собака? Сейчас мы ее уконтрапупим!
Поднялась тут стрельба. Член правления из окон своей квартиры командует, куда стрелять и куда прохожим бежать.
Вскоре, конечно, застрелили собачку.
Только ее застрелили, вдруг хозяин ее бежит. Он в подвале сидел, спасался от выстрелов.
– Да что вы, – говорит, – черти, нормальных собак кончаете? Совершенно, – говорит, – нормальную собаку уконтрапупили.
– Брось, – говорим, – братишка! Какая нормальная, если она кидается.
А он говорит:
– Трех нормальных собак у меня в короткое время прикончили. Это же, – говорит, – прямо немыслимо! Нет ли, – говорит, – в таком случае свободной квартирки в вашем доме?
А он взял свою Жучку на плечи и пошел. Вот чудак-то!
1926
Дамское горе
Перед самыми праздниками зашел я в сливочную – купить себе четвертку масла – разговеться.
Гляжу, в магазине народищу уйма. Прямо не протолкнуться.
Стал я в очередь. Терпеливо жду. Кругом – домашние хозяйки шумят и норовят без очереди протиснуться. Все время приходится одергивать.
И вдруг входит в магазин быстрым шагом какая-то дамочка. Нестарая еще, в небольшой черной шляпке. На шляпке – креп полощется. Вообще, видно, в трауре.
И протискивается эта дамочка к прилавку. И что-то такое говорит приказчику. За шумом не слыхать.
Приказчик говорит:
– Да я не знаю, гражданка. Одним словом, как другие – дозволят, так мое дело пятое.
– А чего такое? – спрашивают в очереди. – Об чем речь?
– Да вот, – говорит приказчик, – у них то есть семейный случай. Ихний супруг застрелившись… Так они просят отпустить им фунт сметаны и два десятка яиц без очереди.
– Конечное дело, отпустить. Обязательно отпустить. Чего там! – заговорили все сразу. – Пущай идет без очереди.
И все с любопытством стали рассматривать эту гражданку.
Она оправила креп на шляпке и вздохнула.
– Скажите, какое горе! – сказал приказчик, отвешивая сметану. – И с чего бы это, мадам, извиняюсь?
– Меланхолик он у меня был, – сказала гражданка.
– И давно-с? Позвольте вас так спросить.
– Да вот на прошлой неделе сорок дней было.
– Скажите, какие несчастные случаи происходят! – снова сказал приказчик. – И дозвольте узнать, с револьверу это они, это самое, значит, или с чего другого?
– Из револьверу, – сказала гражданка. – Главное, все на моих глазах произошло. Я сижу в соседней комнате. Хочу, не помню, что-то такое сделать, и вообще ничегошеньки не предполагаю, вдруг ужасный звук происходит. Выстрел, одним словом. Бегу туда – дым, в ушах звон… И все на моих глазах.
– М-да, – сказал кто-то в очереди, – бывает…
– Может быть, и бывает, – ответила гражданка с некоторой обидой в голосе, – но так, чтобы на глазах, это, знаете, действительно…
– Какие ужасные ужасти! – сказал приказчик.
– Вот вы говорите – бывает, – продолжала гражданка. – Действительно, бывает, я не отрицаю. Вот у моих знакомых племянник застрелился. Но там, знаете, ушел человек из дому, пропадал вообще… А тут все на глазах…
Приказчик завернул сметану и яйца в пакет и подал гражданке с особой любезностью.
Дама печально кивнула головой и пошла к выходу.
– Ну, хорошо, – сказала какая-то фигура в очереди. – Ну, ихний супруг застрелившись. А почему такая спешка и яйца без очереди? Неправильно!
Дама презрительно оглянулась на фигуру и вышла.
1926
Человеку обязательно отдохнуть надо. Человек все-таки не курица. Курица – та может, действительно, в отпусках не нуждаться. А человеку без отпуска немыслимо.
А я, например, сорок лет не отдыхал. Как с двухлетнего возраста зарядил, так и пошла работа без отдыха и сроку.
А что касается воскресений или праздничных дней, то какой же это отдых? Сами понимаете: то маленько выпьешь, то гости припрутся, то ножку к дивану приклеить надо. Мало ли делов на свете у среднего человека! Жена тоже вот иной раз начнет претензии выражать. Какой тут отдых?
А в это лето очень отдыхать потянуло. Главная причина – все вокруг отдыхают. Ванюшка Егоров, например, в Крым ездил. Вернулся черный как черт. И в весе сильно прибавился… Петруха Яичкин опять же на Кавказе отдыхал. Миша Бочков в свою деревню смотался. Две недели отлично прожил. Побили его даже там за что-то такое. Вернулся назад – не узнать. Карточку во как раздуло на правую сторону.
Вообще все, вижу, отдыхают, и все поправляются, один я не отдыхаю.
Вот и поехал этим летом. «Не курица, – думаю. – В Крым, – думаю, – неохота ехать. На всякие, – думаю, – трусики разоришься. Поеду куда поближе».
Поехал. В дом отдыха.
Очень все оказалось отлично и симпатично. И отношение внимательное. И пища жирная.
И сразу, как приехал, на весах взвешали. По новой метрической системе. И грудь мерили. И рост.
– Поправляйтесь, – говорят.
– Да уж, – говорю, – маленько бы в весе хотелось бы прибавиться. Рост-то, – говорю, – пес с ним. Пущай прежний рост. А маленько потяжелеть не мешает. Не курица, – говорю, – гражданин фельдшер.
Фельдшер говорит:
– Вес – это можно. Нам весу не жалко. Валяйте!
Начал отдыхать. И сразу, знаете, обнаружилась очень чрезвычайная скука. Нечего делать – прямо беда! И пища жирная, и уход внимательный, и на весах вешают, а скука между тем сильная.
Утром, например, встал, рожу всполоснул, пошамал и лежи на боку. А лежать неохота – сиди. Сидеть неохота – ходи. А к чему, скажите, ходить без толку? Неохота ходить без толку. Привычки такой за сорок лет не выработалось.
Один день походил – хотел назад ехать. Да, спасибо, своих же отдыхающих ребят в саду встретил.
Сидят они на лужку и в картишки играются.
– В козла, что ли? – спрашиваю.
– Так точно, – говорят, – в козла. Но, – говорят, – можно и в «очко» перейти. На интерес. Присаживайтесь, уважаемый товарищ! Мы с утра дуемся…
Присел, конечно.
Сыграли до ужина. Там маленько после ужина. Там утречком пораньше. А там и пошло у нас каждый день. Глядишь – и дней не видно. Не только, скажем, скука, а рожу помыть или кофейку выпить некогда.
Две недельки прошли, как сладкий сон. Отдохнул, можно сказать, за все сорок лет и душой и телом.
А что вес маленько убавился, то вес – дело наживное. Вес и на производстве нагулять можно. А рост, спасибо, остался прежний. Чуть маленько только убавился. Фельдшер говорит – от сидячей жизни.
1926
Я, граждане, надо сказать, недавно телефон себе поставил. Потому по нынешним торопливым временам без телефона как без рук.
Мало ли – поговорить по телефону или, например, позвонить куда-нибудь.
Оно, конечно, звонить некуда – это действительно верно. Но, с другой стороны, рассуждая материально, сейчас не девятнадцатый год. Это понимать надо.
Это в девятнадцатом году не то что без телефона обходились – не жравши сидели, и то ничего.
А, скажем, теперь – за пять целковых аппараты тебе вешают. Господи твоя воля!
Хочешь – говори по нем, не хочешь – как хочешь. Никто на тебя не в обиде. Только плати денежки.
Оно, конечно, соседи с непривычки обижались.
– Может, – говорят, – оно и ночью звонить будет, так уж это вы – ах, оставьте.
Но только оно не то что ночью, а и днем, знаете, не звонит. Оно, конечно, всем окружающим я дал номера с просьбой позвонить. Но, между прочим, все оказались беспартийные товарищи и к телефону мало прикасаются.
Однако все-таки за аппарат денежки не даром плачены. Пришлось-таки недавно позвонить по очень важному и слишком серьезному делу.
И сижу я, знаете, у стены. Смотрю, как это оно оригинально висит. Вдруг как оно зазвонит. То не звонило, не звонило, а тут как прорвет. Я, действительно, даже испугался.
«Господи, – думаю, – звону-то сколько за те же деньги!» Снимаю осторожно трубку за свои любезные.
– Алло, – говорю, – откуда это мне звонят?
– Это, – говорят, – звонят вам по телефону.
– А что, – говорю, – такое стряслось и кто, извиняюсь, будет у аппарата?
– Это, – отвечают, – у аппарата будет одно знакомое вам лицо. Приходите, – говорят, – по срочному делу в пивную на угол Посадской.
«Видали, – думаю, – какие удобства! А не будь аппарата – что бы это лицо делало? Пришлось бы этому лицу на трамвае трястись».
– Алло, – говорю, – а что это за такое лицо и какое дело?
Однако в аппарат молчат и на это не отвечают.
«В пивной, – думаю, – конечно, выяснится».
Поскорее сию минуту одеваюсь. Бегу вниз.
Прибегаю в пивную.
Народу, даром что днем, много. И все незнакомые.
– Граждане, – говорю, – кто мне сейчас звонил и по какому, будьте любезны, делу?
Однако посетители молчат и не отвечают.
«Ах, какая, – думаю, – досада. То звонили, звонили, а то нет никого».
Сажусь к столику. Прошу подать пару.
«Посижу, – думаю, – может, и придет кто-нибудь. Странные, – думаю, – какие шутки».
Выпиваю пару, закусываю и иду домой.
Иду домой.
А дома то есть полный кавардак. Обокраден. Нету синего костюма и двух простынь.
Подхожу к аппарату. Звоню срочно.
– Алло, – говорю, – барышня, дайте в ударном порядке уголовный розыск. Обокраден, – говорю, – вчистую. Специально отозвали в пивную для этой цели. По телефону.
Барышня говорит:
– Будьте любезны – занято.
Звоню позже. Барышня говорит:
– Кнопка не работает, будьте любезны.
Одеваюсь. Бегу, конечно, вниз. И на трамвае в уголовный розыск.
Подаю заявление.
Там говорят:
– Расследуем.
Я говорю:
– Расследуйте и позвоните.
Они говорят:
– Нам, – говорят, – звонить как раз некогда. Мы, – говорят, – и без звонков расследуем, уважаемый товарищ.
Чем все это кончится – не знаю. Больше никто мне не звонил. А аппарат висит.
1926
Главное – Василий Конопатов с барышней ехал. Поехал бы он один – все обошлось бы славным образом. А тут черт дернул Васю с барышней на трамвае выехать.
И, главное, как сложилось все дефективно! Например, Вася и привычки никогда не имел по трамваям ездить. Всегда пехом перся. То есть случая не было, чтоб парень в трамвай влез и добровольно гривенник кондуктору отдал.
А тут нате вам – манеры показал. Мол, не угодно ли вам, дорогая барышня, в трамвае покататься? К чему, дескать, туфлями лужи черпать?
Скажи на милость, какие великосветские манеры!
Так вот, влез Вася Конопатов в трамвай и даму за собой впер. И мало того, что впер, а еще и заплатил за нее без особого скандалу.
Ну, заплатил – и заплатил. Ничего в этом нет особенного. Стой, подлая душа, на месте, не задавайся. Так нет, начал, дьявол, для фасона за кожаные штуки хвататься. За верхние держатели. Ну и дохватался.
Были у парня небольшие часы – сперли.
И только сейчас тут были. А тут вдруг хватился, хотел перед дамой пыль пустить – часов и нету.
