или своего рода устройства для приема-передачи по воздуху в
то время, когда сами телесно пребывали в Тибете или другой отдаленной
местности.
Создание Изиды без покрывала от начала, положенного в доме профессора
Корсона, до выхода книги из печати потребовало двух лет. Книга дала
читателям XIX века ключ к тайнам науки и теологии древности и
современности. В новое время наука и теология стали антагонистами, но
в древности они были едины и вместе приближались к конечной Истине,
«ибо духовная интуиция восполняла здесь ограниченность данных психике
ощущений. После своего обособления точная наука отвергает помощь
внутреннего голоса, а религия становится просто-напросто догматическим
богословием, и обе они — телами без души».
Далее. Любая эзотерическая доктрина, такая как буддизм, брахманизм или
гонимая каббала, учит, что неопределенная и непостижимая Сущность
проявляется в последовательности правильных и гармоничных чередований
свойственных ей активного и пассивного начал. В поэтической
фразеологии Ману такие обстоятельства названы «»днем» и «ночью»
Брахмы».
Эта идея вечной сущности, беспричинной Причины, частью которой
является присущий человеку дух, составляет суть эзотерической
доктрины. Блаватская вводит ее в Изиде и с большей полнотой раскрывает
в своем позднейшем произведении Тайная доктрина.
Нью-йоркская газета «Геральд трибьюн» высказала свое мнение о смелости
и разносторонности Изиды без покрывала и «удивительном множестве
вопросов, которые затрагивает и поясняет эта книга». По словам
обозревателя, она была «одним из примечательных произведений нашего
века». Несколько других газет дали сходные благосклонные отзывы, и
лишь очень немногие обвинили автора в «распространении
трансцендентальной ахинеи».
Первое издание вышло тысячным тиражом, который был распродан за девять
дней. При жизни Е. П. Б. в свет вышло четырнадцать повторных изданий.
Несмотря на то что книга эта была, в сущности, вытеснена Тайной.
доктриной, ее все еще издают и покупают.
Нет и не может быть ни малейших сомнений в том, что Изида сыграла
огромную роль в первоначальном распространении теософских идей и
заложила основание для будущего международного распространения
теософского движения. Е. П. Б. получала письма с выражением
признательности из самых разных стран света. Так, например, графиня
Кайтнесс, которая позже станет верным другом основателей Теософского
общества и самого Общества, писала с целью выразить автору «самую
горячую и искреннюю благодарность за те восхитительные часы, которые я
провела с Вами, когда читала Ваш великолепный труд Изида без
покрывала, и за все то знание и удовольствие, которое доставило мне
внимательное чтение этой книги».
Последний год работы над Изидой прошел в квартире на углу Сорок
седьмой стрит и Восемнадцатой авеню. Официально это была штаб-квартира
Теософского общества, а неофициально многие друзья и посетители знали
ее под названием «Ламасери». В ней была большая общая комната и
несколько спален. Здесь жили и работали и полковник Олкотт, и госпожа
Блаватская. Ко времени выхода в свет Изиды. они вдвоем и Чарлз Кван
Джадж остались почти единственными деятельными членами Теософского
общества. Елена и полковник были на самом деле очень активны. Он читал
лекции в самых разных центрах. Она вела обворожительные беседы на
своих постоянных вечерах «у себя дома». В свободные вечера они оба
писали на теософские темы, часто засиживаясь за работой до часу или
двух часов ночи.
Но формальные собрания Общества прекратились за недостатком интереса к
ним. Олкотт говорит, что, по данным журнала заседаний, последнее
собрание состоялось 15 ноября 1876 года. И Олкотт, и Блаватская стояли
едва ли не одни на холодном ветру враждебной критики и поэтому назвали
себя «теософской двоицей».
Действительно, американская почва оказалась слишком тощей и скудной
для саженца теософии. Те, кто стоял за кулисами, должны были явно
прийти к такому выводу. Учителя, постоянно связанные между собой
различными оккультными средствами, решили дать Елене знать, что
единственное решение проблемы — это перенос штаб-квартиры движения в
Индию. Обоим основателям надлежало приехать туда.
Для самой Елены идея эта была очень заманчива. Она любила Индию и
устала от Америки,- устала от ожесточенных боев с критиками и
бесплодных попыток пробудить эту страну, погрязшую в апатии и
материализме. Но как она сможет убедить полковника Олкотта пуститься в
столь дальнее странствие? Индия, разумеется, представлялась ему в
самых радужных красках. Теоретически предложение отправиться туда
возбуждало его романтическую, склонную к приключениям натуру. На
Он был мужчиной в самом расцвете сил, около сорока пяти лет, и явно
преуспевал в той юридической деятельности, которой впервые занялся лет
двенадцать тому назад, сразу же после гражданской войны.
Во время войны он занимал пост специального уполномоченного по
расследованию коррупции в компаниях, поставляющих боеприпасы. В этой
должности он показал себя, по словам одного писателя, «истовым
крестоносцем в походе на взятку». Незадолго до конца войны он стал
членом элитного комитета трех полковников, созданного с целью
расследовать заговор, стоявший за убийством президента Авраама
Линкольна.
Успехи полковника в должности специального уполномоченного принесли
ему авторитет, похвалы и пылкие рекомендательные письма его
начальников. Это могло быть одной из причин, в силу которых
Посвященные с их видением того, что должно было случиться, избрали его
сподвижником Елены Блаватской.
Другими причинами, вне сомнений, были его поступки и личностные
особенности. Опыт занятий журналистикой в Нью-Йорке постепенно сделал
его популярным, доступным и понятным писателем. Годы, проведенные в
преподавании научных основ сельского хозяйства, раскрыли присущую ему
инициативу и выявили дарование лектора. В своей юридической
деятельности он множество раз показал себя дельным организатором и
надежным администратором.
Его личная жизнь была гораздо менее устроенной. В 1860 году он женился
на дочери некоего конгрегационалистского священника. Брак был не
слишком счастливым. Его жена оказалась узколобой пуританкой. Она резко
возражала против интереса Генри к спиритизму и тем восточным идеям,
которые в неясном и ограниченном виде начинали проникать в умственную
жизнь Америки. Полковник развелся с ней еще до того, как встретил
госпожу Блаватскую. Но миссис Олкотт все еще писала ему длинные
нравоучительные письма, отчитывая за грехи и наставляя, как он должен
жить.
Проблема, связанная с долгожданной переменой, состояла в том, что он
все еще помогал своей бывшей жене и двум сыновьям, которые учились в
колледже.
В его образе жизни происходили тогда быстрые и глубокие перемены. Их
вызвали не нравоучения миссис Олкотт, но просвещение его Еленой
Блаватской и приобщение к высшему оккультизму. Постепенно исчезали его
пристрастия к мирским удовольствиям, погоня за известностью, личной
славой и властью. Елена про себя отмечала эти перемены и радовалась
им. Но она знала и то, что еще не настало время убеждать его бросить
все и пойти повсюду, куда только позовут их Учителя. Все же следовало
шаг за шагом двигаться в этом направлении.
Глава 13
Разговор за обеденным столом сам собой соскользнул на вопрос о
преципитации, иными словами — о воспроизведении на бумаге возникшего в
уме образа рукописи, произведения искусства или других явлений того же
самого свойства. Такое воспроизведение было одной из тех способностей,
которые проявляла госпожа Влаватская, и трое ее сотрапезников страстно
желали узнать о нем больше, чем до сих пор знали. Уильям Кван Джадж,
сам в некотором смысле художник, был особенно заинтересован этим
оккультным искусством. Ему очень хотелось увидеть преципитацию в
действии.
— Не могли бы вы сегодня вечером преципитировать чей-нибудь портрет?
Е. П. Б. улыбнулась и вышла из-за стола. Когда общество переходило в
ее кабинет, она спросила:
— Чей именно портрет вам желателен? Джадж задумался, но мгновение
спустя ответил:
— Портрет Тираваллы.
Это был индийский йог, о котором часто говорила Е. П. Б. По ее словам.
Учителя относились к нему с глубоким уважением. Позже полковник Олкотт
в «Страницах из старого дневника» предположил, что имя «Тиравалла»
было сокращением «Тируваллиувар» — имени «почтенного философа из
древнего Малипура, друга и покровителя бедных париев… В Южной Индии
его считали одним из Сиддха и говорили, что, подобно остальным
шестнадцати, он все еще должен был жить в Тирупати или Хилгири-хиллз,
охраняя религию индуизма».
В кабинете Е. П. Б. подошла к письменному столу Олкотта и взяла листок
разлинованной в клетку бумаги из того пакета, который Олкотт принес
домой из Лотос-клуба сегодня вечером, как раз в то время, когда
остальные трое начинали обедать. Вне сомнений, выбор Е. П. Б. должен
был убедить наблюдателей (Джаджа, Олкотта и доктора Л. М. Маркетта) в
том, что у нее не было ни малейшей возможности заранее подделать
рисунок. Она сложила лист пополам и, держа за нижний край, положила на
промокательную бумагу и сточила в порошок зернышко графита из грифеля
карандаша.
Вслед за тем она круговым движением кисти правой руки растерла
графитный порошок по поверхности линованной бумаги. Приблизительно
минуту спустя на внешней стороне листа под ее рукой проступил желаемый
«Йог этот изображен в Самадхи… У него не слишком длинные волосы и
борода, которая изображена с таким мастерством, что в ней виден каждый
волосок. Такое впечатление производит хорошая фотография, но его
трудно добиться в рисунке карандашом или пастелью.
Ле Клер, известный американский портретист, объявил его [портрет]
уникальным, отчетливо индивидуальным в техническом отношении. Он не
знал среди ныне живущих художников ни одного, кто мог бы написать
его». Адвокат Джадж был настолько поражен и этим уникальным
произведением, и обстоятельствами, в которых оно было создано, что
изложил все подробности в свидетельских показаниях под присягой.
Высказываясь несколькими годами позже в похвалу качеству феноменов Е.
П. Б., махатма К. X. пишет: «Она может вызывать, и действительно
вызывает, феномены благодаря своим природным силам в сочетании с
многими годами суровой и регулярной подготовки. Ее феномены иногда
лучше, удивительнее и значительно совершеннее, чем те, которые
вызывают другие чела, посвященные высокой степени. Она превосходит их
художественным вкусом и чисто западным пониманием искусства, например,
в мгновенном создании произведений живописи; свидетельство тому — ее
портрет «факира» Тиравалла…»
Елена не упускала ни малейшей возможности усилить теософский интерес
полковника. Их единственная надежда поставить теософское движение на
прочную основу заключалась теперь в перенесении его штаб-квартиры в
страну Риши.
В этом помогло одно случайное и неожиданное событие. Оно по меньшей
мере кажется случайным, но вполне возможно, что его, подобно множеству
других случайностей, которые исходят свыше, устроили те, кто стоял за
кулисами.
В разговоре полковника со своим старинным другомспиритуалистом
доктором Пиблсом, который только что возвратился из Индии и Цейлона, к
удивлению обоих выяснилось, что Пиблс встретил в Бомбее еще одного
старого друга Генри. У Пиблса был его новый адрес, и полковник, не
откладывая дела в долгий ящик, написал своему старому знакомому по
имени Мулджи Чакерси все о Теософском обществе.
В ответном письме Мулджи Чакерси поведал о «великом индийском пандите
и реформаторе, который положил начало сильному движению за возрождение
чистой ведической религии». Последователями движения, известного под
названием Арья Самадж, стали тысячи людей по всей Индии. «Великого
пандита и реформатора» звали Свами Дайананд Сарасвати.
Мулджи связал Олкотта с президентом бомбейского отделения Арья Самадж
Харришандом Чинтамоном. Переписка между Бомбеем и Нью-Йорком убедила
Олкотта в том, что цели, точки зрения и философия Арья Самадж и
Теософского общества почти полностью совпадали.
Харришанд Чинтамон предложил слить обе организации воедино.
«Теософская двоица» одобрила эту мысль. Были сделаны все необходимые
шаги. Нью-йоркское отделение, которое, за вычетом «теософской двоицы»,
существовало главным образом на бумаге, изменило свое название и
впредь стало именовать себя Теософским обществом Арья Самадж. На полке
в Ламасери появился теперь ящичек для сбора средств, предназначенных
для большой индийской организации. Действительно, с тех пор все
полученные обществом в Нью-Йорке пожертвования и подарки шли через
бомбейское отделение в Арья Самадж.
Впоследствии многие надежды, связанные с Арья Самадж, оказались
иллюзорными и принесли несколько серьезных разочарований, но в течение
определенного времени индийское общество успешно играло свою роль. На
этой ступени оно создавало мысленный мост в Индию и представляло
великолепную картину тысяч индийских сотрудников, участвующих в деле
распространения света Древней Мудрости. Корни, которые удерживали
Генри
