НАТО, все преграды на пути про-
грессирующего проникновения НАТО внутрь бывшего советского пространства
рухнули.
К тому же, совершенный после 11 сентября прорыв американских военных в
бывшие советские республики Центральной Азии — Узбекистан, Казахстан и
Кыргызстан — и первоначально неохотное решение Москвы закрыть глаза на этот
факт облегчили разным постсоветским государствам выяснение возможностей
установления более тесных военно-политических связей с евроатланти-ческим
сообществом во имя совместной борьбы против терроризма. Государства региона,
несомненно, обратили внимание на то, что российское правительство, пожалуй, не
без затаенного недовольства, но проявляя немалый реализм, не только молчаливо
согласилось с участием Америки в обеспечении безопасности своего доселе
137
священного и неприкосновенного «ближнего зарубежья», но и даже
признало ее участие в Совместной декларации Президента В.В. Путина и
Президента Дж. Буша о новых стратегических отношениях между Российской
Федерацией и Соединенными Штатами Америки от 24 мая 2002 г. Язык документа
не оставлял места для двусмысленных толкований: «В Центральной Азии и на
Южном Кавказе мы признаем наш общий интерес в содействии стабильности,
суверенитету и территориальной целостности всех государств этого региона».
Важные геостратегические последствия такого заключения очевидны.
Хотя сам Кремль выказывал расположение к Западу еще до 11 сентября,
события этого дня помогли оправдать его позицию в обстановке критики со
стороны тех представителей российской политической элиты, которые считали
правительство чересчур уступчивым по отношению к напористой Америке.
Стратегическое решение президента Путина проистекало из реалистичных геопо-
литических расчетов: в условиях возвышения Китая на Востоке (по объему
производства Китай превосходит Россию уже в пять, а по численности населения —
в девять раз), нарастающей враждебности со стороны 300 с лишним миллионов
мусульман на Юге (чья численность за два десятилетия вполне может превысить
400 миллионов), экономической слабости самой России и переживаемого ею
демографического кризиса (российское население уже сократилось до 145
миллионов человек и продолжает уменьшаться) у России в буквальном смысле
слова нет выбора. Соперничать с Америкой было бы бесполезно, а заключить союз
с Китаем означало бы подчиниться ему.
Разумеется, совершенно невероятно, чтобы в ближайшем будущем,
например в течение десяти лет, Россия стала членом НАТО. Ей потребуется время,
чтобы построить общество, отвечающее предъявляемым к членам организации
демократическим критериям, но есть и другие препятствия: свойственная России
ностальгическая гордыня и ее традиционная склонность к секретности.
Нынешнюю политическую элиту страны слишком больно -задевает мысль о том,
что прием России в НАТО зависит теперь от голосования ее прежних вассалов —
балтийских
138
государств. А российским генералам было бы тяжело стерпеть
необходимость допускать натовских контролеров и экспертов к изучению
российских военных бюджетов и инспекции вооружений.
И все же в более отдаленной перспективе Россия, возможно, уразумеет, что
присоединение к НАТО упрочит безопасность ее границ, в особенности на
Дальнем Востоке, где российское население стремительно редеет. Не исключено,
что в конце концов это соображение окажется самым убедительным. А в какой-то
момент, в зависимости от эволюции Китая, крепнущее сотрудничество России с
НАТО по вопросам, касающимся различных конкретных угроз глобальной
безопасности (как предусмотрено Советом Россия — НАТО), могло бы заложить
фундамент для построения трансъевразийской системы безопасности, которая
простиралась бы на значительную часть континента, охватывая даже Китай
(подробнее эта тема рассматривается ниже).
Еще более длительный срок понадобится России, чтобы подготовиться к
вступлению в ЕС, если таковое вообще когда-нибудь состоится’. Членство в Союзе
потребует полной реорганизации социально-экономических и правовых структур
этой страны. Здесь не существует коротких путей: речь идет о многоплановом и
комплексном процессе, и ни Европейский союз, ни Россия ни в малейшей степени
не готовы к подлинной интеграции. Все это, однако, не обязательно является
преградой к предварительной частичной координации, направленной на создание
самых благоприятных возможностей для обеих сторон в области торговли,
инвестиций и все более свободного перемещения рабочей силы и ориентированной
на постепенную интеграцию России в европейскую систему. Калининградская
область Российской Федерации вскоре окажется целиком в кольце территории
членов НАТО и ЕС. Особые договоренности по поводу Калининграда, главным
образом об упрощении доступа его жителей в соседние страны, могли бы стать
прологом к окружению России (на началах сотрудничества) расширяющимся
евроатлантическим сообществом.
139
Кремль, несомненно, надеялся, что сближение с Америкой — особенно
Америкой, контуженной ударами 11 сентября и, следовательно, более склонной
сочувственно отнестись к российским интересам, — принесет ему материальные и
геополитические выгоды. Предполагалось, что согласие с США усилит позиции
России в диалоге с Китаем, поможет привлечь инвестиции для возрождения
российской экономики, укрепить влияние России в пределах ее бывшей империи и,
к тому же, втянуть Соединенные Штаты в затяжной конфликт с мусульманским
миром, который отвлечет враждебные помыслы исламских сил от России. Однако
невзирая на подобные прагматические расчеты сближение с Америкой
подразумевало готовность очутиться в одной упряжке с ней, причем слабая
сторона была обречена оказаться гораздо более прочно скованной, нежели сильная.
Таким образом, сделанный Россией и единственно доступный для нее выбор,
пусть даже продиктованный тактическими мотивами, предоставил Западу
стратегический шанс. Он создал предпосылки для прогрессирующей
геополитической экспансии западного сообщества все дальше и дальше вглубь
Евразии. Расширение уз между Западом и Россией открыло для проникновения
Запада, и в первую очередь Америки, в некогда заповедную зону российского
«ближнего зарубежья». Но в конечном счете у России просто не остается
альтернативы, если она желает сберечь ценнейшее из своих территориальных
владений. Неисчислимые природные богатства Сибири -вот что сулит России
наиболее радужные перспективы, а без западной помощи Россия не может быть
всецело уверена в сохранении своего суверенитета над этой землей4.
Соответственно, транснациональные усилия по развитию и заселению
Сибири способны стимулировать подлинное сближение между Европой и Россией.
Для европейцев Сибирь могла бы обернуться тем, чем Аляска и Калифорния,
вместе взятые, стали в свое время для американцев: источником огромных
богатств, полем выгодного приложения капиталов, своего рода «эльдорадо» для
самых предприимчивых поселенцев. Чтобы удержать Сибирь, России понадобится
помощь; ей не под силу одолеть эту
140
задачу самостоятельно в условиях переживаемого ею демографического
спада и новых тенденций в соседнем Китае. Благодаря масштабному европейскому
присутствию Сибирь могла бы со временем превратиться в общеевразийское
достояние, использование которого происходило бы на многосторонней основе
(стоит вспомнить, что Поволжье осваивалось приглашенными для этого
немецкими колонистами) и открыло бы перед пресыщенным европейским
обществом увлекательную перспективу покорения «новых рубежей».
До тех пор одной из главных задач евроатлантической политики будет
оставаться целенаправленная поддержка усилий по консолидации России в
качестве постимперской страны, развивающей демократию. Учитывая отсутствие в
России глубоко укоренившейся демократической политической культуры,
сохраняющиеся у значительной части ее политической элиты имперские амбиции
и авторитарные наклонности российских властных структур, серьезные
отступления назад здесь все еще возможны. По-прежнему не исключена
вероятность поворота к националистической диктатуре. Европе надлежит зорко
следить за тем, чтобы ее складывающееся «энергетическое партнерство» с Россией
не давало Кремлю новых рычагов политического воздействия на соседей.
Сотрудничеству с Россией должны сопутствовать одновременные усилия по
укреплению геополитического плюрализма в пределах ее бывшего имперского
пространства, которые поставят непреодолимый заслон любым попыткам
восстановить империю. Так что НАТО и ЕС следует сделать все для включения
новых независимых постсоветских государств, прежде всего Украины, в орбиту
расширяющегося евро-атлантического сообщества.
На карту поставлена будущая глобальная роль евро-атлантического
сообщества в обеспечении безопасности. Включение со временем в
евроатлантическую систему России в качестве нормального европейского
государства среднего ранга (которое уже не является имперским Третьим Римом)
позволило бы заложить гораздо более прочную и всеобъемлющую основу для
улаживания нарастающих конфликтов в западно- и центральноазиатской части
141
Мировых Балкан. Тем самым удалось бы утвердить мировое первенство
евроатлантических институтов, а благодаря их главенству было бы бесповоротно
покончено с ожесточенной борьбой за превосходство, которую столь долго, с
таким напряжением сил и такими разрушительными последствиями вели между
собой европейские нации.
Но нельзя медлить и с повышением роли Европы в поддержании глобальной
безопасности. Острие новых угроз всеобщей безопасности в настоящий момент
направлено не столько на Европу, сколько на Америку, прежде всего в связи с
углубляющейся и все более однобокой вовлеченностью США в дела Ближнего
Востока, обуреваемого жаждой отмщения. Однако в конечном счете эти угрозы
неделимы: когда над Америкой нависает опасность, это означает большую
уязвимость Европы. Посему их ответ должен быть совместным, и Америка с
Европой располагают общим инструментом — НАТО. Вопрос в том, как этим
инструментом распорядиться, принимая во внимание основную миссию НАТО,
политические проблемы американо-европейского партнерства и желание Европы
приобрести некоторый автономный военный потенциал. Во времена «холодной
войны» союзники по обе стороны Атлантики исходили из единого понимания
характера угрозы и признания взаимозависимости своей уязвимости. Оборона
Западной Европы была тождественной обороне Америки, и наоборот. После
событий 11 сентября на обоих берегах океана преобладали те же ощущения, но
лишь до поры до времени. Первой реакцией Европы на нападение была
безоговорочная солидарность с Америкой. Впервые за всю свою историю НАТО
ввела в действие статью 5 (Вашингтонского договора), единодушно заявив, что все
члены организации участвуют в совместной обороне против общей угрозы. Хотя в
ходе военной кампании в Афганистане Соединенные Штаты предпочли не
опираться на силы НАТО, сочтя за лучшее использовать собственные войска и
несколько отборных, обладающих высокой способностью к оперативному
кзаимодействию частей из союзных англосаксонских государств, позднее
контингенты стран НАТО, развернутые для поддержания мира в освобожденном от
талибов
142
Афганистане, превысили по численности дислоцированные в этой стране
американские подразделения.
В первые месяцы после 11 сентября европейские союзники Америки
поддержали Вашингтон также в том, что двумя главными (и потенциально
взаимосвязанными) угрозами глобальной безопасности являются терроризм и
распространение оружия массового уничтожения. Но вскоре выяснилось, что
некоторые не сразу заметные, но важные различия в точках зрения Америки и
Европы создают препоны на пути к подлинному трансатлантическому
сотрудничеству в сфере глобальной безопасности. Расхождения касаются двух
ключевых вопросов: природы угрозы и масштаба надлежащих ответных действий.
История уже познакомила европейцев с терроризмом, и, возможно, оттого
они видят в нем в меньшей степени воплощение зла и в большей степени —
порождение политики. А раз так, считают они, то и противостоять террори-
стической угрозе «следует, признав взаимосвязь между прямыми мерами по
истреблению террористов и политическими действиями, призванными уничтожить
политические и социальные корни этого явления. Иными словами, борьба с
терроризмом не может быть центральным организующим принципом
политического курса Запада в области глобальной безопасности; этот курс должен
иметь более широкую политическую и социальную направленность и охватывать
усилия по устранению глубоко скрытых факторов, способствующих появлению
террористов и используемых ими в своих интересах. Пожалуй, наиболее острые
противоречия между представителями континентальной Европы и американцами
наблюдаются в оценке ими палестинского терроризма: многие американцы,
включая некоторых членов администрации, видят в нем зло, по большей части не
имеющее отношения к оккупации Израилем палестинских земель, тогда как многие
европейцы склонны думать, что оккупация и особенно создание на этих землях
еврейских поселений подстегивают террористическую деятельность.
Во-вторых, как выразился один из ведущих германских аналитиков по
международным вопросам, «американцам свойственно смотреть на весь мир как на
143
деятельности Атлантического сообщества, европейцы же хотят действовать в
пределах Европы и на подступах к ней, то есть в пространстве, рамки которого
пока весьма расплывчаты, но в любом случае гораздо уже»5. Различия в подходах,
которые после окончания «холодной войны» мало-помалу становились все
отчетливее, в еще более острой форме прорвались наружу после 11 сентября. В
представлении Соединенных Штатов, борьбу с «глобальным терроризмом»
надлежало вести на всей планете, и для НАТО было бы вполне естественно
включиться в глобальное противоборство, защищая «цивилизацию как таковую»,
если прибегнуть к эмоциональным словам президента Буша. В глазах европейцев
это походило на нажим в расчете принудить Европу поступиться ее общей
заинтересованностью в глобальной стабильности в угоду сиюминутной
одержимости Америки «осью зла», и в частности Ираком.
Коль скоро Европа будет шаг за шагом приближаться к политическому
объединению, потихоньку (пусть даже очень медленно) обзаводясь собственным
военным потенциалом, разрыв
