своего мертвого трупа, последнее — с молодым, еще неоглядевшимся недорослем, владельцем великаго богатства, которого он еще употреблять не научился, но которое еще не настрачено и может, увеличенное, перейти в руки его наследников. Итак, чтобы предохранить цивилизацию Европы от ниспадения в варварство, надлежит возвратить ее к началам, ею утраченным. Чтобы дать самобытную цивилизацию России, должно развить сии добрые начала, сохранившие всю чистоту свою, но еще не вполне в смысле своем употребленные. Сии начала для России суть церковь и самодержавие. Под развитием церкви разумеется более деятельное введение ее учения в умственную и практическую жизнь истинным христианским образованием, оградив его от всякого самовольнаго лжемудрия, образованием, которое у нас до сих пор слишком ограничено было одними формами. Под развитием самодержавия разумеется твердейшее укоренение и распространение его патриархальнаго могущества, которого источник и правило есть верховная Божия правда, но которое, с своей стороны, должно более и более определить и утвердить законность — с одной стороны, в действиях исполнителей власти, с другой, в общих о ней понятиях народа, законность, которая хранит права, неотъемлемо всем и каждому принадлежащие и державною властию один раз навсегда утвержденные, и которая, истекая из самой власти, ее не ограничивает, а более и более упрочивает посредством указания необходимых верных путей ее действия.
