сеансы из
«другого мира», были самозванцами и лишь прикидывались их умершими
друзьями и родственниками; и о том, что только те, кто совершил
самоубийство или умер безвременно, оставались на более или менее
продолжительное время поблизости от земли. Они также не соглашались,
что попытки привести в сообщение с живыми настоящие души пагубны для
последних, поскольку сдерживают их естественное поступательное
развитие. В дальнейшем были с крайним негодованием отвергнуты и прямые
и резкие утверждения Блаватской о том, что спиритизм в Америке, будучи
неосознанным колдовством и некроманией, задерживает собственно
духовное развитие участников сеансов и часто приводит к установлению
безнравственных и порочных связей.
Однако в американском спиритизме и в самом деле начали проявлять себя
его некоторые отвратительные стороны, такие как те «мужья и жены в
ангельском облике», которых в старину именовали демонами-любовниками.
Тем не менее Эпес Сарджент, самый любимый американский спиритический
писатель Елены, признавался ей: «Меня вообще не тревожат все эти
злоупотребления… Подонки могут временно всплыть наверх. Но Бог
царствует, и я не опасаюсь за исход». Он корит ее за те резкости,
которые она печатно высказывает в адрес спиритуалистов, и говорит, что
их естественным откликом может стать ответный удар, грозящий расколом
в среде противников материализма.
Э. Дж. Дэвис с мягким юмором писал ей: «Мы выражаем сочувствие Вашим
врагам. Им действительно понадобятся помощь и покровительство… Мы
боимся, что разбойные Diakka обрушатся на Вас. И, может быть, «у Бога
есть милость для Вашей души» — вот воистину последнее слово перед тем,
как вздернуть преступника. Миссис Дэвис от всего сердца шлет Вам
наилучшие пожелания».
Перья и языки ее врагов наносили ответные удары не только в сфере
вопросов философского порядка, но и в пространстве клеветнических
измышлений, касающихся личной жизни. «Меня называли,- писала
Блаватекая мистеру Корсону,- безнравственной женщиной, которая имеет
неисчислимое количество любовников. Сейчас мистер Бледе из Бруклина по
секрету рассказывает всем о моих преступных любовных связях с папой
римским и Бисмарком. Мистер Хоум, безупречный медиум, изливает на меня
свой яд в Европе. Более того, анонимные письма обвиняют меня в тайных
любовных свиданиях в домах моих друзей, где я часто бываю; эти письма
посылаются моим друзьям, а они отправляют их мне».
Теперь, в качестве общественно значимой фигуры в новом движении, она
стала более чувствительной, чем прежде, к такого рода клевете и
злословию, но все еще кажется, что это сначала забавляет и лишь затем
раздражает ее.
Стоило ли ей так бескомпромиссно атаковать спиритизм и наживать среди
его приверженцев столько врагов? По словам некоторых авторов,
надобности в таком нападении не было. В их представлении, она
преувеличила значение своих доводов против спиритизма и проявила
присущий ей самой недостаток тонкости, осмотрительности и такта.
Мистер А. П. Синнетт в ее позднейшей биографии писал: «К сожалению,
случилось так, что огульное осуждение госпожой Блаватской спиритизма в
целом как обманчивого и вредного явления повлекло за собою отчуждение
множества тех людей, которые могли стать самыми пылкими сторонниками
теософского движения. Все позднейшие исследователи оккультизма знают
теперь о том, что астральная плоскость играет в будущей жизни
большинства людей гораздо более важную роль «прохода», а не «оболочки»
— по той вводящей в заблуждение теории, которой мы было следовали
сначала».
Одним из тех, кто решительно не мог пойти с ней по антиспиритическому
пути, был Э. Джерри Браун, редактор «Спиритуэл сайентист». Кстати,
журнал его вскоре утратил былое значение в распространении теософских
идей, стал непривлекательным для массы спиритуалистов и в 1877 году
прекратил свое существование.
Но еще до этого Елена была загружена литературной работой по меньшей
мере нескольких видов. Она стала настоящей писательницей, журналисткой
и автором памфлетов. В Америке ее статьи появлялись в ежедневной
прессе, в «Спиритуэл сайентист» и в других специальных изданиях. Она
писала Аксакову, что статьи ее были изданы в виде сборников, которые
тысячами расходились по цене десять центов за томик.
Для русских изданий она не только делала переводы, но и писала
оригинальные статьи по множеству самых разных вопросов, включая
феминизм (излюбленную тему ее матери), самоубийство, власть денег,
ханжество церковников, разводы, новые изобретения, такие как фонограф
Эдисона, и, конечно же, магию, колдовство и спиритизм.
Однако в начале 1876 года ее главным писательским замыслом был тот,
который она начала осуществлять в Итаке. Сначала у нее не было ясного
представления о том, что она приступила к работе над своей первой
книгой,-книгой, которая распахнет окно в тайный, старинный и вечно
новый мир и заложит прочные основания теософского движения.
Вот «портрет» комнаты для письменных занятий в нью-йоркской квартире
Елены. Утро. Полковник Олкотт, который занимает несколько комнат
этажом выше, приходит помочь ей в работе над книгой. Такие домашние
занятия дают ему бесценное оккультное образование. Сидя напротив нее
за длинным столом, на котором разложены страницы рукописи, он
затачивает мягкий карандаш. Елена с отсутствующим выражением лица
набрасывает что-то на полоске бумаги. Неожиданно она просит его
Генри Олкотту на собственном горьком опыте известно, что именно к ней
и приложимо его словечко «похититель канцелярских принадлежностей».
«Если я дам ей этот карандаш,- думает он ‘про себя,- он определенно
угодит в выдвижной ящик ее стола вслед за другими карандашами,
ластиками и всем прочим, что я «одалживал» ей раньше…»
Взглянув на нее, он замечает в ее глазах слегка саркастичное
выражение. Он быстро переводит взгляд на тот набросок, который лежит
перед ней. Качество наброска подтверждает внезапно пришедшее к нему
понимание того, что телом Елены владеет сейчас не она сама, но
«Артистичный Некто», который может легко читать его мысли. Прекрасная
рука Блаватской протягивается вперед, кладет карандаш, которым она
пользовалась, на стоящий между ними поднос с явным намерением катать
его длинными пальцами и — вот! Дюжина точно таких же карандашей
материализована и лежит на подносе! Не сказано ни слова, но молчаливый
упрек заставляет кровь стучать в висках Генри; он чувствует, что сам
он не больше карандаша.
Весь следующий час они разговаривают по-французски. Генри знает, что
«Артистичному Некто» не нравится говорить на английском.
Затем, полностью поглощенный своей работой, Олкотт лишь смутно
осознает, что его соседка на несколько минут выходит из комнаты. Вслед
за ее возвращением он бросает на нее беглый взгляд и видит, что она
глубоко погружена в размышления; тем временем ее пальцы теребят
воображаемые усы и бороду. Перехватив его взгляд, она поспешно убирает
руку от лица и начинает писать. Теперь Генри с чувством полной
уверенности понимает, что здесь пребывает его Гуру, усатый и бородатый
раджпут, в высшей степени знатный и образованный,- Учитель Мориа
собственной персоной.
В первом томе своих «Страниц из старого дневника» Олкотт дает
прелестное описание тех Alter Egos, которые сыграли свою роль в
создании Изиды без покрывала, их сугубо различных личностей, почерков
и стилей.
Все они использовали в качестве канала психофизические способности
госпожи Блаватской. Поэтому рукопись в целом несет на себе отпечаток
ее личности. Но в рукописи было и достаточно отклонений. При беглом
взгляде на текст он мог легко узнать, какое именно Alter Ego приложило
к нему руку. По его словам, все они, за одним-единственным
исключением, были живыми людьми со своими собственными физическими
телами, которые на некоторое время покидали, чтобы ненадолго завладеть
психофизическим средством выражения и распространения мыслей Елены
Блаватской.
Единственным бестелесным, существом был один старый платоник, чье имя,
говорит Олкотт, истории неизвестно.
Где же было собственное «я» Елены в то время, когда происходило все
это?
«Казалось, что я сплю или лежу не вполне в сознании, не в своем
собственном теле, но близ него; меня удерживает здесь только страх
порвать те узы, которые связывают меня с ним. Однако временами я
отчетливо, ясно все вижу и слышу; я полностью сознаю, что говорит и
делает мое тело или, по меньшей мере, его новый обладатель».
Когда Посвященные не писали ее рукой, они часто помогали ей другими
удивительными способами. «Ну, Вера,- говорит она в письме сестре,- я
пишу Изиду, нет, скорее не пишу, а записываю и рисую то, что Она сама
мне показывает. В самом деле, временами мне кажется, что древняя
богиня красоты самолично ведет меня через все области тех столетий,
которые я должна описать. Я сижу с открытыми глазами и, судя по всему,
вижу и слышу все реальное вокруг себя и при всем том вижу и слышу то,
о чем пишу. Я задыхаюсь, мне не хватает воздуха, но я боюсь сделать
легчайшее движение из опасения спугнуть и раарушить чары… Столетие
за столетием, образ за образом медленно выплывают издалека и проходят
передо мной, словно в магической панораме… »
Когда ей нужны были выдержки из какой-нибудь редкой древней книги,
книга тотчас же появлялась перед глазами в «астральном свете», и она
могла делать выписки. При издании ее рукописи Генри Олкотт обнаружил,
что иногда она применяла знаки цитирования, а временами забывала или
не давала себе труда применить их. Он расставил такие знаки там, где
они были нужны, и там, где сам нашел нужным поставить их. Но у него не
было времени тщательно проверить все пассажи, и поэтому в чтении
гранок ему помогали несколько других лиц. Такова, вероятно, причина,
по которой книга стала предметом критики за использование целых
отрывков из других произведений без знаков цитирования или должным
образом выраженной признательности их авторам.
Беатрис Гастингс пишет о такой критике: «Проверяя список «плагиатов»,
составленный Эмметом Коулменом [кропотливым книжным червем, злейшим
критиком Е. П. Б.], я обнаружила, что из тридцати пяти имен других
авторов Е. П. Б. указала в книге Изида без покрывала двадцать шесть.
Видя, что одной из ее самых больших забот был сбор авторитетных
высказываний в поддержку своих собственных построений, я прихожу к
выводу, согласно которому она попросту ведать не ведала, где прочитала
тот или иной текст. Возможно, она делала заметки без указания имени
автора определенной книги, или, вероятно, просто запомнила известные
отрывки и восстанавливала их по памяти из своего замечательного
подсознания, или, опять-таки возможно, читала их в «астральном свете».
Никто не знает, в какой мере книга была написана самой Блаватской и в
какой — обществом Посвященных, согласованно действующим через нее.
Елене была ненавистна сама мысль о том, что ее считают медиумом.
Писатели-оккультисты отмечают известные различия между ней и
обыкновенными спиритическими медиумами. Так, например, она была
специально обучена сотрудничать в качестве посредника (медиатора), или
передатчика, прежде всего с теми Посвященными, которые обладали
собственными земными телами.
Во время передачи она не утрачивала осознание самой себя и, по ее
словам, была способна запомнить все, что происходит, и «запомнить
настолько хорошо, что впредь могла сама повторить это».
Разумеется, правда и то, что некоторые из тех, кого считали медиумами,
сохраняли собственное сознание и отдавали себе полный отчет в том, что
через них действует иной разум. Так, например, миссис Куррен,
американская домохозяйка, отчетливо сознавала, что некое бестелесное
существо по имени «Достойное Терпение» писало ее рукой исторические
романы,- самые настоящие романы, которые высоко оценивала критика. Но
она знать не знала, кто такой «Достойное Терпение». С другой стороны,
госпожа Блаватская встречала если не всех, то большинство своих
Посвященных во плоти.
Когда ее деятельность посредника, или тулку, приобрела особенное
напряжение и насыщенность, она стала известна своим друзьям как «Е. П.
Б.».В свое время она пользовалась множеством прозвищ, которые
придумывал ей полковник Олкотт,- «Джон», «миссис Маллиган», «Старая
Лошадь», «Отмычка» и т.д. На самом деле она предпочитала обращение «Е.
П. Б.». Это название обозначало для нее ту согласованно действующую
общность Великих, которой, по их словам, пришлось долго ждать, пока
появится такой прекрасный инструмент, как Е. П. Б. Они могли
использовать ее, «посвященную чела», в качестве средства достижения
своей цели
