Тревогой бранной напои!
Восторг живой и благодатный —
Бряцанья звонкие твои!
В суровом дуновеньи брани
Воспряну, вскрикну и пойму
Мечты, плывущие в тумане,
Черты, сквозящие в дыму!
26 июля 1902
«Бедная, клонишься ты…»
Бедная, клонишься ты
В злую дорожную пыль.
Плачут степные цветы,
Ветер тебя унесет,
Стоны замолкнут в пыли.
Солнце за горы падет —
Ты заиграешь в дали.
26 июля 1902
«Как сон, уходит летний день…»
Как сон, уходит летний день,
И летний вечер только снится.
За ленью дальних деревень
Моя задумчивость таится.
Дышу и мыслю и терплю.
Я этот час, как сон, люблю,
И силы нет страшиться песен.
Во прахе горестной душою.
Мне жутко с песней громовой
Под этой тучей грозовою.
27 июля 1902
Неизведанной красы.
Отблеск дальних деревень.
27 июля 1902
«Глухая странность бытия…»
Глухая странность бытия
Пора в пустынные края,
В беззвездный сумрак погрузиться.
Исче́рпать влажные мечты,
Взломать удушливые своды,
Всползти на Башню Красоты
Под ураганом непогоды.
Вот я низвержен, истомлен,
Глупец, раздавленный любовью,
Как ясновидящий Сампсон,
Истерзан и испачкан кровью.
28 июля 1902
Наряд твой темен, взор твой дик.
Я — не певец веселых песен,
Июль 1902
«Ты простерла белые руки…»
Подраж[ание] Вал. Брюсову
Ты простерла белые руки
И легла в задумчивый гроб.
Я стою и слушаю стуки,
Дышу — и думаю радостный:
«В этом теле я видел дрожь».
И трепет объемлет сладостный,
На полу — окровавленный нож.
Июль 1902
«Проходил я холодной равниной…»
Проходил я холодной равниной,
Слышал громкие крики вдали,
Слышал жалобный зов лебединый,
Видел зарево в красной пыли.
Июль 1902
«Инок шел и нес святые знаки…»
Инок шел и нес святые знаки.
На пути, в желтеющих полях,
Разгорелись огненные маки,
Отразились в пасмурных очах.
Он узнал, о чем душа сгорала,
Заглянул в бледнеющую высь.
Там приснилось, ветром нашептало:
Мы лелеем посреди небес…»
Он покинул темные одежды,
Загорелся, воспарил, исчез.
А за ним — росли восстаний знаки,
Красной вестью вечного огня
Разгорались дерзостные маки,
Побеждало солнце Дня.
1 августа 1902
Я облачился перед битвой
В доспехи черного слуги.
Остервенелые враги!
Клинок мой дьяволом отточен,
Вам на погибель, вам на зло!
Залог побед за мной упрочен
Неотвратимо и светло.
Ты не спасешь себя молитвой —
Дрожи, скрывайся и беги!
Я облачился перед битвой
В доспехи черного слуги.
13 августа 1902
«Гашу огни моих надежд…»
Гашу огни моих надежд.
Со вздохом закрываю окна.
Бегут мечтой твоих одежд —
Прозрачных облаков волокна.
Уж легкий пурпур их окрасил.
Я приближенью ночи рад:
Я в ней себя обезопасил.
13 августа 1902
Душа сияла и курилась.
И богородица молилась.
13 августа 1902
«Скиталец задремал в пути…»
Скиталец задремал в пути,
И богослов забыл о боге.
Не мне ль погаснуть и уйти
От неизведанной тревоги?
13(?) августа 1902
«Всё, чем дышал я…»
Всё, чем дышал я,
Чем ты жила,
Вчера умчал я
В пустыню зла.
Там насажу я
Мои цветы.
В гробу вздохну я —
Услышишь ты
О темной дали
Великих лет,
Когда мы знали
14 августа 1902
«Тебе, Тебе, с иного света…»
Тебе, Тебе, с иного света,
Мой Друг, мой Ангел, мой Закон!
Прости безумного поэта,
К тебе не возвратится он.
Я был безумен и печален,
Я искушал свою судьбу,
Я золотистым сном ужален
И чаю таинства в гробу.
Ты просияла мне из ночи,
Из бедной жизни увела,
Ты долу опустила очи,
Мою Ты музу приняла.
Мне золотой косы девичьей
Понятна томная игра.
14 августа — 1 сентября 1902
«Моя душа в смятеньи страха…»
Моя душа в смятеньи страха
На страже смерти заждалась,
Как молодая Андромаха
В печальный пеплум облеклась.
Увы, не встанет Гектор новый,
Сражен Ахиллом у стены,
И долговечные оковы
Жене печальной суждены.
Вот он ведет ее из брани —
Всесокрушающий Ахилл,
И далеко, в горящем стане,
Сраженья затихает пыл.
15 августа 1902
«Ночи стали тоскливее…»
Ночи стали тоскливее,
Безысходнее — дни.
Ты еще молчаливее
Притаилась в тени.
19–20 августа 1902
«Прости. Я холодность заметил…»
Прости. Я холодность заметил
Равно — в тревоге и в тиши.
О, если бы хоть миг был светел
Бесцельный май твоей души!
О, если б знала ты величье
Неслыханное бытия!
О, если б пало безразличье,
Мы знали б счастье — ты и я!
Но это счастье невозможно,
Как невозможны все мечты,
Которые порою ложно
Моей душе внушаешь ты.
26 августа 1902
«Месяц вышел, солнца нет…»
Месяц вышел, солнца нет,
Отдаленного набата
И теперь еще цветет.
Август 1902
«Подумай о подземном шуме…»
Подумай о подземном шуме.
Мое ты сердце утиши.
Скажусь любовью для души.
Август 1902
«Давно хожу я под окнами…»
Давно хожу я под окнами,
Но видел ее лишь раз.
Я в небе слежу за волокнами
И думаю: день погас.
Давно я думу печальную
Всю отдал за милый сон.
Но песню шепчу прощальную
И думаю: где же он?
Она окно занавесила —
Но сердцу, сердцу не весело:
Я видел ее лишь раз.
Погасло небо осеннее
А я считаю мгновения
И думаю: где же сон?
7 сентября 1902
Голоса («Я — свободный глашатай веков…»)
Предоставьте мертвым погребать мертвецов.
(Евангелье)
Он не властен придти: он убит на пути,
Он в могилу зарыт, он мертвец.
(Вальтер Скотт)
Я — слуга у моей госпожи.
Укажи мне названье цветов,
Ей любимых цветов — укажи.
У высоких заброшенных стен,
Там кусты притаились вербен,
Ярко-красных, кровавых вербен.
Кто ж, похитчик, душою не слаб?
Кто, покрытый ночной темнотой?
Но не я, а другой?
Да, поутру, веселый, к крыльцу
Подойдет — и у сердца цветы.
Он не раб — господин: по кольцу,
По дрожащей руке, по лицу
Ты узнаешь, по знаку кровавой мечты.
Что́ мне тайна кровавых цветов!
Что́ мне лик господина — скажи!
Я — слуга у моей госпожи.
8 сентября 1902
«Стремленья сердца непомерны…»
Стремленья сердца непомерны,
Но на вершинах — маяки.
Они испытаны и верны,
И бесконечно далеки.
Там стерегут мое паденье
Веселых ангелов четы.
Там лучезарным сновиденьем
В лазури строгой блещешь Ты.
Призвал ли я Тебя из праха,
Иль Ты Сама ко мне сошла,
Но, неизведанного страха,
Душа, вкусивши, замерла…
15–30 сентября 1902
Хранитель вьется в высоте:
То — ангел, ропщущий на бога
В неизъяснимой чистоте.
К нему не долетают стоны,
Ему до неба — взмах крыла,
Но тайновиденья законы
Еще земля превозмогла.
Он, белокрылый, звонко бьется,
Я отразил его мятеж:
Высоко песня раздается, —
Здесь — вздохи те же, звуки те ж.
И я тянусь, подобный стеблю,
В голубоватый сумрак дня,
И тайно вздохами колеблю
Траву, обнявшую меня.
30 сентября 1902
«Все огни загораются здесь…»
Все огни загораются здесь.
Там — туманы и мертвенный дым, —
Безначальная хмурая весь,
С ней роднюся я духом моим.
Но огни еще всё горячи,
Всё томлюсь в огневой полосе…
Только дума рождает ключи,
Холодеющий сон о красе…
Ах, и дума уйдет и замрет,
Только милая сердцу вздохнет,
Только бросит мне зов — улететь.
Полетим в беззаконную весь,
В вышине, воздыхая, замрем…
Там — лишь нежная память о нем.
Сентябрь 1902
«Я ждал под окнами в тени…»
Я ждал под окнами в тени,
Они ушли туда — одни —
Любить, мечтать и целоваться.
В лохмотьях, нищий, был я жалок.
Мечтал про счастье и про ложь,
Про белых, девственных русалок.
И, дрогнув, пробегала тень,
Спешил рассеянный прохожий.
Там смутно нарождался день,
С прошедшим схожий и несхожий.
И вот они — вдвоем — одни…
Он шепчет, жмет, целует руки…
И замер я в моей тени,
Раздавлен тайной серой скуки.
Сентябрь 1902
«О легендах, о сказках, о мигах…»
О легендах, о сказках, о мигах:
Я искал до скончания дней
В запыленных, зачитанных книгах
Сокровенную сказку о Ней.
Об отчаяньи муки напрасной:
Я стою у последних ворот
И не знаю — в очах у Прекрасной
Сокровенный огонь, или лед.
О последнем, о светлом, о зыбком:
Не открою, и дрогну, и жду:
Верю тихим осенним улыбкам,
Золотистому солнцу на льду.
17 октября 1902
«Они живут под серой тучей…»
Они живут под серой тучей.
Я им чужда и не нужна.
Они не вспомнят тех созвучий,
Которым я научена.
Я всё молчу и всё тоскую.
Слова их бледны и темны.
Я вспоминаю голубую
Лазурь родимой стороны.
Как странно им на все вопросы
Встречать молчанье и вопрос!
Но им приятно гладить косы
Моих распущенных волос.
Их удивленье не обидно,
Но в предвечерние часы
Мне иногда бывает стыдно
Моей распущенной косы.
Октябрь 1902
«Мысли мои утопают в бессилии…»
Мысли мои утопают в бессилии.
Душно, светло, безотрадно и весело.
Ты, прозвеневшая в странном обилии,
Душу мою торжеством занавесила.
Нет Тебе имени, Неизреченная,
Ты — моя тайна, до времени скрытая,
Солнце мое, в торжество облеченное,
Чаша блаженная и ядовитая!
Октябрь 1902
7-8 ноября 1902 года
Ты — Голос, Ты — Слава Царицы!
Поем, вопием и верим,
Но нас гнетут багряницы!
Мы слепы от слез кровавых,
Оглушенные криками тлений.
· · · · ·
Но Ты в небывалых славах
Принесла нам вздохи курений!
7–8 ноября 1902
«Загляжусь ли я в ночь на метелицу…»
Загляжусь ли я в ночь на метелицу,
Загорюсь и погаснуть не в мочь.
Что́ в очах Твоих, красная девица,
Нашептала мне синяя ночь.
Нашепталась мне сказка косматая,
Нагадал заколдованный луг
Про тебя сновиденья крылатые,
Про тебя, неугаданный друг.
Я завьюсь снеговой паутиною,
Поцелуи, что долгие сны.
Чую сердце твое лебединое,
Нагадала Большая Медведица,
Да колдунья, морозная ночь,
Что́ в очах твоих, красная девица,
На челе твоем синяя ночь.
12 ноября 1902
«Ушел я в белую страну…»
Ушел я в белую страну,
Минуя берег возмущенный.
Теперь их голос отдаленный
Не потревожит тишину.
Они настойчиво твердят,
Что мне, как им, любезно братство,
И христианское богатство
Самоуверенно сулят.
Им нет числа. В своих гробах
Они замкнулись неприступно.
Я знаю: больше чем преступно
Будить сомненье в их сердцах.
Я кинул их на берегу.
Они ужасней опьяненных.
И в глубинах невозмущенных
16 ноября 1902
«Мы проснулись в полном забвении…»
Мы проснулись в полном забвении —
в полном забвении.
Не услышали ничего. Не увидели никого.
Больше не было слуха и зрения —
слуха и зрения…
Колыхались, качались прекрасные —
венчались прекрасные
Над зыбью Дня Твоего…
Мы были страстные и бесстрастные —
страстные и бесстрастные.
Увидали в дали несвязанной —
в дали нерассказанной
Пересвет Луча Твоего.
Нам было сказано. И в даль указано.
Всё было сказано. Всё рассказано.
23 ноября 1902
«Золотит моя страстная осень…»
Золотит моя страстная осень
Твои думы и кудри твои.
Ты одна меж задумчивых сосен —
И поешь о вечерней любви.
Погружаясь в раздумья лесные,
Ты училась меня целовать.
Эти ласки и песни ночные —
Только ночь — загорятся опять.
Я страстнее и дольше пробуду
В упоенных объятьях твоих
И зарей светозарному чуду
Загорюсь на вершинах лесных.
Ноябрь 1902
«Любопытство напрасно глазело…»
Любопытство напрасно глазело
Из щелей развратных притонов.
Окно наверху потемнело —
Не слышно ни вздохов, ни стонов.
Недовольные, сытые люди,
Завидуйте верхнему счастью!
Вы внизу — безвластные судьи,
Без желаний, без слез, без страсти.
Мы прошли желанья и слезы,
Наши страсти открыли тайны.
И мы с высоты, как грозы,
Опалили и вас — случайно…
13 декабря 1902
Отшедшим
Здесь тихо и светло. Смотри, я подойду
И в этих камышах увижу всё, что мило.
Осиротел мой пруд. Но сердце не остыло.
В нем всё отражено — и возвращений жду.
Качаются и зеленеют травы.
Люблю без слов колеблемый камыш.
Всё, что ты знал, веселый и кудрявый,
Одной мечтой найдешь и возвратишь.
Дождусь ли здесь условленного знака,
Или уйду в ласкающую тень, —
Заря не перейдет, и не погаснет день.
Здесь тихо и светло, В душе не будет мрака.
Она перенесла — и смотрит сквозь листву
В иные времена — к иному торжеству.
22 января 1902
«Днем за нашей стеной молчали…»
Днем за нашей стеной молчали, —
Кто-то злой измерял свою совесть.
И к вечеру мы услыхали,
Как раскрылась странная повесть.
Вчера еще были объятья,
Еще там улыбалось и пело.
По крику,
