очерке, написанном для
русских читателей г-жой Писаревой. Она утверждает, что слышала ее от
мадам Ермоловой, муж которой в 1840-1850 годах был тифлисским
губернатором. Все Ермоловы были закадычными друзьями семейства
Фадеевых во времена злосчастной помолвки и сопряженных с нею событий.
Легко представить себе скандал, разразившийся в светских кругах
провинциального общества, и ужас, который охватил всю семью. Дед и
бабушка больше всего на свете желали как можно быстрее выдать замуж
своенравную подопечную. Но по-прежнему ли желает вступить с ней в брак
господин Блаватский?
Предполагали также, что князь Голицын сообщил тогда ревностной молодой
исследовательнице оккультизма какие-то жизненно важные сведения,
включая адрес некоего оккультиста в Египте, и договорился о ее
путешествии за границу в обществе еще одной русской дамы.
Но сначала нужно было уладить небольшое дело — бракосочетание с
вице-губернатором Н. В. Блаватским.
Глава 3
Биографы называли несколько причин готовности Елены стать женой
человека, который не вызывал у нее ни любви, ни хотя бы привязанности.
Кое-кто говорил, что ее мягко, но непреклонно принуждала к замужеству
семья. Однако она едва ли принадлежала к тем барышням, которые из
страха перед общественным мнением могли согласиться на что угодно
вопреки собственным желаниям. Она явно следовала некой идее.
Предполагали даже, что замужество виделось ей вратами свободы, выходом
из докучных, надоедливых ограничений, налагаемых наставниками, дедом,
бабушкой и многочисленными родственниками. Ведь по сути дела она была
сиротой. Отец со своим полком вечно был в отъезде, а каждый взрослый
член семьи всегда был готов с упреком напомнить Елене о ее
обязанностях. Замужество возвышало ее над всем этим и приобщало к
более независимому положению взрослой дамы. Она вполне могла
руководствоваться и такими соображениями.
Ее тетушка Надежда называет еще одну причину и описывает происшествие,
случившееся в большом тифлисском доме, когда беспокойный нрав Елены
сильнее обычного разозлил одну из гувернанток.
— Вы никогда не найдете мужчину, который женится на вас. Даже
«Облезлый Ворон», как вы называете его, не возьмет в жены злючку вроде
вас,- колко насмехалась гувернантка.
— Это все, что вы знаете,- отпарировала Елена,- Я могла заставить его
сделать мне предложение в любую минуту, и на самом деле заставлю, как
только увижу в следующий раз.
Гувернантка недоверчиво рассмеялась: — Я поверю вам, когда это
произойдет на самом деле! Тремя днями позже господин Блаватский
посетил дом Фадеевых и сделал семнадцатилетней барышне Хан
предложение, которое было принято.
Ее согласие прежде всего было вызвано необходимостью доказать
сомневающимся, что предложение о замужестве действительно было
сделано. Но если она и в самом деле хотела затем расторгнуть помолвку,
должен был найтись способ уладить все до венчания, несмотря на
огромное желание родственников любыми средствами выдать ее замуж.
Возможно, эта шальная выходка — побег вслед за князем — была только
проявлением страха при мысли о супружестве с Блаватским и попыткой
разорвать помолвку. Если дело действительно обстояло именно так, то
попытка не удалась. Внешне Блаватский не изменился. Его самолюбию
льстило, что привлекательная, одухотворенная девушка семнадцати лет
согласилась быть его женой.
Что же касается Елены, то все ее соображения — освобождение от
семейных строгостей и доступ к новым сферам оккультных знаний —
выглядят недостаточно сильными для того, чтобы принудить кого-то с ее
характером к супружеству без любви. Видимо, брак этот мог иметь
какие-то причины оккультного свойства, которые она никогда не
раскрывала.
Факты могли быть какими угодно, но к приятному удивлению семьи
обручение состоялось. В июне 1849 года она в сопровождении множества
родственников, включая Витте и дядюшку Ростислава, брата покойной
матери, приехала в Гергер в окрестностях Еревана. Тетушка Екатерина
Витте была на сносях и как раз перед свадьбой родила будущего
премьер-министра России Сергея Юльевича Витте.
Младенцу было всего лишь восемь дней от роду, когда 7 июля все
собрались в церкви селения Каменка на красочный обряд бракосочетания.
Венчание шло должным образом за одним-единственным исключением. Когда
невесту спросили, обещает ли она повиноваться мужу, те, кто стоял близ
нее, увидели, как она побледнела, и услышали ее тихий невнятный шепот:
«Конечно же нет». Но священник, вероятно, не расслышал неладное, и
члены ее семейства с облегчением вздохнули, когда юную мятежницу по
всем правилам объявили женой вице-губернатора Блаватского.
В тот же день супружеская чета отбыла в Дарачихаг (Долину цветов) —
дачное место в горах неподалеку от Еревана. Здесь, среди сказочных
красот природы, семейная пара начала свой медовый месяц. Месяцу этому
суждено было стать очень и очень печальным. У них были совершенно
различные и даже полностью противоположные представления о значении
брачных уз. Никифор надеялся на обычный брак и выполнение супружеских
обязанностей в прекрасной горной долине. Но бедолагу угораздило
жениться на сильной волевой женщине, которой было воистину
предопределено остаться девственницей.
Елена всеми силами старалась забыть еженощные столкновения, а вместе с
ними — ту ловушку супружества, в которую она попала, отправляясь
верхом через всю долину к подножию горы Арарат. Иногда она думала о
побеге, но ее всюду сопровождал телохранитель вице-губернатора,
военный вождь одного курдского племени по имени Сафар Али-бек
Ибрагим-бек-оглы. Курд этот был неизменно вежливым, почтительным и
надежным, слишком надежным охранником и слишком хорошим всадником для
осуществления мыслей Елены о немедленном побеге.
Злосчастные дни нехотя складывались в недели, а тяжкое положение не
изменялось к лучшему. В дачной местности не было книг, которые стоило
бы читать. Елену окружали горы, похожие на стены крепости, а нелюбимый
муж превратился в тюремщика. По иронии судьбы то, в чем она раньше
видела средство освобождения от навязываемого ей поведения, оказалось
еще более жестким и невыносимым ограничением. По выражению ее
йоркширской гувернантки, она попала из огня да в полымя.
Временное облегчение настало с приездом ее деда, бабушки и тетушек
после почти двух месяцев сплошных кошмаров, которыми был отмечен ее
медовый месяц. Они приехали в конце августа, а несколько дней спустя
все общество отправилось в Ереван.
Ереван оказался городом бедным, беспорядочно разбросанным по ровным
площадкам среди гор. Удивительно красивыми здесь были только вечные
снега, застывшие в величественном спокойствии на вершине горы Арарат.
Они сияли белизной приблизительно в сорока верстах от города,
составляя контраст с его узкими и грязными от пыли улицами.
Единственное, что порадовало Елену в ее новом доме, была «огромная
колонна, обломок дворца Тиридата, вся покрытая надписями». Надписи
переводил и толковал ей ученый монах из Эчмиадзинского монастыря.
Здесь, полагала она, была колыбель, прародина племени аккадян, которые
покинули Армению, чтобы стать древними халдеями.
Но за исключением этого развлечения и радости, доставленной
несколькими найденными в библиотеке оккультными книгами, город
оказался новым местом заточения. Дед с бабушкой и тетушки уехали в
Тифлис, отдаленный многими сотнями верст пути через горы. Елена
осталась наедине с Блаватским.
Потерпев поражение в медовый месяц, Никифор не оставил надежду
осуществить свои супружеские права. Безрассудные настроения молодой
жены должны же когда-нибудь да пройти, думал он и решил, что это время
настало. Он повел себя с большей силой и властностью, стал
настойчивее. Битва желаний становилась все более нестерпимой и
изнурительной.
Ее стремление бросить все, найти спасение в бегстве крепло с каждым
днем. Она начала чувствовать себя так, будто ей было необходимо спасти
себя от смертельной опасности. Однажды утром, после еще более
неистовой, чем обычно, ночной ссоры, Елена собрала свои светлые
вьющиеся волосы в тугой узел на затылке. Глядя в зеркало, она заметила
холодный свет, заменивший обычно оживленное выражение ее голубых глаз.
Настало время действовать. Она надела шляпу для верховой езды и
уложила несколько необходимых вещей в седельную сумку.
Как только она услышала, что муж ее уехал в свое присутственное место,
она отправилась прямиком на конюшню и приказала конюху оседлать своего
любимого казачьего коня. Это был сильный, выносливый верховой конь,
способный, как и она сама, провести в непрерывной скачке по горам
Важнее всего было быстро исчезнуть, поскольку в любое мгновение
вице-губернатор мог послать Али-бека сопровождать ее всюду, куда бы
она ни собралась поехать. А от него она никогда не смогла бы убежать.
Поэтому Елена сказала конюху, что надумала проехаться в южном
направлении и на самом деле направила коня на юг. Позже, когда конюх
потерял ее из виду, она повернула к северу и во весь опор помчалась в
горы, отделяющие ее от Тифлиса.
Никто из обитателей тифлисского особняка, за исключением, быть может,
ее младшей сестры, не запрыгал от радости при внезапном и
драматическом появлении перепачканной с дороги госпожи Елены
Блаватской. Что делать с ней теперь? Вопрос был серьезным и трудным.
На следующий день семейный совет решил, что найти выход должен ее
отец.
Но полковник Петр фон Хан был тогда далеко на севере, под
Санкт-Петербургом. К тому же он только что вновь женился — на
баронессе фон Ланге. Тем не менее вопрос о том, что же делать с
молодой женщиной, был теперь его проблемой. Дед и бабушка полагали,
что они уже сделали все возможное, благополучно выдав ее замуж. Они с
радостью отправили бы ее назад к мужу, но из ее угроз поняли, что она
просто-напросто снова найдет способ бежать и на этот раз отправится в
какое-нибудь еще более отдаленное место, чем их дом.
Они написали ее отцу письмо с просьбой повидать ее, поговорить с ней и
определить наилучший способ действий. Полковник ответил, что не в
состоянии приехать так далеко, в Тифлис, но встретит свою заблудшую
дочь в Одессе, если они сумеют отправить ее с подобающим
сопровождением в этот город на берегу Черного моря. По тону его
письма, часть которого ей прочитали вслух, Елена поняла, что полковник
вряд ли будет снисходителен к дочери, которая причинила столько
беспокойства семье. Скорее всего он прикажет ей возвратиться к
Никифору Блаватскому. Вынести это было невозможно. Стало быть, лучшее,
что она может сделать,-не видеть отца, несмотря на сильную к нему
привязанность. Тем не менее внешне она согласилась с планом старших.
Поэтому в то время, когда дед и бабушка были заняты обстоятельными
приготовлениями к ее поездке, она сама была увлечена подготовкой
собственных тайных планов. В долгом путешествии к Одессе самым удобным
был путь через горные долины к порту Поти на Черном море, а оттуда —
на корабле. Дед и бабушка поручили двум надежным людям, один из
которых давно и преданно служил им, сопровождать Елену до тех пор,
пока она не встретит отца.
Но Елена задумала где-то в дороге ускользнуть от своих провожатых. В
ее намерения входили полный разрыв с прошлым, отъезд из России и
начало великого поиска. Такие планы юной дамы восемнадцати лет от роду
конечно же были в то время невероятно дерзким, рискованным
предприятием.
По некоторым данным — и это вполне вероятно, — ее действия опирались
на сведения, полученные от князя Голицына, и на оказанную им помощь. А
вскоре после того, как Елена покинула русскую землю, именно он устроил
ей встречу с русской путешественницей графиней Киселевой.
Глава 4
В письме князю Александру Дондукову-Корсакову, написанному через
тридцать лет после этих событий, Елена утверждала: «Все, что я мечтала
найти, был тонкий магнетизм превращений, «соль» человеческая, чего не
имел папаша Блаватский. А я ради того, чтобы понять и обладать всем
этим, готова была принести себя в жертву, обесчестить себя!»
По существу ее великий поиск имел своей целью символический
философский камень, обращающий свинец человеческой природы в
царственное золото природы божественной. Доктор Франц Гартманн в своей
книге «Парацельс» называет его той твердой опорой, скалой, на которой
зиждется основание духовного строения. «Это Христос в человеке,
воплощенная божественная любовь. Это свет мира, самая сущность того,
из чего был сотворен мир; это не просто дух, но дух воплощенный».
Елена Петровна Блаватская еще до отъезда из
