страшно везло. А ему нет. Он проиграл мне две партии. И потребовал, чтоб я сыграл с ним третью.
Мы начали играть третью партию. Но ему не везло еще больше. И тогда он стал на меня сердиться. Стал кричать и бросать карты. Он огорчался, что проигрывает, хотя мы играли не на деньги, а так.
И я удивился, что он огорчается, если дни его сочтены и он скоро умрет.
Вот он сдал мне карты. И почти все они были козырные. И, увидев это, дядя затрясся от гнева, закашлялся. Начал стонать. И ему стало так нехорошо, что он схватил кислородную подушку и приложил ее к своему рту. Ему стало душно. Он боялся задохнуться.
Потом, когда ему стало лучше, мы продолжали игру.
Но я нарочно стал сбрасывать хорошие карты. Ходил не так, как надо. Я хотел ему проиграть, чтоб он не мучился.
И тогда я стал проигрывать. И от этого дядя развеселился настолько, что стал шутить и смеяться. И он хлопнул меня картами по лбу, сказав, что я еще слишком мал, чтоб играть со взрослыми.
Четвертую партию я не стал с ним играть, хотя он очень этого хотел.
Я ушел с тем, чтоб к нему больше не приходить.
И мне не пришлось больше у него бывать. Он в следующее воскресенье умер.
Я в гостях. Сижу на диване. Девочка по имени Муза показывает мне свои книги.
Показывая книги, она вдруг спрашивает меня:
— Вы хотите быть моим женихом?
— Да, — тихо отвечаю я. — Только я меньше вас ростом. Не знаю, могут ли быть такие женихи.
Мы подходим к трюмо, чтоб увидеть разницу в нашем росте. Мы ровесники. Нам по одиннадцати лет и три месяца. Но Муза выше меня почти на полголовы.
— Это ничего, — говорит она. — Бывают женихи совершенно маленького роста и даже горбатые. Главное, чтобы они были сильные. Давайте поборемся. И я уверена, что вы сильней меня.
Мы начинаем бороться. Муза сильней меня. С ловкостью кошки я ускользаю от поражения. И мы снова боремся. Падаем на ковер. И некоторое время лежим, ошеломленные чем-то непонятным.
Потом Муза говорит:
— Да, я сильнее вас. Но это ничего. Среди женихов бывают слабенькие и даже больные. Главное, чтоб они были умные. Сколько у вас пятерок в первой четверти?
Боже мой, какой неудачный вопрос! Если мерить ум на отметки, тогда дела мои совсем плохи. Три двойки. Остальные тройки.
— Ну, ничего, — говорит Муза. — Вы в дальнейшем поумнеете. Наверно, бывают такие женихи, у которых по четыре двойки и больше.
— Не знаю, — говорю я, — вряд ли.
Взявшись под руку, мы ходим по гостиной. Взрослые зовут нас в столовую чай пить.
Обняв меня за шею, Муза целует меня в щеку.
— Зачем вы это сделали? — говорю я, ужасаясь ее поступку.
— Поцелуи скрепляют договор, — говорит она. — Теперь мы жених и невеста.
Мы идем в столовую.
Учитель истории
Учитель истории вызывает меня не так, как обычно. Он произносит мою фамилию неприятным тоном. Он нарочно пищит и визжит, произнося мою фамилию. И тогда все ученики тоже начинают пищать и визжать, передразнивая учителя.
Мне неприятно, когда меня так вызывают. Но я не знаю, что надо сделать, чтоб этого не было.
Я стою за партой и отвечаю урок. Я отвечаю довольно прилично. Но в уроке есть слово «банкет».
— А что такое банкет? — спрашивает меня учитель.
Я отлично знаю, что такое банкет. Это обед, еда, торжественная встреча за столом, в ресторане. Но я не знаю, можно ли дать такое объяснение по отношению к великим историческим людям. Не слишком ли это мелкое объяснение в плане исторических событий?
Я молчу.
— А-а? — спрашивает учитель, привизгивая. И в этом «а-а» я слышу насмешку и пренебрежение ко мне.
И, услышав это «а-а», ученики тоже начинают визжать.
Учитель истории машет на меня рукой. И ставит мне двойку.
По окончании урока я бегу за учителем. Я догоняю его по лестнице. От волнения я не могу произнести слова. Меня бьет лихорадка.
Увидев меня в таком виде, учитель говорит:
— В конце четверти я вас еще спрошу. Натянем тройку.
— Я не об этом, — говорю. — Если вы меня еще раз так вызовете, то я… я…
— Что? Что такое? — говорит учитель.
— Плюну на вас, — бормочу я.
— Что ты сказал? — грозно кричит учитель. И, схватив меня за руку, тянет вверх в директорскую. Но вдруг отпускает меня. Говорит:
— Идите в класс.
Я иду в класс и жду, что сейчас придет директор и выгонит меня из гимназии. Но директор не приходит. Через несколько дней учитель истории вызывает меня к доске.
Он тихо произносит мою фамилию. И когда ученики начинают по привычке визжать, учитель ударяет кулаком по столу и кричит им:
— Молчать!
В классе водворяется полная тишина. Я бормочу заданное, но думаю о другом. Я думаю об этом учителе, который не пожаловался директору и вызвал меня не так, как раньше. Я смотрю на него, и на моих глазах появляются слезы.
Учитель говорит:
— Не волнуйтесь. На тройку вы во всяком случае знаете.
Он подумал, что у меня слезы на глазах оттого, что я неважно знаю урок.
Только два предмета мне интересны — зоология и ботаника. Остальные нет.
Впрочем, история мне тоже интересна, но только не по той книге, по которой мы проходим.
Я очень огорчаюсь, что плохо учусь. Но не знаю, что нужно сделать, чтобы этого не было.
Даже по ботанике у меня тройка. А уж этот предмет я отлично знаю. Прочитал много книг и даже сделал гербарий — альбом, в котором наклеены листочки, цветы и травы.
Учитель ботаники что-то рассказывает в классе. Потом говорит:
— А почему листья зеленые? Кто знает?
В классе молчание.
— Я поставлю пятерку тому, кто знает, — говорит учитель. Я знаю, почему листья зеленые, но молчу. Я не хочу быть выскочкой. Пусть отвечают первые ученики. Кроме того, я не нуждаюсь в пятерке. Что она одна будет торчать среди моих двоек и троек? Это комично.
Учитель вызывает первого ученика. Но тот не знает.
Тогда я небрежно поднимаю руку.
— Ах, вот как, — говорит учитель, — вы знаете. Ну скажите.
— Листья зеленые, — говорю я, — оттого что в них имеется красящее вещество хлорофилл.
Учитель говорит:
— Прежде чем вам поставить пятерку, я должен узнать, почему вы не подняли руку сразу.
Я молчу. На это очень трудно ответить.
— Может быть, вы не сразу вспомнили? — спрашивает учитель.
— Нет, я сразу вспомнил.
— Может быть, вы хотели быть выше первых учеников?
Я молчу. Укоризненно качая головой, учитель ставит пятерку.
Все кончено
Ветер такой сильный, что нельзя играть в крокет.
Мы сидим на траве за домом и беседуем.
Кроме моих сестер, на траве реалист Толя и его сестренка Ксеня.
Мои сестры подшучивают надо мной. Они считают, что я неравнодушен к Ксении — все время смотрю на нее и подставляю шары, когда играю в крокет.
Ксеня смеется. Она знает, что я действительно подставляю ей шары.
Уверенная в моем чувстве, она говорит:
— Могли бы вы для меня пойти ночью на кладбище и там сорвать какой-нибудь цветок?
— Зачем? — спрашиваю я.
— Просто так. Чтобы исполнить мою просьбу.
Я говорю тихо, так, чтобы не слышали сестры:
— Для вас я бы мог это сделать.
Вдруг мы видим — за забором бегут люди. Мы выходим из сада. Боже мой! Вода у шоссе. Уже Елагин остров в воде. Еще немного, и вода зальет дорогу, по которой мы идем.
Мы бежим к яхт-клубу. Ветер такой сильный, что мы чуть не падаем с ног.
Мы с Ксенией, взявшись за руки, бежим впереди.
Вдруг слышим мамин голос:
Мы оборачиваемся. Наш сад в воде. Это вода хлынула с поля и затопила все позади нас.
Я бегу к дому. Канавы полны водой. Плывут доски и бревна.
Мокрый по колено, я вбегаю на веранду. А где же Ксения, сестры, Толя? Сняв башмаки, они идут по саду. На веранде Ксения мне говорит:
— Убежать первым… бросить нас… Ну, знаете ли… Все кончено между нами.
Молча я ухожу в свою комнату на второй этаж. В ужасной тоске ложусь на свою постель.
Утро. Мы сидим на веранде. Пьем чай.
Вдруг слышим ужасный крик. Потом выстрел. Мы вскакиваем.
На нашу веранду вбегает женщина. Это наша соседка Анна Петровна.
Она ужасно растрепана. Почти голая. На плечи наброшен халат. Она кричит:
— Спасите! Умоляю! Он убьет меня… Он убил Сергея Львовича…
Мама всплескивает руками.
— Это такой блондин, студент, который ходил к вам в гости?
Сказав «да», Анна Петровна падает на диван и бьется в истерике.
Я бегу к соседней даче, к их окну.
Я отпрянул от окна, когда заглянул в комнату. На кровати лежал убитый человек. И кровь стекала с простыни на пол. Но больше в комнате никого не было.
Тогда я побежал в их сад. И там увидел толпу людей. Эти люди держали за руки мужа Анны Петровны.
Он стоял смирно. Не вырывался. И ничего не говорил. Он молчал.
Пришел полицейский и хотел его увести. Но муж Анны Петровны сказал:
— Позовите мне мою жену. Я хочу с ней попрощаться.
И тогда я бросился в наш дом и сказал Анне Петровне:
— Анна Петровна, он хочет попрощаться с вами. Выйдите к нему. И не бойтесь. Там полицейский.
Анна Петровна сказала:
— Я не имею привычки прощаться с убийцами. Я не выйду к нему.
Я побежал в сад, чтоб сказать, что она не выйдет. Но мужа Анны Петровны уже увели.
Я был на елке у знакомых. У моего товарища. Его родители очень богатые люди.
Все гости получили подарки, сюрпризы и всякие безделушки. Лично я получил две книги Майн Рида и полубеговые коньки. Кроме того, сестра моего товарища Маргарита подарила мне альбом для марок, крошечный перламутровый ножик и золотое сердечко на цепочке для ношения на часах.
Поздно вечером гости стали расходиться.
Меня пошла провожать Маргарита со своей горничной.
И вот я иду с Маргаритой впереди, а горничная Аннушка идет сзади.
Мы весело болтаем и незаметно доходим до моего дома.
Прощаясь, Маргарита просит, чтоб завтра я ее встретил, когда она будет возвращаться из гимназии.
Я прощаюсь с Маргаритой и пожимаю ее руку. Потом прощаюсь с Аннушкой. Я тоже пожимаю ее руку.
Но когда я прощался с Аннушкой, Маргарита вспыхнула и пожала плечами.
На другой день я встречаю Маргариту. Она говорит:
— Вы, наверно, бывали только в демократических домах, где принято за руку прощаться с прислугой. У нас это не принято. Это шокинг.
Я никогда не задумывался об этих вещах. И теперь покраснел, смутился. И сразу не нашелся, что ответить. Потом сказал:
— Я не вижу ничего дурного в том, что попрощался с Аннушкой.
Маргарита сказала:
— Еще не
