чем покинуть Адьяр, чета Куломбов попыталась шантажировать
руководителей Общества. За свое молчание «о том, что они могли
рассказать», семейка потребовала три тысячи рупий. Это, лгали они,
было большой жертвой с их стороны. За разрушение Общества им-де
предлагали десять тысяч рупий.
Попытка шантажа провалилась. 25 мая 1884 года Куломбов, правда не без
определенных сложностей, выдворили из владений Общества. Они
отправились искать приют у прихожанина церкви достопочтенного
Паттерсона. Здесь они принялись за работу, составляя те документы,
которые, они надеялись, повлекут за собой гибель Общества, отомстят за
те «несправедливости», которые претерпевала-де Эмма от госпожи
Блаватской, и позволят им заслужить у некоторых «христианских»
миссионеров одобрение, благодарность и нечто более существенное.
Основатели, знать не зная о том, что за убийственное зелье варилось в
котле колдуньи, засиживались в Европе.
Глава 19
Истории о «чудесных» случаях, рассказанные теми, кто более или менее
долго жил с госпожой Блаватской, сами по себе могли бы составить
отдельный том. Даже самые придирчивые скептики должны были
чувствовать, что за таким количеством дыма есть хотя бы немного огня.
Но многие ее современники не допускали самой возможности даже
крошечного огонька. Сегодня ее типичные противники столь же
безрассудны, вопреки тому что присущие ей силы, отстаиваемые ее
последователями, были выявлены в ходе современных парапсихологических
исследований.
В данном случае Е. П. Б. использовала множество раз проявленное ею
особое экстрасенсорное восприятие (ЭСВ) и психокинез в том виде,
который был назван преципитацией. Явление было удостоверено на месте
действия достойными доверия свидетелями, в том числе — одним из ее
самых суровых критиков.
Однажды июньским утром 1884 года в гостиной квартиры Е. П. Б. на рю
Нотр-Дам-де-Шамп сидело шесть человек. Это были сестра Е. П. Б. Вера,
которая около месяца жила тогда в Париже, полковник Олкотт, Уильям
Кван Джадж, мадам Эмилия де Морсье и русский писатель Всеволод
Соловьев, который по непонятным ему самому причинам позже стал
заклятым врагом Е. П. Б.
Было около десяти часов утра, и дверь из гостиной в прихожую была
открыта. Прозвонил дверной звонок. Они видели, что слуга подошел к
входной двери, открыл ее и взял у почтальона несколько писем. Затем он
вошел в гостиную и положил почту на стол. Одно письмо пришло из
Одессы, и обе сестры, Е. П. Б. и Вера, узнали в надписи на конверте
почерк какого-то своего родственника. Письмо было адресовано их
тетушке Надежде, которая приехала в Париж вместе с Верой и в это время
находилась в одной из комнат квартиры Е. П. Б.
Елене стало очень любопытно, что же написано в письме одесского
родственника, а Вера, всегда готовая в таких делах бросить сестре
вызов, сказала:
— Если Вы притязаете на обладание некой силой, то почему бы Вам не
выяснить, что там написано, прочитав письмо прежде, чем его откроют? Я
предлагаю Вам сделать это и уверена, что Вы не сможете.
Елена, которая тем утром была в приподнятом настроении, взяла конверт
и подержала его напротив лба. Несколько мгновений лицо ее было маской
напряженной сосредоточенности. Затем она начала читать вслух.
Кто-то принес карандаш и бумагу, и она записала то, что было, по ее
мысли, содержанием запечатанного конверта. Когда она закончила, Вера
вслух усомнилась в прочитанном. Она сказала, что Елена использовала
несколько выражений, не свойственных тому, кто написал письмо.
Елена рассердилась.
— Вы увидите, что письмо прочитано правильно,- огрызнулась она. — Но я
сделаю больше.
Она взяла лист бумаги, на котором записала свой текст содержания
письма, и мягким красным карандашом подчеркнула одно слово, а потом
тем же самым карандашом поставила два красных треугольника один ниже
другого.
— Теперь,- сказала она,- я сделала так, что обе пометки красным
появятся в соответствующих местах самого письма.
Она сложила вместе свой лист бумаги и письмо, положила на них руку и,
казалось, вновь вошла в состояние предельной сосредоточенности.
Несколько мгновений спустя она расслабилась и бросила через стол
запечатанное письмо сестре, воскликнув: «Tie/is/ C’est f ait!*
Когда Надежда присоединилась к обществу и открыла письмо, оказалось,
что Е. П. Б. в точности воспроизвела его содержание и, к еще большему
удивлению собравшихся, преципитировала две пометки красным под
правильно прочитанными ею словами. Исключительное значение имел тот
факт, что небольшой огрех в начертании вставных треугольников был
точно воспроизведен в запечатанном письме.
Очевидцы случая составили и утвердили отчет, а Всеволод Соловьев
написал о нем сообщение для «Ребуса» — санкт-петербургского журнала,
посвященного психологическим наукам. Он отметил особую важность того,
что на оборотной стороне конверта был почтовый ярлык, «наклеенный
именно в том месте, где обычно ставят печать»,- явное указание на то,
что письмо не было повреждено при перевозке. Свое сообщение он
закончил словами:
«Обстоятельства, при которых произошел феномен, тщательно проверены
мной до мельчайших подробностей. У меня не осталось ни малейшего
сомнения в подлинноста и реальности феномена. Обман или мошенничество
в данном случае целиком и полностью исключены».
В середине августа этого же года Е. П. Б. поехала в Германию в гости к
господину и госпоже Гебхард, которые занимали большой дом в рурском
городе Эберфельд. Вместе с ней путешествовали несколько теософов, в
том числе Мохини, мистер Бертрам Кейтли и обе дамы Арундейл. Полковник
уже три недели был там, занятый сплочением германских теософов в
деятельное отделение Общества.
Дом Гебхардов являлся центром притяжения теософии в этой части Европы.
Госпожа Мария Гебхард была одним из очень и очень немногих учеников
покойного оккультиста Элифаса Леви. Ее муж, преуспевающий и богатый
промышленник, банкир и консул, помимо таких занятий тоже питал интерес
к более глубоким вопросам бытия.
Достаточно большой особняк Гебхардов той осенью был переполнен
гостями. Кроме тех, кто приехал с Е. П. Б., сюда прибыли еще несколько
посетителей, и среди них — Фредерик Майерс из Общества исследований
психики и его брат. Приезжие жили в доме деньдругой или больше. Все
они говорили, что приехали посоветоваться с Е. П. Б., но в большинстве
своем несомненно надеялись, что она покажет нечто большее, чем умение
блистательно вести беседу. По меньшей мере коекто хотел подвергнуть ее
испытанию.
Судя по тому, что Фредерик Майерс писал впоследствии, и по его
решительным действиям против Е. П. Б., он не сумел понять отпущенную
ему долю знамений и чудес, которых его поколение требовало, подобно
поколению современников Назареяина. Но другие нашли в Эберфельде то,
что надеялись найти: в стенах особняка произошли некоторые чудесные
события.
Рудольф Гебхард, один из четверых взрослых сыновей гостеприимного
семейства, описал такое событие, надежно подтвержденное показаниями
очевидцев, среди которых был и он сам.
Свое описание Рудольф предваряет пояснением о том, что он сам получил,
по меньшей мере на любительском уровне, подготовку мага, встречался с
видными магами своего времени и получал от них все необходимые
наставления. Поэтому он был в состоянии глазами знатока проследить и
обнаружить любое проявление мошеннической ловкости рук.
Было около девяти часов вечера, повествует он, когда госпожа
Блаватская заметила, что ощущает присутствие одного из Учителей, и
решила, что он намерен сделать для собравшихся нечто любопытное.
Большинство из тех, кто был тогда в гостиной, составляли члены вновь
образованного отделения Теософского общества, а один был гостившим в
доме генерал-майором армии США. Сама госпожа Блаватская, еще не совсем
здоровая, полулежала, опираясь на подлокотник дивана.
«Подумайте и решите, что должно произойти по вашему желанию»,-
предложила она обществу.
После небольшого спора все согласились с тем, что они попросят о
письме хозяину дома, господину Гебхарду, а тему письма определит он
сам.
Господин Гебхард решил, что ему было бы в высшей степени приятно
получить совет Учителя в отношении того его сына, который был тогда в
Америке. Эту тему ему, по сути дела, подсказал Рудольф.
Е. П. Б. обратила их внимание на большую, написанную маслом картину,
висевшую над пианино. Несколько ясновидящих узрели вокруг картины
яркий свет, а госпожа Блаватская сказала одной из них, миссис Лауре
Холлоуэй: «Смотрите и описывайте то, что там происходит».
«Под картиной образуется нечто, но я не вполне могу различить, что
это»,-ответила миссис Холлоуэй. «Да, это определенно то самое место,
где произойдет феномен»,- сказала Е. П. Б.
Теперь маг Рудольф оставил свое кресло и взобрался на пианино. Он
хотел осмотреть оборотную сторону картины, которая висела на вбитом в
стену крюке. Комната была хорошо освещена. Особенно хорошо была
освещена стена вокруг картины — там горели два ярких газовых бра.
Рудольф приподнял нижний край картины на несколько дюймов от стены,
встряхнул ее и тщательно осмотрел стену позади картины. Там не было
ничего, кроме самой стены. Он возвратился на свое место, а общество в
ожидании феномена пристально смотрело на картину.
Мгновение спустя некая сила вновь побудила Рудольфа еще раз
постараться выяснить, что же там происходит, если вообще что-нибудь
происходит. На сей раз он не только приподнял картину и посмотрел за
нее, но и дважды тщательно обшарил рукой нижний край рамы. Он
убедился, что там ничего не было, и, обращаясь к госпоже Блаватской,
спросил: «Что теперь следует делать?»
Мгновение она молчала; глаза ее были сосредоточенно устремлены на
картину, затем она воскликнула: «Я вижу его! Смотрите, вот оно!»
Рудольф, который смотрел на нее, быстро обернулся и успел увидеть, как
откуда-то из-за картины выпадает конверт. Письмо, еще вздрагивая,
легло на пианино. Подхватив его, он увидел, что оно было адресовано
«господину консулу Г. Гебхарду».
«У меня, должно быть, было очень смущенное выражение лица,- пишет
Рудольф,- ибо все общество превесело смеялось над «домашним
фокусником».
Но Рудольф испытывал чувство глубокой уверенности: он действительно
видел то, что в тех же самых условиях не мог сделать ни один из самых
известных в мире чародеев. Он и все остальные, кто был в гостиной, еще
сильнее уверились в этом, когда обнаружили, что в конверте лежит
письмо на ту самую тему, которую господин Гебхард задал всего-навсего
несколько минут назад.
Рудольф послал сообщение о феномене эберфельдского письма в Лондонское
Общество исследований психики. Исследовательский комитет Общества
оказался не в состоянии найти рациональное объяснение этой «уловки».
Один из его членов предположил, что Е. П. Б. или ее сообщник сумели
сбросить письмо из-за картины.
С учетом того, что в комнате было множество очень и очень
настороженных людей, Рудольф нашел, что это объяснение хромает. Он
решил проверить его иным способом. Он полагал, что то единственное
письмо, которое получил его отец, нельзя было подбросить откуда-то с
пола так, чтобы оно упало точно за картину. Это было бы воистину
сделанным наудачу счастливым выстрелом, чистой воды везением. Но,
допустим, кто-то невидимый ухитрился сделать это на глазах всех, кто
пристально смотрел на картину. Что тогда? Он сам лазил на пианино и,
стоя на нем, вполне мог бросить письмо за картину. Там оно прочно
держалось бы между стеной и рамой.
Он снова и снова сдвигал картину с места с целью убедиться, что письмо
не было приклеено к стене. Наконец, он был совершенно уверен в том,
что нижний край тяжелой рамы плотно прилегал к стене и письмо не могло
выпасть из-за него под действием одного только собственного веса.
Здесь должна была действовать какая-то иная сила.
Однажды утром в комнату Е. П. Б. принесли номер лондонской газеты
«Тайме». Открыв его, она прочитала статью, которая поразила ее в самое
сердце холодным острым лезвием ужаса. Это была история, напечатанная
сначала в сентябрьском выпуске «Кристиан колледж мэгэзин» в Мадрасе.
Местный корреспондент «Тайме» передал ее по телеграфу в Лондон, и там
она была вновь напечатана 20 сентября 1884 года. Статья содержала
выдержки из писем, которые она (Е. П. Б.) в различное время и в разных
областях Индии писала-де Эмме Куломб в штаб-квартиру Теософского
общества.
Будь выдержки подлинными, они
