стал более внимательно читать. Нет, это была совершеннейшая галиматья. Это была просто неслыханная чушь. Это был какой-то лепет дефективного переростка!
С некоторым испугом отдавал я ему обратно рукописи. Я боялся, как бы он меня не убил за возврат. Уж очень он был мрачный. И усы у него были длинные, разбойничьи.
Однако, он довольно терпимо относился к возврату.
— Значит, для журнала не годится? — спрашивал он. — Печатать нельзя?
— М-да, — говорил я, — навряд ли можно.
Он довольно равнодушно пожимал плечами и неясно говорил:
— Надо, конечно, расстараться.
И уходил.
Всего он заходил ко мне четыре раза. В последний раз он припер с собой довольно объемистую рукопись — страниц на двадцать.
Я тут же, при нем, прочел и просто побледнел от злости.
— Это, — говорю, — товарищ, ну, прямо ни к чертовой матери не годится. Надо же, наконец, понять. Не только печатать — читать совестно. Возьмите обратно. И не приходите больше.
Он строго посмотрел на меня и сказал:
— Дайте тогда расписку.
— Какую расписку?
— Да что не приняли.
— Да на что, — говорю, — тебе, чудак-человек, расписка?
— Да так, — говорит, — все-таки…
Я посмеялся, но расписку дал. Написал, что произведения писателя, такого-то не подходят для печати за малограмотностью.
Он поблагодарил меня и ушел со своей распиской. Дня через три он снова прибежал ко мне. Он был несколько не в себе. Он протянул назад свою расписку и сказал:
— Надо на бланке и чтоб печать. Нельзя такие расписки выдавать.
Тут я припер этого человека к стене. Я просто велел объяснить, на кой дьявол ему нужна расписка. Я ему сказал, что я человек частный и сам никаких печатей на руках не имею.
Тогда, несколько путаясь и сморкаясь в свою толстовку, он объяснил.
— Что ж, — сказал он, — человек я, конечно, небогатый. Гуталин делаю. Производство, конечно, маленькое — только что кормиться. И если, — говорит, — меня налогом обложить, то я в трубу свободно вылечу. Или за квартиру платить не могу, как торговец. А в доме говорят: «Какая у тебя профессия? Какую тебе цену определить?» Я говорю: «Какая профессия — литератор». «Неси, — говорят, — сукин сын, удостоверение. Фининспектор тоже с нас требует». — «Бюрократизм, — говорю, — какой. Ладно, достану». Чего теперь делать?
— Да уж, — говорю, — не знаю.
Он потоптался в нерешительности и ушел. Фамилию свою он просил никому не говорить. Черт с ним, не скажу.
Конечно, Володька Завитушкин немного поторопился. Был такой грешок.
Володька, можно сказать, толком и не разглядел своей невесты. Он, по совести говоря, без шляпки и без пальто ее никогда даже и не видел. Потому, все главные события на улице развернулись.
А что перед самой свадьбой Володька Завитушкин заходил со своей невестой к ее мамаше представляться, так он не раздеваясь представился. В прихожей. Так сказать, на ходу.
А познакомился Володя Завитушкин со своей невестой в трамвае.
Сидит он в трамвае и вдруг видит — перед ним этакая барышня вырисовывается. Такая ничего себе барышня, аккуратненькая. В зимнем пальто.
И стоит эта самая барышня в зимнем своем пальто перед Володькой и за ремешок рукой держится, чтоб пассажиры ее не опрокинули. А другой рукой пакет к груди прижимает. А в трамвае, конечно, давка. Пихаются. Стоять, прямо сказать, нехорошо. Вот Володька ее и пожалел.
— Присаживайтесь, — говорит, — ко мне на одно колено, все легче ехать.
— Да нет, — говорит, — мерси.
— Ну, так, — говорит, — давайте тогда пакет. Кладите мне на колени, не стесняйтесь. Все легче будет стоять.
Нет, видит, и пакета не дает. Или пугается, чтоб не упер. Или еще что.
Глянул на нее Володя Завитушкин еще раз и прямо обалдел.
«Господи, — думает, — какие миловидные барышни в трамваях ездиют».
Едут так они две остановки. Три. Четыре. Наконец, видит Завитушкин — барышня к выходу тискается. Тоже и Володька встал. Тут у выхода, значит, у них знакомство и состоялось.
Познакомились. Пошли вместе. И так у них все это быстро и без затрат обернулось, что через два дня Володька Завитушкин и предложенье ей сделал.
Или она сразу согласилась, или нет, но только на третий день пошли они в гражданский подотдел и записались.
Записались они в ЗАГСе, а после записи и развернулись главные события.
После записи пошли молодые на квартиру к мамаше. Там, конечно, полная суматоха. Стол накрывают. Гостей много. И, вообще, семейное торжество — молодых ждут.
И какие-то разные барышни и кавалеры по комнате суетятся, приборы ставят и пробки открывают.
А свою молодую супругу Володька Завитушкин еще в прихожей потерял из виду.
Сразу его, как на грех, обступили разные мамаши и родственники, начали его поздравлять и в комнату тащить.
Привели его в комнату, разговаривают, руку жмут, расспрашивают, в каком, дескать, союзе находится.
Только видит Володька — не разобрать ему, где его молодая жена. Девиц в комнате много. Все вертятся, все мотаются, ну, прямо с улицы, со свету, хоть убей, не разобрать.
«Господи, — думает Володька, — никогда ничего подобного со мной не происходило. Какая же из них моя молодая супруга?»
Стал он по комнате ходить между девиц. То к одной толкнется, то к другой толкнется. А те довольно неохотно держатся и особой радости не выказывают.
Тут Володька немного даже испугался.
«Вот, — думает, — на чем засыпался — жену уж не могу найти».
А тут еще родственники начали коситься — чего это молодой ходит, как ненормальный, и на всех девиц бросается.
Стал Володька к двери и стоит в полном упадке.
«Ну, спасибо, — думает, — если сейчас за стол садиться будут. Тогда, может, что-нибудь определится. Которая со мной сядет, та, значит, и есть. Хотя бы, — думает, — вот эта белобрысенькая села. А то, ей-богу, подсунут какое-нибудь дерьмо, потом живи с ним».
В это время гости начали за стол садиться.
Мамаша христом-богом просит обождать еще немного, не садиться. Но на гостей прямо удержу нету, прямо кидаются на жратву и на выпивку.
Тут Володю Завитушкина волокут на почетное место. И рядом с ним с одного боку сажают девицу.
Поглядел на нее Володька, и отлегло у него на сердце.
«Ишь ты, — думает, — какая. Прямо, — думает, — недурненькая. Без всякой шляпки ей даже лучше. Нос не так уж просится наружу».
От полноты чувств Володя Завитушкин нацедил себе и ей вина и полез поздравлять и целоваться.
Но тут и развернулись главные события. Начали раздаваться крики и разные вопли.
— Это, — кричат, — какой-то ненормальный, сукин сын. На всех девиц кидается. Молодая супруга еще к столу не вышедши — прибирается, а он с другой начал упражняться.
Тут произошла абсолютная дрянь и неразбериха. Володьке бы, конечно, в шутку все превратить. А он очень обиделся. Его в суматохе какой-то родственник бутылкой тиснул по затылку.
Володька кричит:
— А пес вас разберет! Насажали разных баб, а мне разбирайся.
Тут невеста в белом балахоне является. И цветы сбоку.
— Ах, так, — говорит, — ну так это вам выйдет боком.
И опять, конечно, вопли, крики и истерика.
Начали, конечно, родственники выгонять Володьку из квартиры.
Володька говорит:
— Дайте хоть пожрать. С утра, — говорит, — не жравши по такой канители.
Но родственники поднажали и ссыпали Володьку на лестницу.
На другой день Володя Завитушкин после работы зашел в гражданский подотдел и развелся.
Там даже не удивились.
— Это, — говорят, — ничего, бывает. Нынче, — говорят, — редко случаются более продолжительные браки.
Так и развели.
Галоша
Конечно, потерять галошу в трамвае нетрудно. Особенно, если сбоку поднапрут, да сзади какой-нибудь архаровец на задник наступит — вот вам и нет галоши.
Галошу потерять — прямо пустяки.
С меня галошу сняли в два счета. Можно сказать, ахнуть не успел.
В трамвай вошел — обе галоши стояли на месте, как сейчас помню. Еще рукой потрогал, когда влезал — тут ли.
А вышел из трамвая — гляжу: одна галоша здесь, как миленькая, а другой нету. Сапог — здесь. И носок, гляжу, здесь. И подштанники на месте. А галоши нету.
А за трамваем, конечно, не побежишь.
Снял остальную галошу, завернул в газету и пошел так. «После работы, — думаю, — пущусь на розыски. Не пропадать же товару. Где-нибудь, да раскопаю».
После работы пошел искать. Первым делом — посоветовался с одним знакомым вагоновожатым.
Тот, прямо, вот как меня обнадежил.
— Скажи, — говорит, — спасибо, что в трамвае потерял. В другом общественном месте — не ручаюсь, а в трамвае потерять — святое дело. Такая у нас существует камера для потерянных вещей. Приходи и бери. Святое дело!
— Ну, — говорю, — спасибо. Прямо, гора с плеч. Главное, галоша почти что новенькая. Всего третий сезон ношу.
На другой день поехал в камеру.
— Нельзя ли, — говорю, — братцы, галошу получить обратно? В трамвае сняли.
— Можно, — говорят. — Какая галоша?
— Галоша, — говорю, — обыкновенно какая. Размер — двенадцатый номер.
— У нас, — говорят, — двенадцатого номера, может, двенадцать тысяч. Расскажи приметы.
— Приметы, — говорю, — обыкновенно какие: задник, конечно, обтрепан, внутри байки нету — сносилась байка.
— У нас, — говорят, — таких галош, может, больше тыщи. Нет ли специальных признаков?
— Специальные, — говорю, — признаки имеются. Носок, вроде бы, начисто оторван, еле держится. И каблука, — говорю, — почти что нету. Сносился каблук. А бока, — говорю, — еще ничего, пока что удержались.
— Посиди, — говорят, — тут. Сейчас посмотрим.
Вдруг выносят мою галошу.
То есть, ужасно обрадовался. Прямо умилился. «Вот, — думаю, — славно аппарат работает. И какие, — думаю, — идейные люди — сколько хлопот на себя приняли из-за одной галоши».
— Спасибо, — говорю, — друзья, по гроб жизни. Давайте поскорей ее сюда. Сейчас я надену.
— Нету, — говорят, — уважаемый товарищ, не можем дать. Мы, — говорят, — не знаем, может, это не вы потеряли.
— Да я же, — говорю, — потерял.
— Очень, — говорят, — вероятно, но дать не можем. Принеси удостоверение, что ты действительно потерял галошу. Пущай домоуправление заверит этот факт, и тогда без излишней волокиты выдадим.
— Братцы, — говорю, — святые товарищи, да в доме не знают про этот факт. Может, они не дадут такой бумаги.
— Дадут, — говорят, — это ихнее дело дать.
Поглядел я еще раз на галошу и вышел.
На другой день пошел к председателю.
— Давай, — говорю, — бумагу. Галоша гибнет.
— А верно, — говорит, — потерял? Или закручиваешь?
— Ей-богу, — говорю, — потерял.
— Пиши, — говорит, — заявление.
Написал заявление. На другой день форменное удостоверение получил.
Пошел с этим удостоверением в камеру. И без хлопот, без волокиты выдают мне галошу.
Только,
