Лед на Енисее еще не тронулся, но перелетные птицы уже появились. В Заполярье всегда так ‭ птицы опережают весну. Где-то в верховьях Енисея они прилетают на полую воду, потом настигают ледоход и обгоняют его. Колхозные бригады охотников в эту пору выезжают на промысел за птицей. Захарка в колхозе еще не состоял, ему было всего двенадцать лет. Но он тоже засобирался на охоту: надо было помогать семье. А семья немалая ‭ четверо ребят (себя Захарка к ребятам уже не причислял). Отца на войне убили, работница в доме одна мать. Она на рыбоприемочном пункте работала ‭ резальщицей. Станок Агапитово, где жил Захарка, совсем мал, всего несколько домиков. Работы здесь никакой сыскать невозможно, одна рыболовецкая бригада в Агапитове ‭ и все. Самое большое начальство здесь бригадир и пекарь. А до правления колхоза и сельсовета более сотни километров. Заполярье ‭ здесь такие расстояния между селениями не в диковинку. Захарка ловил зимой силками белых куропаток и однажды заплутался и чуть не замерз. Мать после этого не пускала Захарку в лес. К весне совсем трудно стало семье. Приварка нет, только рыбы иной раз бригадир давал, а без приварка ребятам пайка хлеба не хватало: растут. Паек же хлебный не растет. Все тот же, что и в войну. Но докатился и до Агапитова слух, что скоро карточки на хлеб отменят. А пока Захарка приладился к пекарю в помощники: дровишки пилит, колет, печь топит, пол моет ‭ что заставит пекарь, то и делает Захарка. Лишь бы накормил. Поест Захарка в пекарне, значит, паек матери и братишкам с сестренкой достанется. Надо жить, до лета дотягивать. Летом в Заполярье ‭ лафа: дичь, яйца, рыба, ягоды, грибы, орехи. Летом в Заполярье жить можно. А между тем пекарь совсем зазнался. Ну кто он такой в нашем нынешнем понимании ‭ пекарь? Так себе ‭ личность, вымазанная мукой. Но в те годы пекари пользовались большим авторитетом. Агапитовский пекарь, к примеру, жил по поговорке: «Сыт, пьян и нос в табаке». Тут требуются некоторые пояснения: дело в том, что в маленьких поселках хлеб не только выпекался на пекарне, но и отпускался здесь же. Вот и выходило, что власть в ту пору у пекаря была полная. Захочет хлеб отпустить ‭ отпустит, не захочет ‭ не отпустит. Иди жалуйся на него ‭ за сотню-то верст. Ну а Захарку пекарь вовсе заездил, и плата парнишке одна ‭ кусок хлеба. Но все стерпел Захарка, дотянул до весны. Птица пошла, собрался пекарь на охоту: гусятинки захотелось. Мать Захаркина попросила его: ‭ Возьмите Захарку, Ануфрий Пантелеймонович. После того случая боюсь я одного-то отпустить, а он рвется на охоту. ‭ Хлопот с ним не оберешься, ‭ поморщился пекарь, ‭ расхнычется. ‭ Да что вы! ‭ Пекарь был единственным человеком в поселке, которого называли на «вы». ‭ Он у меня ко всему привычный. Мать хотела сказать, что и охотник Захарка удачливый, с семи лет ружьем владеет, а в ходьбе за ним и взрослому не угнаться, да не успела ничего разъяснить, пекарь недослушал ее. ‭ Ну, ладно, ладно, ‭ кисло согласился он, ‭ возьму. Будет обед готовить, вещи сторожить. И вот они шагают по песчаному берегу ‭ задастый, как баба, пекарь впереди, чуть кривоногий, коренастенький Захарка сзади. У Захарки на ногах резиновые сапоги с калошами. Калоши на резиновые сапоги, конечно, не надевают. Но это когда сапоги целые. А если у них нет подметок, тогда с калошами тоже ничего. Пекарь в болотных сапогах-вытяжках. Рюкзак у него казенный ‭ с застежками, пряжками, железками. У Захарки просто мешок из-под муки, с опояской, вместо лямок. Ружье у пекаря ‭ бескурковка заграничная, с выгравированными зайцами на щеках. У Захарки старая «тулка» без всяких зайцев. Но «тулку» эту Захарка ни в жизнь и ни за какие заграничные ружья не отдал бы, потому как отцовская она. Километров пятнадцать отмахали пекарь с Захаркой. Пришли на огромный песчаный мыс. Через этот мыс каждую весну переваливают караваны птиц. Пекарь приказал Захарке отабориваться: разводить огонь, устраивать ночлег, а сам принялся делать скрад на мысу. Захарка, ловко орудуя топором, нарубил пихтача, сделал «козырек» и развел под ним огонь. Потом спустился на мыс и соорудил себе скрад. Пекарь посмотрел на мальчишку с любопытством, усмехнулся и спросил: ‭ Ты чего? ‭ Как чего? ‭ Делаешь, спрашиваю, чего? ‭ Скрад делаю, не видите, что ли? ‭ Скра-ад? Зачем? ‭ Известно дело зачем ‭ стрелять. ‭ П-сс-ссых, ‭ засмеялся пекарь, будто с натугой чихнул, и тут же боднул Захарку взглядом. ‭ Стрелок сопливый! Мешать только! Сиди уж на стане, при багаже. Две-три утки уделю потом. ‭ Мне вашего не надо. Я сам добуду. ‭ Ну, дело твое. Только гляди. Я лютой на охоте ‭ упреждаю… ‭ Ладно пужать-то, пуганый уже, ‭ буркнул Захарка и занялся своим делом. Ночью пекарь ворочался с боку на бок. Привык в тепле нежиться и оттого мерз, хотя одет был толсто. А Захарка в телогрейке, под которую поддернута шерстяная кофта матери, в латаных ватных брюках и в сапогах с калошами спал крепко, но урывками. Через час-полтора он вскакивал ‭ иначе застудишься. Подживив огонь, Захарка распахивал телогрейку, грел грудь, спину, потом сымал сапоги с калошами и калил портянки. Затем он засовывал руки в рукава и падал на пихтовые лапы и заставлял себя тут же заснуть, чтобы не терять ни минуты. Знал парнишка, что при стрельбе влет нужно быть бодрым, хорошо отдохнувшим, чтобы и рука и глаз были верны. Рано утром Захарка скинул телогрейку и побежал к воде. Он вымылся в Енисее почти до пояса. Пекарь съежился, глядя на Захарку, и даже губы у него посинели. ‭ Загне-ошься, ‭ пообещал он парнишке. ‭ Ничего, ничего, ‭ быстро натягивая на себя одежду, сказал Захарка, ‭ зато потом жарче будет, а вас, как от огня отойдете, цыганский пот прошибет, помяните мое слово. Утро пришло в Заполярье! Пески на берегах чуть курились. Снег с песков уже сошел, и они жадно, неутолимо вбирали солнечное тепло. В кустах и по закрайкам озер снег еще лежал, плотный, с ноздреватой корочкой наста. Днем эта корочка рассыпалась со стеклянным звоном. Сидит Захарка в скраде, поглядывает, птицу ждет. Славный скрад у Захарки получился. Затащило еще в прошлую весну на мыс кусок земли с дерном, и весь он пиками тальника взялся, пальца не просунешь ‭ так густ тальник. Захарка лозины тальника в середине вырубил, а вершинки крайние связал, вот и готов скрад. Главное, птицы помнят: в прошлом году осенью здесь этот островочек тальника был, и не станут облетать его. Песчаный мыс изогнутым крылом врезался в Енисей. Темны, огромны забереги у Енисея. Две-три иных реки уместятся в одну такую заберегу. И с той, и с другой стороны уже давно отпаялся лед от берегов. А вот стоит же. Держит его север и еще слабо нажимает юг. Однако вон в тихой студеной забереге частые кружки, будто от дождя. Это селедка-зубатка ‭ начала появляться, значит, не сегодня-завтра река тронется. И вместе со льдом пойдет зубатка. Будут пичкать льдины селедку, выталкивать ее на берег косяками ‭ знай собирай в корзины. Ну что бы вот этой зубатке идти раньше или повременить день-другой и переждать ледоход? Нет, на смерть идет, а не отступает от своих законов. Попробуй разбери их, эти законы природы. Сидит Захарка, думает. Холод к ногам подбирается, не больно стойки калоши против стужи. Высоко проходят громадные табуны уток. Эти идут еще дальше, им путь к Енисейской губе, к Диксону, к Ледовитому океану. Но вот за мысом, над кромкой леса изломанный угол. Он растет, ширится. То был как будто простым карандашом отчеркнут на бледном небе, а теперь уж словно углем, вон уж и пунктир образовался. Дробно рассыпался косячок по небу, распался ‭ точки, мячики, комки. Ближе, ближе. Га-га-га-га! Га-га-га-га! Гуси. Идут гуси. Медленно идут, устало. Огромный путь одолели они. Горы, реки, моря оставили позади. Сейчас они почти «дома» и оттого летят без строя, неторопливо. Надоела им дисциплина, измотал изнурительный перелет ‭ пора и подкормиться, пора передохнугь. По всему видно, они норовят сесть на мыс. Вот уже снижаются, предупреждая друг друга, дескать, смотреть и еще раз смотреть! И в это время ‭ трах-пах! Пекарь выстрелил, не утерпел. Колыхнулась, рассыпалась и прошла над скрадом пекаря стая ‭ под самым его носом. Захарка на колено привстал, выцепил одну птицу, ударил, и она грузно упала в песок, взбив легкое облачко. Пекарь вдогонку гусям из обоих стволов саданул, но птицы были уже далеко, не достанешь дробью. Прибежал пекарь к Захарке, глаза у него большие: ‭ Покажи гуся-то. ‭ И стал вертеть птицу в руках, пальцами оглаживать. ‭ Ха-арош, ах ха-арош! Ловко ты его. А я, понимаешь, поторопился. ‭ Ну, ничего, ‭ успокоил пекаря благодушный от удачи Захарка. ‭ Прилетят еще… Во! Слышите? А вдали снова: га-га-га. Юркнули в скрады Захарка и пекарь. Но этот табун прошел стороной. Зато тут же и один за другим низко промчались три табуна уток. Захарка выбил трех, а пекарь пять уток. Утки ‭ не то что гуси ‭ теряли друзей без криков и без паники. Казалось, они просто на ходу вытряхивали из табуна над скрадом одну-две птицы и, только слегка дрогнув, спешили без оглядки дальше. Все шло как будто хорошо. Пекарь ликовал: ‭ Ка-ак я их, понимаешь, лупану ‭ и посыпались они. Бой у ружья ‭ сила! Да и стреляю я отменно. Это уж даве по гусям просто поазартничал… Захарка молчит, только слегка морщится. Нехорошо это ‭ трещать на охоте, похваляться. К охоте Захарка относится со спокойной серьезностью ‭ она для него не забава, а работа, дающая пищу, жизнь. Так же к охоте относился и отец Захарки, а он был знатным промысловиком. ‭ Ша! ‭ закричал сердито Захарка. ‭ Летят! ‭ И пекарь послушно затих в своем скраде. Шла большая, туго сбитая стая гусей-ворогуек. Шла она ровно, без суеты, роняя редкую перекличку на землю. И на этот раз пекарь поторопился. Думал, должно быть, как бы Захарка не опередил его. Он уже убедился в том, что болтать и мазать Захарка не охоте не любит. Плохо стрелял пекарь в табун, наудалую. Два гуся после его выстрела колыхнулись и