костюм. А то вопрешься в единственный костюм – лоскутки полетят.
ОНА (пожимает плечами. Потом торжественно). Ну вот, наконец, я в вашей комнате. (Оглядывается.) Николай! Какое странное чувство. Я вошла в вашу комнату и в первый раз в жизни почувствовала – я дома, у себя…
ОН (подозрительно). Гм… У себя?
ОНА. Этот милый диван… Этот столик, этажерочка… Все это теперь какое-то близкое, родное…
ОН. Нет, диван-то… не родной… это не мой диван… Со… соседа… И мебель, Юлия, вообще не моя… чужая…
ОНА. Ах, да? Ну, тем лучше. Мы приобретем другую, такую, какая нам понравится. Да, котик?
ОН. М-да… Приобрести, конечно, можно… Если, конечно…
ОНА. Вот как мы вернемся из Крыма, так и займемся этим делом. Да?
ОН. Конечно, если финансы позволят.
ОНА. Ну, что за чепуха! Вы отлично зарабатываете. И у меня хорошее жалованье… Обязательно приобретем, да, котик?
ОН (с горькой усмешкой). Отлично зарабатываете! Крым… Мебель… Юлия… Я должен вас с заоблачных высот спустить на землю… Видите ли, Юлия… Случилась непоправимая беда… Материальное положение у меня более чем плохое…
ОНА. Но вы говорили…
ОН. Да, тогда было одно, а сейчас другое…
ОНА. Но ведь еще вчера…
ОН. Да, сегодня все и обнаружилось…
ОНА. Но что обнаружилось?
ОН. Обнаружилось… Вообще… Стало быть… Ликвидируется моя должность… Конечно, работу найду… Но уже не то… Рублей на триста, четыреста… от силы…
Юлия подходит к нему. Нежно смотрит в его глаза.
7
ОНА. Николай! Ну, это ничего. Ты не огорчайся… Будем работать, трудиться…
ОН. Юлия! (Сдерживает себя.)
ОНА. Будем постепенно обставлять нашу комнату. Зачем нам торопиться…
ОН. Да, конечно.
ОНА. А в Крым поедем через два года… Единственно мне хочется в первую очередь – это оклеить комнату. А то эти жуткие обои мне на нервы действуют.
ОН. Конечно, оклеить можно, но… Не знаю… как сосед… поскольку…
ОНА. Что сосед?
ОН. Поскольку комната, со… соседа… Если оклеить, так он… обидится…
ОНА. Как со… соседа?
ОН. Да, Юлия… Комната не моя… Комната решительно не моя… Со… соседа.
ОНА. А сосед где живет?
ОН. А сосед… там… живет…
ОНА (мужественно). Ну, ничего, Николай. Мы переедем ко мне. И вообще все будет чудно.
ОН. Юлия! (Снова сдерживается.)
ОНА. Мы будем работать. И шаг за шагом все сделаем.
Юлия подходит к нему и нежно обнимает.
8
ОН. Юлия!
ОНА. Фу, ну что за тряпки на вас! Неужели у вас нету ничего другого?..
ОН. Ну откуда? Живешь, как говорится… Сегодня сыт – и слава богу… А костюм – откуда же взять костюм?..
ОНА. Я не понимаю… Но ведь вы же говорили, что все так хорошо. А теперь выходит, что…
ОН. Было хорошо… Но вот… (Машет рукой, обращается к портрету.) Бедный мой папка, если б он знал, что с его сыном!..
ОНА (косо поглядывая на портрет). Николай, вы меня пугаете… Я не понимаю, что случилось…
ОН. Нет, ничего не случилось… Так, бедность заела. Вот был бы жив мой отец – он помог бы мне…
ОНА (испуганно смотрит на портрет). Это что?! Это кто?..
ОН. Папа…
ОНА. Но вы говорили, что ваш отец был легковой извозчик… а тут… Какой-то римский папа…
ОН. Да, он был извозчик, потом в последний момент перекинулся. Иеромонахом был…
Она нервно ходит по комнате. В изнеможении садится за стол, барабанит пальцами по столу.
ОНА. Ну, это, знаете ли…
ОН. Уж извините, Юличка… Угостить нечем. Была где-то у меня булка… Не знаю, кажется, я ее съел…
ОНА (нервно). Дайте мне воды…
ОН. Откуда у меня вода?.. Живешь – еле концы с концами сводишь… Ах, воды? Простите, не понял, сейчас принесу… Вот только не знаю – есть ли стакан… (Уходит.)
9
ОНА. Бедный Коля! Он так взволнован, огорчен. Я, кажется, еще больше его полюбила. Он такой беспомощный… Мы переедем ко мне. Я буду о нем заботиться… Нянчиться с ним… Я так счастлива, что я теперь свободна, что разошлась с этой свиньей Мирским, который женился на мне из-за комнаты. Подлец! Это какое-то несчастье, что я имею комнату! Четыре раза нарывалась на подлецов… В Николае хоть я уверена. Он сам имеет ком… Хотя, впрочем, это не его комната… А что, если и он?! Нет, нет… А почему нет?.. Если те четверо строили свои расчеты на комнате… то почему бы и он?.. Комнаты-то у него нет… Ну ясно… Фу, потерять из-за комнаты такого человека, такое чувство… Ах, почему я не сказала ему, что это не моя комната. Я же хотела это сделать…
Входит НИКОЛАЙ со стаканом воды.
10
ОН. Еле стакан нашелся. У соседа занял. Мои-то все перекоканы… Только вода сырая – пейте осторожно. Вскипятить не на чем…
ОНА. Вообще я поражена, Николай. Еще вчера все казалось великолепным, а сегодня – нищета, бедность, стаканов нет… Я, право, не знаю, как мы будем жить.
ОН. Ну, мы, Юля, переедем к вам, дома у вас так хорошо…
ОНА. Что хорошо? Да знаете ли вы?! Извольте – откровенность за откровенность: та комната не моя. И если вы имели в виду…
ОН. Ну конечно… Я так и знал.
ОНА. Что вы знали?!
ОН. Что вы… Что вы сами хотели… короче говоря, сами мечтали переехать в мою комнату.
ОНА. Какой вы негодяй! Ну так знайте – комната, действительно, не моя… В службе я не уверена. Техникум не закончен. Получаю зарплаты сто семьдесят рублей, а не семьсот… Нате! Извольте. Вы хуже того подлеца, с которым я разошлась. Тот хоть честно проговорился, что ему комната нужна, а вы… вы тайком…
ОН (пораженный). Юлия!
ОНА. Ну так знайте, корыстный человек, что у меня хуже положение, чем у вас. У меня нет даже пятнадцати копеек на трамвай.
ОН. Юля! Но вы говорили…
ОНА. Что я говорила?! А вы что говорили? Мы – квиты.
ОН. Юля, я не понимаю вас… вы клевещете на себя. Я же был у вас дома… Я видел у вас… даже драгоценности…
ОНА. Ах, вы и драгоценностями интересовались! Ну так знайте – это все не мое. Я взяла брошку и браслет у подруги.
ОН. Но ведь это у вас второй год. (Вытаскивает серебряный портсигар. Нервно закуривает. Потом, боясь, что она увидит портсигар, прячет в задний карман брюк.)
ОНА. Да, второй год как взяла… и забыла отдать…
ОН. Забыли отдать?! Мило! Значит, попросту прикарманили? Вот теперь я вас понимаю.
ОНА. Как вы смеете?! О, я только теперь вас раскусила!
ОН нервно курит. Потом бросает папиросу на пол. Хочет закурить другую. Ищет портсигар по карманам. Не находит, позабыв, что портсигар в заднем кармане. Смотрит по сторонам. Подозрительно поглядывает на Юлию, потом на ее сумочку.
11
ОН. Мило… Гм… Тут где-то мой портсигар был…
ОНА. О-о, какой вы негодяй! Нет, ни минуты больше я не останусь в вашей комнате…
ОН. Гм… Серебряный портсигар… Странно… И сразу уходите… Простите, может быть, вы случайно в сумочку… серебряный портсигар…
ОНА. Что?! Как вы смеете!.. Да откуда у вас серебряный портсигар?.. Не трогайте мою сумочку…
ОН. Мне не жалко портсигара, но я хочу вас проучить.
(Раскрывает ее сумочку. С удивлением вытаскивает пачку денег. Смотрит документы.)
ОНА. Как вы смеете?!
ОН. Юля!.. На сберкнижке у вас пять тысяч. Зачем вы клеветали на себя?.. Вы закончили техникум… Зарплата у вас – семьсот рублей… Юля!..
ОНА. Как вы смеете?! (Почти падает на диван.)
ОН. Так, значит, это вы так сказали… Юля, простишь ли ты меня?.. Ведь я тоже нарочно… Тоже хотел узнать…
(Случайно обнаруживает портсигар в своем кармане, закуривает, бросает папиросу, становится перед Юлией на колени.)
ОНА. Не трогайте меня!
ОН. Простишь ли ты меня?.. Я пошутил… Это все была шутка… Комната моя… Зарплата тысяча семьсот монет… В Крым заказаны путевки… Юлия!.. (Вытаскивает из шкафа пиджак, переодевается. Приглаживает прическу. Ставит на стол шампанское и конфеты.)
ОНА. А папа?
ОН. И папа… Это папа римский. Репродукция с картины Веласкеса… (Срывает со стены портрет, достает портрет отца.) Вот он, мой старик. (Снова становится на колени перед Юлией, достает из-под дивана цветы. И вместе с какой-то ночной туфлей кладет их на колени возлюбленной.)
ОНА. Видите, как много в нас еще прежнего, нехорошего! Мы подозрительны, недоверчивы…
ОН. Да, да, Юля… Как много в нас еще старой закваски! Наше сознание еще не освободилось от прежнего… Я был свинья, Юля. Прости меня! (Он снова выгребает цветы из-под дивана. И вместе с другой туфлей кладет их на колени возлюбленной.)
Письма к писателю
Предисловие к первому изданию
Последние два-три года я получаю от читателей много писем.
Письма идут, главным образом, из провинции.
Меня запрашивают, как жить, как писать стихи и что читать.
Мне предлагают сюжеты, критикуют меня, одобряют и поругивают.
Видимо, читатель меня воспринимает не совсем так, как критика.
Я решил опубликовать эти письма.
Я больше года сомневался, стоит ли мне это делать. Может, это не совсем этично. Может, наши молодые начинающие критики захотят уличить меня в низкой саморекламе. Может быть, наконец, это покажется обидным моим корреспондентам, и они перестанут мне писать. А я привык к этим письмам. И полюбил получать их.
Но я решил пострадать на этом деле. Пусть каждый думает, как умеет. Мне реклама не нужна. Корреспондентов я не обидел. Я скрыл их фамилии. Но я не могу и не имею права держать в своем письменном столе такой исключительный материал.
Я не хочу сказать, что в этой моей книге можно увидеть настоящее лицо читателя. Это не совсем так. Эти письма, главным образом, написаны особой категорией читателя. Это, по большей части, читатель, желающий влиться в «великую русскую литературу». Это сознательные граждане, которые задумались о жизни, о своей судьбе, о деньгах и о литературе.
Здесь, так сказать, дыхание нашей жизни.
Дыхание тех людей, которых мы, писатели, стараемся изобразить в так называемых «художественных» произведениях.
Здесь, в этой книге, собраны самые различные письма и страсти.
Здесь, в этой книге, можно видеть настоящую трагедию, незаурядный ум, наивное добродушие, жалкий лепет, глупость, энтузиазм, мещанство, жульничество и ужасающую неграмотность.
У меня не было, конечно, ни малейшего желания поиздеваться над неграмотностью моих читателей. Я не ради смеха собрал эту книгу. Я эту книгу собрал для того, чтобы показать подлинную и неприкрытую жизнь, подлинных живых людей с их желаниями, вкусом, мыслями.
Конечно, у какого-нибудь критика или жуликоватого читателя непременно мелькнет мысль о деньгах.
Знаем, скажет, денежки в карман сунул – вот вам и вся философия этой книги. Сколотил, скажет, из чужого добра книженцию, а после базу подводит. Народец, скажет, пошел – из барахла и то монету гонит.
Спокойно!
Денег я себе не возьму. В самом деле – имею ли я право на эти деньги? В чем тут моя работа? Разве только в том, что я вскакивал по утрам с кровати и открывал почтальону двери.
Конечно, если подумать глубже – кой-какая работишка все же была проделана.
Я внимательно читал эти письма. Я отвечал почти всем корреспондентам. Одних рукописей я прочел не
