Узнав о том, что деньги взял себе Меньшиков, мальчишка, говорит история, буквально наорал на него.
— Я тебе покажу, что я император! — вскричал разгневанный отрок.
20. Нам живо рисуется эта историческая сценка, достойная быть записанной.
— Да-а, — сказал мальчишка, встретив Меньшикова. — Ты что же это мои деньги-то заграбастал? Хитрый какой!
— Ка-акие деньги, ваше величество? Что вы?.. Помилуйте… в глаза-с не видал…
— Да-а… какие! Сам небось взял, а теперь говорит — «какие»… Это мне принесли, а не тебе.
— Ах, эти деньги… Что купцы вам принесли, ваше величество?
— Да-а… Я император, а не ты… Купцы, может, мне принесли…
— Ах, да, да… вспоминаю, ваше величество… А я их, знаете ли… велел, тово… к себе, тово… отнести. Пущай, думаю, у меня полежат, покуда ваше величество не подрастет.
— Отдай мои деньги, — заревел мальчишка. — Я маме скажу. Я тебе покажу, что я император!
Устрашенный Меньшиков побежал к себе, чтобы вернуть эти деньги.
«Смотрите, — думал Меньшиков, — такой маленький шкет, а уже так отлично понимает. Прямо не хуже меня. Надо будет действительно отдать деньги этой шельме, — пожалуй, беды не оберешься».
21. Однако в тот же день вечером, когда Меньшиков явился во дворец, его не приняли. А через несколько дней он был арестован и сослан на вечное жительство в глухую деревню.
Конечно, причины этого падения были более сложны. Тут была борьба придворных партий, однако интересно, что поводом к падению послужил именно этот денежный случай.
История рассказывает, что Меньшиков чрезвычайно был напуган, когда его не приняли во дворце.
Сохранилось до наших дней его письмо к императору. В этом письме он буквально унижался и молил о пощаде и предлагал «возвратить деньги с избытком».
Однако двор деньги эти вернул с еще большим избытком, чем предполагал господин Меньшиков.
Меньшикова лишили всех орденов, чинов и поместий. У него конфисковали буквально несметное богатство — несколько сот пудов золота и около четырнадцати миллионов деньгами.
Оказывается, светлейший князь не зевал и за сорок лет близости к царям лихо награбил себе совершенно сказочное состояние.
Как говорится, поделом вору и мука.
22. Но все это — и трон, и церковь, и политические падения, — все это не более удивительно, чем то, что мы желаем рассказать.
Мы желаем рассказать о том, как сам господин закон почтительно относился к деньгам.
История не знает ничего более поразительного, чем это.
Вот как это у них было согласно истории.
Там у них за уголовные преступления наказаний почти не было. И можно было убивать и так далее. И вместо наказания обвиняемый платил денежный штраф. И его после этого, пожав руку, отпускали. И даже, может, просили почаще заходить.
В общем, очень у них было мило в этом смысле. Легко дышалось. Чего угодно можно было делать. Были бы деньги.
Причем такая гуманная система существовала не только в России, но во всем мире. И это длилось целые века.
Только в России в этом смысле слегка перестарались и прямо дошли до ручки. Там это очень привилось. И там даже специальные законы написали и определили, сколько и за что надо платить.
Так что уголовный кодекс выглядел у них все равно как ресторанное меню. Там цена указана за любой проступок. И каждый, согласно указанной цене, мог выбирать себе любое дело по карману.
Однако перестанем шутить и давайте всерьез зачитаем кодекс.
23. Вот зачитайте выписки из «Русской Правды»[19]:
• «Если придет на двор (то есть в суд) человек в крови или в синяках, то свидетелей ему не искать, а обидчик пусть платит продажи[20] — три гривны». Отметим, что гривна не равнялась нашему гривеннику и этот мордобой не оценивался в тридцать копеек, не то все ходили бы с распухшей мордой. Гривна — это был кусок серебра около одной трети фунта.
• «Если кто ударит кого батогом, либо чашей, либо рогом, либо тыльной стороной меча, то двенадцать гривен продажи, а если обиженный, не стерпев того, ударит мечом, то вины в том нет».
Штраф этот опять-таки шел в пользу князя, хотя били и не его.
Однако кое на чем мог подзаработать и пострадавший.
• «Если кто поранит другому руку, и рука отпадет или отсохнет, или поранит ногу, глаз или нос, то платит виру — двадцать гривен, а потерпевшему — десять гривен».
На этом мелком деле князь имел в два раза больше, чем потерпевший, что нельзя назвать полной справедливостью. Но были дела, на которых князь терпел явные убытки:
• «Кто отрубит другому какой-либо палец — три гривны продажи, а потерпевшему — десять гривен».
Интересно, что и за палец, и за целую руку потерпевший получал одинаково по десять гривен, а князь на пальцах терял почему-то больше, чем в семь раз.
24. Однако не будем разбираться в этих психологических тонкостях. Деды небось туго знали, чего делали.
Но вот поразительно: цены за убийство в общем счете почти не превышали цен за драки и моральные оскорбления.
Вот извольте, прейскурант за убийства. Извиняемся, конечно, за отступление, но уж очень у них интересно и наглядно получается.
Делаем выписки из той же «Русской Правды», записанной в «Новгородской летописи»:
• «Если убьют купчину немца в Новегороде, то за голову десять гривен».
Столь унизительно низкая цена за голову иностранного специалиста в дальнейшем, правда, была доведена до сорока гривен, и убийство интуристов, видимо, стало не всем по карману и не всем доступно, но все же цена была немного больше, чем удар чашей или рогом по отечественной морде.
• «Если кто убьет княжого конюха, повара или подъездного — сорок гривен за голову».
• «Если кто убьет княжого тиуна (приказчика, судью, дворецкого) — двенадцать гривен».
Судя по данным ценам, интеллигенция мало ценилась в те времена. Конюхи и повара стоили несколько дороже.
25. Но все эти цены, можно сказать, были до некоторой степени приличны и не слишком уж роняли человеческое звание и достоинство и стоимость человеческой жизни. Эти цены, так сказать, не заставляли думать о тщете человеческой жизни. Однако же были цены просто из рук вон плохие:
• «Если убьют рабочего — пять гривен. Если убьют смерда (крестьянина) — пять гривен. За холопа — пять гривен. За рабу — шесть гривен».
Иной раз, правда, цены за «простых людей» повышались:
• «Кто убьет ремесленника или ремесленницу — двенадцать гривен».
Закон не был чужд и гуманных соображений:
• «Кто убьет кормильца (дядьку) — двенадцать гривен».
Кражи и ограбления также оплачивались всевозможными денежными штрафами.
Причем эти штрафы не превышали двенадцати гривен. И только конокрадство и поджог карались знаменитым наказанием — «потоком и разграблением». То есть обвиняемого изгоняли из дома и «всем миром» разграбляли его имущество.
26. В общем денежный штраф являлся, сколько можно заключить, единственным возмездием за всякое преступление.
И, конечно, такой закон, действующий в течение многих столетий, без сомнения, отличным образом обработал сознание у людей, — кто имел побольше денег, тот мог не только своим ближним разбивать морды жердью или там чем угодно, но мог и убивать их и делать все, что ему заблагорассудится, — закон стоял на страже всевозможных мелких его интересов и душевных потребностей. И мы полагаем, что и в наше время там, где слишком почитается богатство, это высокое, гордое сознание остается неизменным.
Конечно, до революции и в нашей стране любой богатый гражданин с легкостью мог освободиться от самых тяжелых обвинений. И, например, преступления богатых и влиятельных помещиков никогда почти даже и не выявлялись наружу. Поскольку денежные взятки и связи не доводили дело до суда.
Вот, например, был такой знаменитый случай: калужский губернатор Лопухин (1819 год) за взятки прекращал все дела во вверенной ему губернии. Этот аферист и пройдоха однажды за семь тысяч взялся даже прекратить дело помещика Хитрово, который обвинялся в убийстве.
27. Можно представить, какой был при этом разговор!
— Извиняюсь, — сказал, наверно, добродушный губернатор, — только меньше как за семь тысяч я не возьмусь.
— Тысчонок бы пять, — вздохнувши, говорил помещик.
— Лизет, — спросил губернатор супругу, — не помнишь ли, душенька, сколько мы в прошлый раз взяли за этого, ну, как его… которого к медведю… бросили… Четыре? Вот видите, молодой человек, мы четыре тысячи взяли за то, что какой-то там медведь слегка помял дворянина. А тут у вас бог знает что — убийство! Вот не убивали бы — вот, может, я бы и ничего с вас не взял. Это уж ваша неосторожность…
— Ну, ладно, — сказал помещик, — согласен, только вы уж того, поскорей. А то ваши прохвосты каждый день ходят… Беспокоят.
— А вы их в морду, — сказал губернатор, пряча деньги.
В общем, это дело всемогущий губернатор действительно прекратил. Правда, если бы речь шла об убийстве, ну, скажем, «смерда» или наемного рабочего, то дело бы окончательно заглохло, но помещик имел неосторожность угробить дворянина. И дело случайно просочилось и стало известным в Петербурге.
Александр I велел отдать Лопухина под суд. Больше года тянулось это каверзное дело, и окончилось оно ничем. Вернее, у прохвоста-губернатора оказался родственник председатель Государственного совета, и Сенат не захотел портить с ним отношений. Дело об этом подлеце так и заглохло. И тем более заглохло дело об убийстве.
28. Итак, если господин закон столь почтительно и робко относился к людям, имеющим деньги, и деньгами можно было оплатить всякое свое преступление, то сами посудите, что тяга и стремление к деньгам были весьма серьезным делом. И, действительно, в этом смысле люди сильно преуспевали и в этом деле, можно сказать, доводили свою фантазию до крайних пределов возможного. Но тут, так сказать, мораль у них сильно раскололась. С одной стороны, нужно было хапнуть деньги для того, чтобы жить честно и быть в безопасности от превратностей жизни, а с другой стороны, добыча денег почти всегда была связана с преступлением. Тут можно было растеряться. Поэтому бедняга человек, награбив деньги и сразу забывши обо всем, лепетал высокие слова о совести и чести и писал об этом законы, а до этих пор вполне мог и был способен с легкостью зарезать родного папу, чтоб воспользоваться его имуществом.
И, скажем прямо, такое сильное стремление к деньгам было таким, что никакое другое дело не могло хотя бы сколько-нибудь с этим равняться.
То есть никаких преград не существовало для достижения денег.
29. Скажем прямо: в смысле добычи денег — это ужас, что делалось на протяжении всей истории.
В свое время знаменитый писатель Карамзин так сказал: «Если б захотеть одним словом выразить, что делается в России, то следует сказать: воруют».
Однако мы не будем, конечно, говорить о профессиональных ворах и грабителях — так сказать, специалистах по доставанию денег, — дело это
