Стрижонок вылупился из яичка в тѐмной норке и удивлѐнно пискнул. Ничего не было видно. Лишь далеко-далеко тускло мерцало пятнышко света. Стрижонок испугался этого света, плотнее приник к тѐплой и мягкой маме-стрижихе. Она прижала его крылышком к себе. Он задремал, угревшись под крылом. Где-то шѐл дождь, падали одна за другой капли. И стрижонку казалось, что это мама-стрижиха стучит клювом по скорлупе яйца. Она так же стучала, перед тем как выпустить его наружу. Стрижонок проснулся оттого, что ему стало холодно. Он пошевелился и услышал, как вокруг него завозились и запищали голенькие стрижата, которых мама-стрижиха тоже выклевала из яиц. А самой мамы не было. ‭ Скрип! ‭ позвал еѐ стрижонок. ‭ Скрип! Скрип! Скрип! ‭ повторили за ним братья и сестры. Видно, всем понравилось, что они научились звать маму, и они громче и дружней запищали: ‭ Скрип! Скрип! Скрип! И тут далѐкое пятнышко света потухло. Стрижата притихли. ‭ Скрип! ‭ послышалось издалека. «Так это же мама прилетела!» ‭ догадались стрижата и запищали веселей. Мама принесла в клюве капельку дождя и отдала еѐ Скрипу ‭ первому стрижонку. Какая это была вкусная капля! Стрижонок Скрип проглотил еѐ и пожалел, что капля такая маленькая. ‭ Скрип! ‭ сказал он. Ещѐ, мол, хочу. ‭ Скрип-скрип! ‭ радостно ответила мама-стрижиха. Сейчас, дескать, сейчас. И опять еѐ не стало. И опять стрижата тоскливо запищали. А первый стрижонок кричал громче всех. Ему очень уж понравилось, как мама-стрижиха поила его из клюва. И когда снова закрылся свет вдали, он что было духу закричал: ‭ Скрип! ‭ и даже полез навстречу маме. Но тут же был откинут крылом на место, да так бесцеремонно, что чуть было кверху лапками не опрокинулся. И каплю вторую мама-стрижиха отдала не ему, а другому стрижонку. Обидно. Примолк стрижонок Скрип, рассердился на маму и братьев с сестрѐнками, которые тоже, оказывается, хотели есть. Когда мама принесла мошку и отдала еѐ другому стрижонку. Скрип попытался отнять еѐ. Тогда мама-стрижиха так долбанула Скрипа клювом по голове, что у него пропала всякая охота отбирать еду у других. Понял стрижонок, какая у них серьѐзная и строгая мама. Еѐ не разжалобишь писком. Так начал жизнь в норке стрижонок Скрип вместе с братьями и сестрами. Таких норок в глиняном берегу над рекой было очень много. В каждой норке жили стрижата. И были у них папы и мамы. А вот у стрижонка Скрипа папы не было. Его сшибли из рогатки мальчишки. Он упал в воду, и его унесло куда-то. Конечно, стрижата не знали об этом. Маме-стрижихе было очень тяжело одной прокормить детей. Но она была хорошая мать. С рассвета и до вечера носилась она над берегом и водой, схватывала на лету мошек, комариков, дождевые капли. Приносила их детям. А мальчишки, сидевшие с удочками на берегу, думали, что стрижиха и все стрижи играют над рекой. Стрижонок Скрип подрос. У него появились перья, и ему всѐ время хотелось есть. Иногда ему удавалось отобрать у братца или сестрѐнки мошку, и тогда они жалобно и недовольно пищали. За это Скрипу попадало от мамы-стрижихи. Но ему так хотелось есть, так хотелось есть! А ещѐ ему хотелось выглянуть из норки и посмотреть, что же оно там такое, дальше этого пятнышка света, откуда мама-стрижиха приносит еду и ветряные запахи на крыльях. Пополз стрижонок Скрип. И чем дальше он полз, перебирая слабыми лапками, тем больше и ярче делался свет. Боязно! Но Скрип был храбрый стрижонок, он полз и полз. Наверное, он выпал бы из норки и разбился, как разбиваются такие вот неразумные птенцы. Но тут появилась мама-стрижиха, схватила его, уволокла в глубь норки ‭ и раз-раз его клювом по голове. Сказала сердито: ‭ Скрип-скрип! ‭ и ещѐ по голове, и ещѐ по голове. Очень рассердилась мама-стрижиха, очень сильно била Скрипа. Должно быть, там, за норкой, опасно, раз мама-стрижиха так волнуется. Конечно, откуда Скрипу было знать, сколько врагов у маленьких проворных стрижей! Сидит на вершине берѐзы страшный быстрый сокол и подстерегает их. Скоком-прыгом подходит к норкам клюватая ворона. Тихо ползѐт меж камней чѐрная гадюка. Побольше подрос Скрип, догадываться об этом стал. Ему делалось жутко, когда там, за норкой, раздавалось пронзительное «тиу!». Тогда мама-стрижиха бросала всѐ, даже мошку или каплю воды, и, тоже крикнув грозное «тиу!», мчалась из норки. И все стрижи с криком «тиу!» высыпали из норок и набрасывались на врага. Пусть этот враг хоть сокол, хоть коршун, хоть кто, пусть он хоть в сто раз больше стрижей, они всѐ равно не боялись его. Дружно налетали стрижи, все как один. Коршун и ворона скорей-скорей убирались в лес, а гадюка пряталась под камень и со страху шипела. Однажды мама-стрижиха вылетела на битву с врагом ‭ разбойником соколом. Сокол был не только быстрым, но и хитрым. Он сделал вид, что отступает. Вожак стрижей ‭ Белое брюшко ‭ дал отбой, крикнув победоносное «тиу!». Но мама-стрижиха ещѐ гналась за соколом, чтобы уж навсегда отвадить его летать к стрижиньм норкам. Тут сокол круто развернулся, ударил маму-стрижиху и унѐс в когтях. Только щепотка перьев кружилась в воздухе, Перья упали в воду, и их унесло… Долго ждал стрижонок Скрип маму. Он звал еѐ. И братцы и сестрѐнки тоже звали. Мама-стрижиха не появлялась, не приносила еду. Потускнело пятнышко света. Настала ночь. Утихло всѐ на реке. Утихли стрижи и стрижата, пригретые папами и мамами. И только Скрип был с братьями и сестрами без мамы. Сбились в кучу стрижата. Холодно без мамы, голодно. Видно, пропадать придѐтся. Но Скрип ещѐ не знал, какой дружный народ стрижи! Ночью к ним нырнул вожак ‭ Белое брюшко, пощекотал птенцов клювом, обнял их крыльями, и они пригрелись, уснули. А когда рассвело, в норку к Скрипу наведалась соседка-стрижиха и принесла большого комара. Потом залетали ещѐ стрижи и стрижихи и приносили еду и капли воды. А на ночь к осиротевшим стрижатам снова прилетел вожак Белое брюшко. Выросли стрижата. Не пропали. Пришла пора покидать им родную норку, как говорят, становиться на крыло ‭ самим добывать себе пищу и строить свой дом. Это было радостно и жутко! Скрип помнит, как появился в норке вожак Белое брюшко. Вместо того чтобы дать ему мошку или капельку, он ухватил Скрипа за шиворот и поволок из норки. Скрип упирался, пищал. Белое брюшко не обращал внимания на писк Скрипа, подтащил его к устью норки и вытолкнул наружу. Ну что было делать Скрипу! Не падать же! Он растопырил крылья и… полетел! И тут на него набросились все стрижи, старые и молодые. Все-все! И погнали его от норки всей стаей навстречу ветру, навстречу ослепительному солнцу. ‭ Скрип! Скрип! ‭ испуганно закричал стрижонок, захлебнувшись ветром, и увидел под собою воду. ‭ Скрип! Скрип! «А если я упаду?» ‭ с ужасом подумал он. Но стрижи не давали ему упасть. Они гоняли его кругами над водой, над берегом, над лесом. Потом крики стрижей остались позади. Свист крыльев и гомон птичий угасли. И тут стрижонок Скрип с удивлением увидел, что он уже сам, один, летает над рекой! И от этого сделалось так радостно, что он взмыл высоко-высоко и крикнул оттуда солнцу, реке, всему миру: «Скрип!» ‭ и закружился, закружился над рекой, над берегом, над лесом. Даже в облако один раз залетел. Но там ему не понравилось ‭ темновато и одиноко. Он спикировал вниз и заскользил над водою, чуть не касаясь еѐ брюшком. Хорошо жить! Хорошо, когда сам умеешь летать! Скрип! Скрип! А потом Скрип и сам стал помогать стрижам ‭ вытаскивал из норок стрижат и тоже гнал их над рекой вместе со всеми стрижами и кричал: ‭ Скрип! Скрип! Держи его! Догоняй!.. И ему было весело смотреть, как метались и заполошно кричали молоденькие стрижата, обретая полѐт, вечный полѐт! Скрип много съел в этот день мошек, много выпил воды. Ел и пил он жадно, потому что стрижи всегда в движении, всегда в полѐте. И оттого надо им всѐ время есть, всѐ время пить. Но день кончился. Он ещѐ раз плюхнулся белым брюшком на воду, схватил капельку воды, отряхнулся и поспешил к своей норке. Но найти еѐ не смог. Ведь снаружи он никогда не видел свою норку, а сейчас все норки казались ему одинаковыми. Норок много, разве их различишь? Скрип сунулся в одну норку ‭ не пускают, в другую ‭ не пускают. Все стрижиные дома заняты. Что же делать? Не ночевать же на берегу? На берегу страшно. В норке лучше. И Скрип начал делать свою норку. Выскребал глину остренькими когтями, выклѐвывал еѐ и уносил к воде, снова возвратился к яру и опять клевал, скрѐб, а в землю подался чуть-чуть. Устал Скрип, есть захотел и решил, что такой норки ему вполне хватит. Он немного покормился над рекой и завалился спать в свою совсем ещѐ не глубокую норку. Неподалѐку рыбачили мальчишки. Они пришли к стрижиному яру. Один мальчишка засунул руку в норку и вынул Скрипа. Что только пережил Скрип, пока его держали в руках и поглаживали, как ему казалось, громадными пальцами! Но ничего попались ребятишки, хорошие, выпустили Скрипа. Он полетел над рекой и со страху крикнул: ‭ Тиу! Все стрижи высыпали из норок, глядят ‭ никого нет. Ребятишки уже ушли, сокол не летает. Чуть было не побили стрижи Скрипа, но пожалели ‭ молодой ещѐ. Тут понял Скрип, что в маленькой норке не житьѐ, и принялся снова работать. Он так много раз подлетал к своей норке, чтобы унести глину, так пробивался в глубь яра, что норку эту отличал уже ото всех. Как-то опять пришли мальчишки, засунули руку, чтобы вытащить Скрипа, а достать не могут. Скрип вертел головою и, должно быть, насмешливо думал: «Шалишь, братцы мальчишки! И вообще совесть надо иметь!» Хорошо, спокойно жилось в своей норке. Теперь Скрип наедался и напивался досыта, сделался стремительным, сильным. Но вот отчего-то сделались беспокойными стрижи. Они почти не находились в норках, а всѐ летали, кружились, лепились на проводах и часами сидели молча, прижавшись один к одному. А потом с визгом рассыпались в разные стороны, присаживались к осенним лужам, заботливо клевали глину и снова сбивались в стаи, и снова тревожно кружились. Эта тревога передалась и Скрипу. Он стал ждать, сам не зная чего, и в