и Европейский союз составляют ядро

глобального пространства политической стабильности и экономического

благосостояния. Выступая заодно, Америка и Европа были бы всесильны в любой

точке мира. Между тем они нередко плохо ладят друг с другом. Еще до громкой

ссоры, вспыхнувшей в 2003 году из-за Ирака, со стороны Америки особенно часто

раздавались жалобы на то, что Европа не прилагает «достаточных» усилий в сфере

коллективной обороны. Европа же больше всего сетовала на склонность Америки

чересчур часто поступать но своему усмотрению. Поэтому, оценивая

атлантические взаимоотношения, есть основания начать с вопроса: что было бы,

если бы европейцы прилагали «достаточные» усилия, а американцы реже деист

вовали, не прислушиваясь к союзникам?

Недовольство Америки подкрепляется статистикой. Европейский союз, в

состав которого в настоящий момент входят 15 государств с населением,

насчитывающим 375 миллионов человек (тогда как население США составляет 280

миллионов), и совокупным ВВП, примерно рав-

123

ным ВВП Америки, тратит на оборону несколько менее половины суммы,

расходуемой на те же цели Соединенными Штатами. Более того, в течение

последних 50 лет на европейской земле находятся американские войска,

развернутые для защиты Европы от советской угрозы. Правда состоит в том, что на

протяжении всего периода «холодной войны» Европа де-факто являлась амери-

канским протекторатом. Даже после «холодной войны» именно войска США

сыграли роль головного отряда в военных операциях по прекращению насилия на

Европейских Балканах. К тому же, Европа извлекает экономическую выгоду из

стабилизирующей военно-политической роли США как на Ближнем, так и на

Дальнем Востоке (от ближневосточной нефти Европа зависит даже в большей

степени, чем Америка, а с дальневосточным регионом ее связывает торговый

обмен, объем которого непрестанно возрастает). Неудивительно, что среднему

американцу Европа представляется нахлебницей.

Но что, если Европа перестанет быть ею? Разбогатеет ли от этого Америка?

Станут ли отношения атлантических союзников здоровее и ближе? Чтобы

получить ответы на эти вопросы, надо вообразить, какие обстоятельства должны

возобладать, чтобы Европа обрела политическую волю, которая позволит ей

удвоить расходы на оборону и обзавестись военным потенциалом под стать

американской мощи. Для военных усилий такого масштаба понадобятся

радикальный прорыв в деле политического объединения различных европейских

государств и непоколебимая решимость большинства европейского населения

сделать Европу, по примеру Америки, самодостаточной в оборонительном плане.

Коль скоро советской угрозы больше нет, а Россия низведена до уровня державы

среднего ранга, импульс к складыванию обоих условий могут дать лишь

единодушное заключение о том, что проводимая Америкой политика безопасности

подвергает европейские страны серьезной угрозе, и страстное желание

европейской общественности избавить Европу от зависимости в этой области.

Учитывая, что но экономическому потенциалу ЕС уже сравнялся с Америкой

и что два эти субъекта нередко

124

сталкиваются на финансовой и торговой почве, Европа с возрождением

военной мощи может превратиться в грозного соперника для Америки. Она не

преминет бросить вызов американской гегемонии. Установить подлинно

равноправное партнерство между двумя сверхдержавами будет отнюдь не просто,

поскольку такая корректировка отношений потребует радикального сокращения

преобладающей роли Америки и столь же радикального расширения функций

Европы. НАТО перестанет быть союзом, руководимым Америкой, а может быть, и

вовсе прекратит свое существование. И если потуги Франции выглядеть великой

державой время от времени вызывают у Америки замешательство, притом что она

в состоянии отклонять французские претензии как экстравагантные, но

бесполезные демонстрации пустых амбиций, то Европа, предпринимающая-таки

«достаточные» оборонные усилия, неизбежно заставит Америку испытать острое

чувство дискомфорта, естественное в положении бывшего гегемона.

Европа, полагающаяся в военном отношении на саму себя, ставшая, подобно

Америке, политической и экономической державой глобального масштаба,

поставила бы Соединенные Штаты перед мучительным выбором: либо расторгнуть

союз с Европой, либо разделить с ней ответственность за осуществление мировой

политики. Уход могущественной Америки с западной периферии Евразийского

континента был бы равнозначен согласию на превращение Евразии в арену новых

непредсказуемых конфликтов между главными евразийскими соперниками. Но и

разделение власти в рамках симметричного глобального партнерства было бы

нелегким и небезболезненным.

Политически мощная Европа, способная конкурировать с Соединенными

Штатами на экономическом поприще и притом не зависящая от них в военном

отношении, неотвратимо принялась бы оспаривать верховенство Америки в двух

регионах, имеющих для США жизненно важное стратегическое значение, — на

Ближнем Востоке и в Латинской Америке. Сперва евро-американское

соперничество дало бы о себе знать на Ближнем

125

Востоке, не только по причине географической близости этого региона к

Европе, но и прежде всего ввиду ее большей зависимости от добываемой там

нефти. Принимая во внимание неприятие арабами американской политики, авансы

со стороны Европы имели бы все шансы встретить здесь сочувствие, тогда как

Израиль наверняка ожидала бы потеря привилегированного положения, которым

он пользуется в качестве главного фаворита США.

За этим, вероятно, не замедлил бы последовать европейский вызов позициям

США в Латинской Америке. Испанцы, португальцы и французы имеют давние

исторические и культурные связи с латиноамериканскими обществами.

Националистические силы Латинской Америки приветствовали бы укрепление

политических, экономических и культурных уз с уверенной в себе Европой, в

результате чего пострадало бы традиционное господство США в этом регионе.

Следовательно, стань Европа экономическим гигантом и крупной военной силой в

одном лице, сфера главенства США, возможно, ограничилась бы в основном

пространством Тихого океана.

Очевидно, что серьезное соперничество между Америкой и Европой было бы

пагубно для них обеих. Однако на настоящем этапе у европейцев отсутствуют

мотивы и сплоченность, необходимые для создания мощной военной державы. А

пока это так, стычки между Америкой и Европой вряд ли выльются в масштабное

геополитическое состязание. Жалобами и беззубой критикой незаживающих ран не

нанести. Тем не менее, памятуя о взаимных обидах, причиненных

трансатлантическими разногласиями вокруг Ирака, для американцев было бы,

пожалуй, благоразумнее поменьше укорять Европу в «недостаточности» ее

военных усилий.

Европейцам тоже стоит аккуратнее взвешивать слова, изливая свое

недовольство Америкой. Помимо традиционно присущих европейской элите

претензий культурного характера (которые сейчас стремительно теряют почву в

связи с широкой популярностью в Европе американской массовой культуры),

излюбленной темой для европейских критиков Америки является ее усилившееся

стремление действовать на международной арене без

126

оглядки на союзников. Упреки такого рода не новы: во времена «холодной

войны» Америке часто пеняли на ее будто бы примитивный антикоммунизм,

нежелание идти на компромиссы с Советским Союзом и чрезмерное внимание к

вопросам военной готовности. Двадцать с лишним лет тому назад канцлер ФРГ

Гельмут Шмидт пренебрежительно отзывался о политике США в области прав

человека, благосклонно взирая на подавление диссидентов коммунистическими

режимами. Ему не уступали французский президент Жискар д’Эстен, который

позже с неменьшим высокомерием оценивал воинственность Рейгана, и его

преемник Франсуа Миттеран, не сомневавшийся в тщетности усилий Буша по

воссоединению Германии.

По окончании «холодной войны» критические выпады Европы в адрес

Америки, именуемой мировым слоном в международной посудной лавке,

участились и приобрели более изощренньйРхарактер. Исчезновение советской

угрозы сделало антиамериканскую критику менее рискованной, а достижения

европейской экономической интеграции выдвинули на передний план

трансатлантические конфликты на экономическом фронте. Принятые Конгрессом

США непродуманные законодательные акты, новые дотации фермерам и введение

тарифов на импорт стали заметно укрепили уверенность европейцев в том, что

приверженность Америки идее открытой глобальной экономики неискренна.

К этой точке зрения добавилось еще одно широко распространенное в

Европе убеждение: Америка занимает удручающе несостоятельную позицию по

глобальным вопросам, которые затрагивают принципиально значимые

долгосрочные перспективы человечества и посему требуют разработки

общепринятых наднациональных правил поведения. Особую ярость европейцев

вызвал неожиданный категорический отказ США подписать Рамочную конвенцию

ООН об изменении климата (Киотский протокол) — решение, которое на данном

этапе похоронило надежды на сколько-нибудь эффективные шаги в связи с

болезненной для международного сообщества и политически взрывоопасной

проблемой глобального

127

потепления. Отказ Америки признать Международный уголовный суд также

был воспринят как поступок, несовместимый с постоянно провозглашаемой

Соединенными Штатами приверженностью правам человека, не говоря уже о том

сильном давлении, которое сами США оказывали на Европу, настаивая по

завершении нескольких конфликтов в бывшей Югославии на международных

процессах по обвинениям в военных преступлениях. Аналогичным свидетельством

американского своенравия и произвола европейцы посчитали введение Соединен-

ными Штатами экономических санкций против Ирана, Ирака, Ливии и Кубы, тем

более что соответствующие администрации США вопреки собственной более

здравой позиции пошли на поводу у определенных политических групп давления

внутри страны.

Критика односторонней линии Америки и ее безразличия к заботам

европейцев звучала в полный голос еще до появления иракской проблемы. Даже

обычно проамерикански настроенная Германия время от времени отдавала дань

поднимающейся волне отношения к Америке как к стране, ведущей себя по своему

усмотрению и не гнушающейся произволом, причем это мнение возникло еще до

избрания президентом Джорджа У. Буша. Как правило, умеренная «Франкфуртер

альгемайне цайтунг» (в опубликованной 2 марта 2000 г. статье под названием

«Американский кулак») безоговорочно осудила Америку за непризнание

«политического веса Европы». Причина, по утверждению газеты, заключается в

следующем: «Два эти континента функционируют в соответствии с разными

системами политических ценностей, законы же глобализации написаны державой-

гегемоном. Только Америка может мириться с нарастающими противоречиями в

обществе и зияющим разрывом между бедными и богатыми. Политический разум

нашего континента, напротив, требует большего контроля и регулирования,

примирения конфликтующих интересов и ограничения власти. В основе

европейской политической жизни лежат уважение и взаимная поддержка

партнеров». Неделей позже ведущий немецкий еженедельник либерального

направления «Цайт» обвинил американцев в том, что они

128

отдают предпочтение «закону джунглей» и, к тому же, «с головой ушли в

поиски новых врагов».

Возросшая озабоченность глобальными проблемами, контрастирующая с

эгоистической самонадеянностью американцев, была не единственной причиной

нелестных суждений об Америке, как это порой пытались дать понять европейцы.

В условиях военной слабости и политической разобщенности Европы порицание

Америки выполняло роль столь нужной европейцам компенсации за

асимметричное распределение могущества между двумя сторонами Атлантики.

Вынуждая Америку обороняться в нравственном и правовом отношениях,

европейцы рассчитывали создать несколько более ровное игровое поле и

вооружиться вселяющим уверенность сознанием собственной правоты.

Однако дальше этого их претензии не идут. Европейцы лучше американцев

знают, что по-настоящему серьезный разлад в атлантических отношениях был бы

гибельным для новой Европы. Он не только повлек бы возобновление

внутриевропейских раздоров и возрождение угроз извне, но и, вполне вероятно,

создал бы опасность крушения всей сложившейся европейской архитектуры.

Пробуждение традиционных страхов перед германской мощью и исторических

межнациональных антагонизмов не заставило бы себя долго ждать. Без

американского присутствия Европа, вне всякого сомнения, вновь стала бы

Европой, но только не в том смысле, в каком это видится европейским мечтателям.

В конце концов стратегически мыслящие европейцы, даже несмотря на

открытую полемику вокруг самовластного решения США свергнуть Саддама

Хусейна, прекрасно понимают, что односторонний характер американской

политики отчасти обусловлен исключительной ролью Америки в сфере

безопасности и что вынужденное согласие с такой политикой есть та цена,

которую другим странам приходится платить за сохранение готовности Америки к

действиям в мире, где не столь просто провести грань между отдельными

мотивациями, касающимися экономики, права, морали и безопасности. Это

состояние готовности проистекает из исторически свойственного

129

Америке представления о себе как мировом образце воплощения свободы.

Если бы Америка скрупулезно соблюдала международные правила, если бы она

старательно избегала демонстраций силы при решении экономических вопросов,

представляющих особый интерес для серьезных категорий американских

избирателей, или проявляла покорную готовность ограничить собственный

суверенитет и подчинить свои вооруженные силы юрисдикции международного

права, то она, возможно, не была бы державой, действия которой способны стать

последним спасительным средством предотвращения глобальной анархии. Короче

говоря, стоило бы посоветовать европейцам тщательно взвесить все те

последствия, которые имело бы (как для них, так и для остального мира)

превращение Америки в сговорчивого партнера, склонного легко жертвовать

своим руководящим статусом ради достижения минимального коллективного кон-

сенсуса.

Однако полемика 2003 года вокруг Ирака, столкнувшая Вашингтон с

Парижем и Берлином, преподнесла еще более тревожный урок. Эта размолвка

должна послужить сигналом, предупреждающим об уязвимости трансатлан-

тических отношений, которая вполне может напомнить о себе, если взаимные

укоры и недостаток обоюдного понимания когда-нибудь