настолько часто, насколько это подобает

плебисцитарному по своей сути популизму, руководствующемуся религиозными

принципами. Стоящие перед мусульманскими странами экономические проблемы,

острота которых усугубляется быстрым ростом населения, также не находят

достойного места в их политических рассуждениях. Правда, в последнее время

после очевидного провала этатистской экономической системы некоторые

теоретики исламизма, которые прежде по религиозным соображениям в целом

отдавали предпочтение национализации экономики, были вынуждены признать,

что некоторая степень экономической свободы, опирающейся на частную

собственность и рыночные механизмы, является непременным условием

экономического роста.

Соотношение между политической свободой и религией еще сложнее.

Концепция западной светской демократии вызывает особое беспокойство

исламистов, ибо для многих из них она предполагает, по существу, атеистическое

общество. Процессы секуляризации Запада означают в их представлении отказ от

признания высшего авторитета религии. Превалирующая в западных странах

81

тенденция считать неэтичным и аморальным лишь то, что признается

незаконным, полагают исламисты, лишает Запад способности выносить моральные

суждения. Таким образом, их приверженность шариату усиливается убеж-

денностью в том, что отделение церкви от государства равнозначно уничтожению

религиозной сферы светскими началами. В итоге исламистам чрезвычайно трудно

установить, где надлежит провести черту между гражданской свободой и

религиозным содержанием в исламском государстве. На эту тему исламисты ведут

напряженный диалог, который, впрочем, так и не помог им прийти к какому-либо

заключению9.

Религиозно мотивированный социальный радикализм исламистских

политических движений в чем-то напоминает ранние этапы деятельности массовых

популистских партий левого и правого толка, в изобилии возникших полтора века

тому назад по всей Европе в качестве реакции на начавшуюся промышленную

революцию и сопутствовавшую ей социальную несправедливость. Под влиянием

негативных социальных тенденций зародилась, в частности, идея отвести

центральную роль в экономической жизни общества государству, чтобы оно

гарантировало более справедливое социальное устройство. Звучало и другое,

сходное утверждение: даже современное общество нуждается в системе

религиозных ценностей, внедрять которую надлежит государству. Но в Европе

нередко болезненные дилеммы отношений между церковью и государством,

стоявшие перед христианско-демократическими партиями, решались легче, потому

что и общество, и государство постепенно подчинялись здесь верховенству

религиозно нейтрального закона. Во взглядах же исламистов, предполагающих,

что построенное на исламских ценностях государство по своей природе будет

более справедливым, а послушное законам шариата общество — морально более

чистым, политический посыл подкрепляется гораздо более сильным религиозным

пылом.

Ввиду потенциальной привлекательности таких идей для широких масс

радикальный исламистский популизм создает нешуточную проблему и для

консервативных

82

формально религиозных режимов типа правительства Саудовской Аравии, и

для более светских (чаще всего опирающихся на армию) режимов таких

государств, как Алжир, Египет и Индонезия. В несколько меньшей степени и не

столь непосредственно это касается Турции. Но возможно, исламизм есть нечто

большее, нежели просто удачливый соперник исламского фундаментализма. Это

движение может оказаться симптомом того, что некогда полная жизни, но

дремлющая в последние столетия цивилизация начинает обретать новое дыхание.

Склонность Запада, и в первую очередь Америки, концентрировать внимание

на крайностях и реакционных проявлениях исламского фундаментализма, прежде

всего в Иране и Афганистане при талибах, отражает широко распространенное

незнание тех интенсивных и впечатляющих интеллектуальным размахом

дискуссий, которые ведет неравнодушная»^ политике мусульманская интелли-

генция. Эти споры вовсе не укладываются в стереотипное представление об исламе

как о застывшем средневековом учении, имманентно враждебном современности и

не способном к восприятию демократии.

Тем не менее дебаты в исламском мире не всегда протекают в форме

мирного диалога. Не только исламскому фундаментализму, но и исламистскому

популизму свойственны экстремистские проявления, от традиционного насилия с

целью захвата власти до терроризма. В значительной мере этот экстремизм имеет

внутреннюю направленность, сказываясь в периодических кровопролитиях в

отдельных мусульманских государствах. Отсутствие демократических традиций в

большинстве исламских стран благоприятствовало расцвету там всевозможных

тайных обществ и движений, которые занялись организацией убийств своих

соперников. В последние десятилетия расширение мусульманского присутствия в

Западной Европе сопровождалось «экспортом» терроризма, в частности, во

Францию, Соединенное Королевство, Германию и Испанию.

И все-таки в некоторых мусульманских странах, к числу которых

принадлежат Индонезия, Бахрейн, Тунис,

83

Марокко и даже фундаменталистский Иран, не говоря уже о Турции,

произошли мирные политические перемены, а это свидетельствует, что даже

беспокойные мусульманские массы могут мало-помалу проникаться более уме-

ренной политической культурой. В этом неустойчивом контексте исламистский

популизм и исламский фундаментализм следует рассматривать в качестве

диалектически взаимосвязанных явлений, отражающих брожение умов внутри

мусульманского мира. Исламский фундаментализм («теза») является

несовременной по существу, но все же постколониальной формой ислама, которая

возникла как реакция протеста против господства светского Запада; исламистский

популизм («антитеза») представляет собой попытку преодолеть наследие

западного господства путем приспособления некоторых привнесенных им

современных элементов, которые при этом получают догматическую исламскую

интерпретацию и часто демагогически используются в качестве символов

противопоставления Западу.

«Синтез» еще предстоит. Вероятнее всего, он воплотится во множестве

форм, и первоначально лишь малая их доля, если таковые вообще найдутся, имеют

шанс оказаться подлинно демократическими. Тем не менее многообразный мир

ислама отнюдь не защищен от влияния глобальных коммуникаций и последствий

массового образования. Пусть постепенно и порой отнюдь не безболезненно, но

мусульманские страны, одна за другой, по-видимому, все же пройдут свой

собственный путь адаптации исламских заповедей к политике более современного

типа, предполагающей вовлечение широких общественных слоев в политический

процесс.

Адаптация будет совершаться различными способами, потому что, в отличие

от марксизма, исламизм не является всесторонней идеологией, содержащей ориен-

тиры и руководство к действию во всех сферах общественного бытия. О пробелах

исламистов в экономике уже говорилось. Их желание воспользоваться современ-

ными технологическими достижениями в интересах наращивания национальной

мощи неминуемо повлечет за собой незапланированные результаты. Даже

фальшивая

84

риторика в духе демократии будет прокладывать дорогу для легитимации со

временем гражданских прав и их отделения от религиозной сферы. Следовательно,

будут постепенно раздвигаться рамки светского измерения жизни, а исламистский

популизм будет выступать движущей силой общественно-политических перемен,

даже если содержание этих изменений в конечном счете определят иные факторы.

Процесс, разумеется, не будет равномерным. Временами исламистский

популизм не избежит фанатичного экстремизма, особенно если масло в огонь

подольют вполне конкретные обиды и претензии на этнической либо

национальной почве. Тем не менее с теологической точки зрения нет оснований

считать ислам более враждебным демократии, чем христианство, иудаизм или буд-

дизм. Исповедующим эти религии обществам доводилось сталкиваться с

собственными версиями фундаменталистского сектантства^ но во всех случаях

возобладала тенденция к становлению политического плюрализма посредством

постепенного согласования между светским и религиозным началами.

Таким образом, Соединенным Штатам следует поостеречься создавать

впечатление, что они считают ислам неспособным, ввиду его якобы

принципиально иной культурной природы, пройти те же этапы политического

развития, что и христианский и буддистский миры. Шестьдесят лет тому назад

было отнюдь не очевидно, что Германия и Япония станут сегодня оплотами

демократии. В том, что демократия утвердится в Южной Корее и на Тайване,

уверенности не было еще в начале 1980-х годов. А то, что индонезийцы сумеют

мирным путем сместить двух своих президентов, виновных в должностных пре-

ступлениях, казалось маловероятным всего пять лет назад. И совсем недавно было

абсолютно невозможно представить, что в Иране состоятся относительно

свободные выборы. Америка нуждается сейчас в политически тонком экуменизме,

который позволил бы не только преодолеть антизападные настроения во многих

мусульманских странах, но и избавиться от свойственных американскому

общественному мнению стереотипов, мешающих США

85

проводить гибкую политику обеспечения национальной безопасности.

В конечном счете интересы национальной безопасности Америки требуют,

чтобы последователи мусульманства начали рассматривать себя как такую же

часть формирующегося глобального сообщества, что и ныне процветающие

демократические страны планеты с другими религиозными традициями. Не менее

важно, чтобы в глазах политически активных элементов исламского мира

Соединенные Штаты не выглядели фундаментальным препятствием на пути к

возрождению исламской цивилизации, главным покровителем социально отсталых

и поглощенных собственными экономическими интересами элит или пособником

других держав, которые пытаются увековечить либо восстановить полуколони-

альный статус тех или иных мусульманских народов. Но еще важнее добиться

того, чтобы усилиями умеренных мусульманских течений исламские экстремисты

оказались в изоляции. Построение более безопасного мира просто не достижимо

без конструктивного участия 1 миллиарда 200 миллионов проживающих на

планете мусульман. Лишь проводя тщательно дифференцированную политику,

учитывающую многообразные реальности мусульманских обществ, Соединенные

Штаты могут приблизиться к осуществлению этой пусть все еще далекой, но

желанной цели.

Зыбучие пески гегемонии

В предстоящие несколько десятилетий самым нестабильным и опасным

регионом мира, взрывного потенциала которого достаточно, чтобы ввергнуть

планету в состояние хаоса, будут новые Мировые Балканы. Именно здесь Америка

может незаметно оказаться втянутой в столкновение с исламским миром, именно

здесь несовпадение ее курса с политикой Европы рискует расколоть даже

Атлантический союз. При совпадении же двух этих перспектив под вопрос может

быть поставлена сама мировая гегемония Америки.

86

Вот почему принципиально важно признать: процессы брожения в

мусульманском мире должны рассматриваться прежде всего в региональном, а не

глобальном контексте и, скорее, через геополитическую, чем теологическую

призму. Мир ислама разобщен как политически, так и религиозно. Он лишен

политической стабильности и слаб в военном отношении и, по-видимому,

останется таковым в течение еще некоторого времени. Неприязнь к Соединенным

Штатам, поголовно охватившая население ряда мусульманских стран, порождена

не столько общей религиозной предвзятостью, сколько конкретными

политическими претензиями: иранские националисты, к примеру, возмущены

покровительством, которое США оказывали шаху, предубеждения арабов

объясняются американской поддержкой Израиля, а пакистанцам кажется, что

Соединенные Штаты отдают предпочтение Индии.

Сложность вызова^ с которым сегодня сталкивается Америка, затмевает

проблемы, вставшие перед ней полвека назад в Западной Европе. В то время

стратегически решающая фронтовая линия, разделившая Европу по Эльбе,

являлась источником максимальной опасности, ибо в любой день вероятная стычка

в Берлине могла спровоцировать ядерную войну с Советским Союзом. Тем не

менее Соединенные Штаты признали масштаб поставленных на карту интересов и

взяли на себя обязательства по обороне, умиротворению, реконструкции и

возрождению жизнеспособного европейского сообщества. Поступая таким

образом, Америка приобрела естественных союзников, разделяющих ее

собственные ценности. По окончании «холодной войны» Соединенные Штаты

возглавили процесс преобразования НАТО из оборонительного альянса во все

более широкий союз безопасности, заполучив при этом нового горячего сто-

ронника в лице Польши, а также поддержали включение новых членов в состав

Европейского союза (ЕС).

В течение срока жизни по крайней мере одного поколения важнейшая задача

Соединенных Штатов в деле укрепления глобальной безопасности будет состоять в

умиротворении и затем реорганизации на началах

87

сотрудничества региона, представляющего собой главную в мире зону

политической несправедливости, социальных лишений, высокой плотности

населения и, к тому же, обладающего громадным потенциалом насилия. Здесь же

сосредоточена большая часть мировых залежей нефти и природного газа. В 2002

году на обозначаемый понятием «Мировые Балканы» ареал приходилось 68% раз-

веданных мировых запасов нефти и 41% — природного газа; его доля в мировой

добыче нефти составляла 32%, газа — 15%. Ожидается, что в 2020 году на этой

территории (вместе с Россией) будет добываться примерно 49 млн. баррелей нефти

ежедневно, то есть 45% от общего объема мирового производства (107,8 миллиона

баррелей в день). Потребителями же 60% добываемой в мире нефти, согласно

прогнозам, будут являться три ключевых региона — Европа, Соединенные Штаты и

Дальний Восток (16, 25 и 19% соответственно).

Сочетание нефтяного фактора и неустойчивости не оставляет Соединенным

Штатам выбора. Америке брошен вызов, требующий выдержки и бесстрашия: она

должна помочь сохранить некий уровень стабильности в далеких от устойчивости

государствах, чьи народы все больше подвержены политическим волнениям, все

меньше склонны к социальной пассивности и исполнены религиозным пылом. Ей

надлежит предпринять еще более титаническое начинание, нежели то, что было

осуществлено ею свыше полувека тому назад в Европе, ибо на этот раз

американцам предстоит действовать на территории культурно чуждого,

политически неспокойного и этнически смешанного мира.

Прежде этот отдаленный регион был предоставлен собственной судьбе. До

середины прошлого столетия преобладающая его часть находилась под властью

имперских и колониальных держав. Сегодня же игнорировать проблемы этой

территории и недооценивать их потенциальную способность вызвать мировой

разлом было бы равнозначно объявлению об открытии там «сезона» нарастающего

насилия, распространения по всему региону