созерцания гор за окном к своему переводу из
архаического текста Сензар. Учитель К. X. задал ей это упражнение, как
задавал другие, с целью улучшить как ее английский, так и ее знание
тайного языка жрецов.
Она закончила перевод и собралась было выйти на солнечный свет и,
может быть, поиграть с обожаемой племянницей К. X., когда услышала его
шаги за окном. Он возвратился с прогулки верхом и прохаживался в
одеянии всадника в тени деревьев. Елена принесла ему свой перевод. Она
с волнением смотрела на его тонкое чувствительное лицо с почти
прозрачной кожей. Он выглядел так молодо — и все же был вместилищем
зрелой мудрости. Теперь его добрые голубые глаза обратились к ней, и
она услышала его мягкий голос: «Ваш английский становится лучше!»
Неожиданно он положил руку ей на лоб, в ту его часть, которую
френологи называли седалищем памяти (между бровями, приблизительно на
дюйм выше основания носа), и сказал: «Постарайтесь извлечь из моей
головы то немногое, что я знаю об английском языке».
Она ощутила слабую боль, и ее охватила холодная дрожь. После этого
каждый день в течение приблизительно двух месяцев он давал ей такие
телепатические уроки английского языка. В дополнение к ним он
настойчиво разговаривал с ней по-английски, хотя она сама предпочитала
тот разговорный французский, которым он также хорошо владел.
В ноябре 1870 года, накануне отъезда Елены из Тибета, Учитель К. X.
написал по-французски письмо ее семейству в России. Со времени ее
отъезда в 1865 году в старом доме произошли заметные перемены. В 1867
году умер ее дед, Андрей Михайлович Фадеев, а незамужняя тетушка
Надежда переехала в Одессу. В этом городе жили и другие ее
родственники, и среди них — Екатерина Витте со своей семьей.
Если бы даже Елена и захотела написать им из Тибета, отправить письмо
обычной почтой было невозможно. И о чем она могла написать? Она
действительно любила своих близких, но знала, что никто из домашних не
поймет, чем она занималась и что было для нее счастьем.
Поэтому от Елены за пять лет не было ни слова. Семья, всеми средствами
пытаясь отыскать ее, наводила справки и выспрашивала у знакомых
путешественников, не попадались ли им на глаза хоть какие-то следы ее
пребывания в чужих краях. «Но,-писала ее незамужняя тетушка,- все наши
поиски заканчивались ничем. Мы готовы были поверить, что она умерла».
Затем 7 ноября 1870 года мужчина азиатской наружности пришел в дом,
где жила Надежда, с письмом. На конверте без почтовой марки были
только ее имя и адрес — «Одесса». Она поспешно вскрыла конверт и
развернула письмо. Оно было написано по-французски, без подписи, с
одним только странным знаком в конце. Надежда вопросительно подняла
глаза, но посланника, доставившего письмо, уже и след простыл. «Он
исчез у меня на глазах»,-вспоминала она позднее.
В переводе письмо гласит: «Благородным родственникам г-жи Блаватской
нет причины печалиться. Их дочь и племянница отнюдь не покинула этот
свет. Она жива и хочет известить всех, кого любит, что здорова и
счастлива в том далеком и безвестном приюте, который она сама избрала
для себя. Она тяжело болела, но милостью Владыки Сангиа (Господа
Будды) нашла преданных друзей, которые исцелили ее телесно и духовно.
Поэтому ее домашним надлежит сохранять спокойствие. Прежде чем взойдут
и пойдут на убыль восемнадцать лун, она возвратится к своему
семейству».
Не было ни единого указания ни на местность, откуда пришло письмо, ни
на средства его доставки, кроме пропавшего азиата. Но оно все же
принесло в семью определенное утешение.
Надежда бережно хранила это таинственное, но утешительное письмо. Оно
было написано тем почерком Учителя К. X., который позже стал широко
известен по переписке Учителя с мистером А. П. Синнеттом, английским
журналистом и первым членом Теософского общества.
Почти в то же самое время на другом краю света, в горной долине близ
Шигатза, Елене было ведено проститься с ее уединенным прибежищем мира
и довольства. В доме было несколько других Учителей и чела. Чела
дружелюбно прощались с ней. Учителя дали добрый совет. Махатма К. X.
поспешил рассеять охватившие ее печаль и уныние. Он улыбнулся ей со
своей обычной добротой и шутливо сказал: «Ну, если вы усвоили не
слишком многое из Священных наук и практического оккультизма — а мало
кто мог ожидать это от женщины,- то, во всяком случае, слегка изучили
английский. Теперь вы говорите по-английски лишь немногим хуже, чем я
сам!»
Ее возлюбленный Гуру сам проводил ее с Тибета и наставил на обратный
путь в Европу. Но ей следовало сделать несколько дел и пройти
определенные испытания, прежде чем она снова смогла бы увидеть старые,
хорошо знакомые пейзажи Украины. Посвященные с удивительной точностью
предсказали, сколько лун взойдет и пойдет на убыль до времени ее
возвращения домой.
В декабре 1870 года она отправилась морем через Суэцкий канал, который
был открыт для движения судов годом ранее, на Кипр, а оттуда — в
Грецию. Там она встретила Иллариона, еще одного члена Великого
Братства. Несколько месяцев спустя она по неизвестным причинам отплыла
на пароходе «Эвномия» из порта Пирей в Египет. Подобно многим торговым
судам тех времен, «Эвномия» имела пушки, снаряды и порох-средства
защиты от пиратов.
Елена стояла на палубе, наблюдая, как греческие острова, розоватые и
похожие на жемчуг, поднимались из невероятной голубизны Эгейского
моря. Очертания острова Спетсай только начинали появляться слева по
борту, когда сильный взрыв потряс корабль — взорвался пороховой погреб
и разрушил всю переднюю часть судна. Тридцать пассажиров были убиты,
многие ранены. Елена, к счастью, избежала ранения, но была очень
взволнована и лишилась багажа и денег. Убитых оставили на острове
Сирое, живых — на Спетсае. Греческое правительство предоставило им
другие средства добраться до места назначения.
Итак, Елена в конце концов оказалась в Египте, в Александрии, с очень
немногими личными вещами и незначительной суммой наличных денег. Она
писала, что выпуталась из этого затруднительного положения, выиграв
какие-то деньги «на № 27», вероятно в рулетку.
В конце 1871 года она была в Каире и жила в «Отель д’0риент». Здесь
она встретила мисс Эмму Каттинг, которая почти тринадцать лет спустя
сыграет в крестных муках Елены Блаватской роль Иуды Искариота. Но в то
время мисс Каттинг стремилась войти в контакт со своим недавно умершим
братом-алкоголиком. Она была наслышана о психических силах и
способностях Елены и искала знакомства с ней. Елене снова недоставало
денег, и Эмма по-дружески дала ей взаймы. Так был посеян ветер,
который принес бурю.
Илларион, по всей видимости, тоже прибыл тогда из Греции в Египет;
Елена пишет о встрече с ним в этой стране. Она возобновила знакомство
с известным коптским мистиком и оккультистом Паулосом Метамоном. То ли
с помощью этих людей, то ли сама по себе, в одиночку, Елена совершила
в стране фараонов несколько чудес, которые принесли ей сомнительную
известность и вновь вызвали толки в связанных общими интересами
международных кругах того времени.
«Она — диво, непостижимая тайна… То, что она делает, просто
феноменально. Если это не больше чем ловкость рук, мы имеем в г-же
Блаватской женщину, которая превосходит всех Боско и Робертов Гудини
нашего столетия»,- вот типичное для тех времен письмо одного русского
дворянина из Египта своему сослуживцу, офицеру его полка, в Россию.
Но сама Елена продемонстрировала в Египте странное непонимание людей и
обстоятельств. Она, видимо, горела желанием начать свою мировую
миссию, использовать расхожий интерес общества к оккультным явлениям и
познакомить его с основами эзотерической восточной философии.
Вопреки совету Паулоса Метамона, который прекрасно знал Египет, она
основала Спиритическое общество для исследования и изучения
психической науки. Она старалась, но так и не сумела заполучить
хорошего медиума из Англии или Франции, так что пришлось использовать
медиумов-любителей. «Французские спиритуалистки в большинстве своем
нищие бродяги, если не искательницы приключений в тылах армии
инженеров и рабочих месье де Лессепса,- писала она своей тетушке в
Россию. — Я ловила их на самом постыдном обмане людей, которые
приходили изучать спиритические феномены, а сталкивались с фальшивыми
явлениями. У меня было несколько неприятных сцен с теми, кто считал
ответственной за все это меня, и только меня одну… Меня едва не
застрелил один сумасшедший грек,- он был на тех двух сеансах, которые
мы провели при открытых дверях, и, по моим предположениям, им овладел
некий отвратительный призрак».
Поэтому госпожа Блаватская распустила свое общество, потерпевшее
фиаско через две недели со дня основания, сменила адрес и перебралась
на жительство в Булак близ Каирского музея.
В далекой Одессе Надежда Андреевна Фадеева очень тревожилась о своей
племяннице. Почему теперь, когда Лелинька — так она звала ее —
оставила Индию и Тибет, она не едет прямо домой? Что она делает в
Египте? Попросту подвергает себя ненужным опасностям — таков, кажется,
смысл писем, которые сейчас приходят от нее.
Однажды Агарди Митрович зашел навестить мадемуазель Фадееву и к слову
сказал, что вскоре поедет по своим делам в Египет, в Александрию. Это
был тот случай, упустить который она не могла.
«Не съездите ли вы в Каир повидать Лелиньку и упросить ее поехать
домой? Если вы сделаете это, то окажете мне большую услугу»,-умоляла
она.
Митрович охотно обещал съездить и упросить. Из-за данного слова он еще
раз пересек путь Елены,- пересек и открыл тем самым последнюю страшную
страницу драмы своей жизни.
По словам Елены, Илларион загодя предупредил ее и о приезде Митровича
и о том, что жизнь его здесь в большой опасности: «Некий мальтиец по
наущению римских католических монахов расставил ему западню и намерен
убить его». Митрович, видимо, нажил себе достаточно врагов в римской
католической церкви. «Он был,- говорила она,- «мадзинист», нанес
оскорбление римскому папе и был выслан из Рима в 1863 году».
Теперь Елена, которая несколькими годами ранее с помощью графини
Киселевой спасла его от виселицы в Австрии, решила еще раз помочь
своему другу, сильно рискуя собственной жизнью и добрым именем.
Она отправила ему письмо о том, что ему следует сразу же приехать в ее
каирский дом. Когда тот прибыл, она сказала, что ему надлежит скрыться
здесь как в убежище и нигде не показываться. Но Митрович был беспечен,
отважен и не выносил ни малейших ограничений своей свободы. Поэтому
несколько дней спустя он покинул каирский дом Елены и уехал назад в
Александрию. Илларион снова предупредил Елену о том, что он видел там
смерть ее друга. Она немедленно помчалась вслед за Митровичем с
намерением убедить его вернуться в Европу с первым же пароходом.
Но, когда она достигла Александрии, ей сказали, что Митрович совсем
недавно ушел пешком в Рамлех в нескольких милях далее по берегу моря.
Позже она узнала, что по пути он зашел выпить бокал лимонада в отеле
того самого мальтийца, которого видели беседующим с монахами.
Он пришел в Рамлех и упал там без чувств. Графиня Лидия Пашкова
слышала об этом и известила Елену. «Я приехала в Рамлех и нашла его в
маленькой гостинице. Врач сказал мне, что он лежит в тифозном жару и
что около него сидит какой-то монах*.
Зная его отвращение к священникам, она велела монаху выйти вон. Тот
отказался. Поднялся шум. В конце концов она позвала полицию, и монаха
изгнали.
Она жила в маленькой гостинице, обихаживая Митровича в его
«непрерывной и страшной агонии». Она не знала наверняка, отравлен он
или в самом деле болен брюшным тифом. Десять дней спустя он умер.
Смерть его стала для нее проблемой еще большей, чем все прежние.
«Церковь отказала ему в погребении, заметив, что он был карбонарием.
Я.
