масштаба.
Сходный эффект, только растянутый во времени, имел бы и неуправляемый
постепенный упадок господства США. Но поэтапное и контролируемое пере-
распределение власти могло бы привести к оформлению структуры глобального
сообщества, основанного на совместных интересах и располагающего своими
наднациональными механизмами, на которые в возрастающем объеме возлагались
бы некоторые специальные функции в сфере безопасности, традиционно
принадлежащие национальным государствам.
В любом случае эвентуальное окончание американской гегемонии не
повлечет за собой восстановления многополярного баланса между знакомыми нам
великими державами, которые заправляли мировыми делами в последние два
столетия. Не увенчается оно и воцарением на месте Соединенных Штатов другого
гегемона, обладающего аналогичным политическим, военным, экономическим,
научно-техническим и социокультурным глобальным превосходством. Известные
крупные державы прошлого века слишком утомлены или слабы, чтобы справиться
с ролью, которую сегодня играют Соединенные Штаты. Примечательно, что
начиная с 1880 года в иерархической табели мировых держав (составленной на
основе совокупной оценки их экономического потенциала, военных бюджетов и
преимуществ, населения и т.д.), менявшейся с интервалами в двадцать лет, верхние
пять строк занимали всего лишь семь государств: Соединенные Штаты,
Великобритания, Германия, Франция, Россия, Япония и Китай. Однако только
Соединенные Штаты неоспоримо заслуживали включения в ведущую пятерку в
каждый 20-летний период, а в 2002 году разрыв между государством, занявшим
самую верхнюю позицию, —
(~~*
соединенными Штатами — и остальными странами оказался намного больше,
Бывшие великие европейские державы — Великобритания, Германия и
Франция — слишком слабы, чтобы принять на себя удар в схватке за гегемонию.
Маловероятно, что в ближайшие два десятилетия Европейский союз достигнет той
степени политического единства, без которой
16
народам Европы никогда не обрести воли к соперничеству с Соединенными
Штатами на военно-политической арене. Россия уже не представляет собой
имперскую державу, и главным вызовом для нее является задача социально-
экономического возрождения, не выполнив которую она будет вынуждена
уступить свои дальневосточные территории Китаю. Население Японии стареет, ее
экономическое развитие замедлилось; типичная для 1980-х годов точка зрения,
сулившая Японии превращение в следующее «сверхгосударство», выглядит
сегодня исторической иронией. Китай, даже если ему удастся сохранить высокие
темпы экономического роста и не утратить внутриполитическую стабильность (и
то и другое сомнительно), станет в лучшем случае региональной державой,
потенции которой по-прежнему будут лимитироваться бедностью населения,
архаичной инфраструктурой и отсутствием универсально притягательного образа
этой страны за рубежом. Все это относится и к Индии, трудности которой, сверх
того, усугубляются неясностью долгосрочных перспектив ее национального
единства.
Даже коалиции всех этих стран — образование которой крайне
маловероятно, учитывая историю их взаимных конфликтов и взаимоисключающих
территориальных притязаний — не хватило бы сплоченности, силы и энергии, ни
чтобы столкнуть Америку с ее пьедестала, ни чтобы поддерживать глобальную
стабильность. Как бы то ни было, если бы Америку попробовали сбросить с трона,
часть ведущих государств подставила бы ей плечо. И в самом деле, при первых же
осязаемых признаках заката американского могущества нам, вполне возможно,
довелось бы наблюдать спешные попытки упрочить лидерство Америки. Но самое
главное, даже общее недовольство американской гегемонией бессильно
приглушить столкновения интересов различных государств. В случае же упадка
Америки наиболее острые противоречия могли бы разжечь пожар регионального
насилия, который в условиях распространения оружия массового поражения
чреват самыми страшными последствиями.
17
Все сказанное позволяет сделать двоякий вывод: в предстоящие два
десятилетия американское могущество будет являться незаменимой опорой
глобальной стабильности, а принципиальный вызов мощи США может возникнуть
лишь изнутри: либо если американская демократия сама отвергнет силовую роль,
либо если Америка неправильно распорядится своим глобальным влиянием.
Американское общество при всей достаточно очевидной узости его
интеллектуально-культурных интересов твердо поддерживало продолжительное
миромасштаб-ное противостояние угрозе тоталитарного коммунизма, а сегодня
полно решимости бороться с международным терроризмом. Пока эта
вовлеченность в мировые дела сохраняется, Америка будет играть роль
глобального стабилизатора. Но стоит антитеррористической миссии потерять
смысл — потому ли, что терроризм исчезнет, потому ли, что американцы устанут
либо утратят чувство общей цели, — глобальной роли Америки быстро настанет
Злоупотребление своим могуществом со стороны США также способно
подорвать их глобальную роль и поставить под вопрос ее легитимность.
Поведение, воспринимаемое в мире как произвол, может стать причиной
прогрессирующей изоляции Америки и лишить ее если не потенциала
самообороны, то возможности воспользоваться своей властью для вовлечения
других стран в общие усилия по формированию более безопасной международной
среды.
Общественность в целом понимает, что новая угроза безопасности, которую
столь драматическим образом выявило 11 сентября, нависла над Америкой на
долгие годы. Богатство страны и динамизм ее экономики делают относительно
приемлемым оборонный бюджет на уровне 3-4% ВВП: это бремя значительно
легче того, что довелось нести в годы «холодной войны», не говоря уже о временах
Второй мировой войны. Вместе с тем в процессе глобализации, способствующей
переплетению американского общества с остальным миром, национальная без-
опасность Америки оказывается все менее отделимой от вопросов общего
благополучия человечества.
18
Согласно логике искусного государственного управления, задача
заключается в том, чтобы преобразовать существующий фундаментальный
общественный консенсус в сфере безопасности в долгосрочную стратегию, которая
встретила бы в мире не всеобщее неодобрение, а всеобщую поддержку. Этого
нельзя добиться, ни апеллируя к шовинизму, ни провоцируя панику. Здесь
требуется такой подход к новым реальностям глобальной безопасности, в котором
воедино слились бы традиционный американский идеализм и трезвый прагматизм.
Ведь с обеих точек зрения очевиден один и тот же вывод: укрепление глобальной
безопасности является для Америки принципиально важным компонентом ее
собственной национальной безопасности.
1 Когда в 1997 году я опубликовал книгу «Великая шахматная доска:
господство Америки и его геостратегические императивы», бывший канцлер
Германии Гельмут Шмидт в рецензии, под которой стояла его подпись, выразил
возмущение в связи с признанием мною исторически нового факта мировой
гегемонии Америки. Несколько позже французский министр иностранных дел того
времени Юбер Ведрин иронически окрестил гегемонию США «гипермощью».
2 В недавно опубликованных российских исследованиях, посвященных
мировым тенденциям, недвусмысленно признается, что период американского
главенства продлится как минимум еще два десятилетия или около того, причем
никакая другая держава не сможет даже приблизиться к подобному статусу. (См.
Мир на рубеже тысячелетий. -М., 2001, коллективная монография Института
мировой экономики и международных отношений.) Решение президента Путина
недвусмысленно занять после событий 11 сентября сторону Америки было явно
продиктовано осознанием того, что открытая враждебность к США могла бы
только осложнить для России ее собственные дилеммы безопасности.
3 Хотя такое распределение мест в международном иерархическом списке
вызывает споры, в 1900 году в нем фигурировали, последовательно,
Великобритания, Германия, Франция, Россия и Соединенные Штаты, причем все
они располагались относительно близко друг к другу. В 1960 году лидировали
Соединенные Штаты и Россия (СССР), а Япония, Китай и Великобритания
находились далеко позади. В 2000 году список возглавили Соединенные Штаты, за
которыми с большим отрывом следуют Китай, Германия, Япония и Россия.
Дилеммы утраченной национальной безопасности*
На протяжении большей части истории Америки как суверенной страны ее
граждане считали безопасность нормой, а отдельные периоды незащищенности —
отклонением от нормы. Отныне же все будет наоборот. В эпоху глобализации
отсутствие безопасности превратится в долговременную реальность, а поиск путей
укрепления национальной безопасности — в предмет постоянной заботы. Придется
решать, какая степень уязвимости допустима; этому вопросу предстоит стать
весьма непростой политической проблемой для Соединенных Штатов как
современного мирового гегемона, а также культурной дилеммой для
американского общества.
Конец суверенной безопасности
Становление Америки произошло в эпоху, когда национальный суверенитет
и национальная безопасность были почти синонимами. Именно ими определялась
международная жизнь. В течение нескольких последних столетий международный
порядок покоился на фундаменте национально-государственного суверенитета,
каждое государство выступало в пределах своей территории верховным и
абсолютным арбитром собственных требований к национальной безопасности.
Хотя юридически суверенитет считался абсолютным, явное неравенство
национальных потенциалов не только делало неизбежными существенные
* Автор использует понятие «insecurity» — в буквальном переводе
«небезопасность», «отсутствие безопасности». — Прим. пер.
19
20
компромиссы, прежде всего со стороны слабых государств, но и сказывалось
в серьезных нарушениях суверенитета отдельных стран по воле более сильных
держав. Тем не менее, когда в качестве реакции на опыт Первой мировой войны
была учреждена первая всемирная организация межгосударственного
сотрудничества — Лига Наций, в угоду абстрактному понятию абсолютного суве-
ренитета все государства-члены получили равное право голоса. Симптоматично,
что Соединенные Штаты, относясь особенно трепетно к своему суверенному
статусу и уверенные в преимуществах своего географического положения,
предпочли остаться за рамками этого объединения.
К моменту создания в 1945 году Организации Объединенных Наций у
ведущих государств уже не осталось сомнений в том, что если ООН предназначено
играть сколько-нибудь ощутимую роль в сфере безопасности, ее устройство не
должно игнорировать реальности мирового соотношения сил. И все-таки принцип
равенства суверенных государств не мог быть отвергнут полностью. В итоге
остановились на компромиссном варианте, предусмотрев и равные права всех
стран-членов при голосовании на Генеральной Ассамблее, и право вето в Совете
Безопасности ООН для пяти лидеров, которыми стали державы-победительницы во
Второй мировой войне. Найденная формула скрывала молчаливое признание того
обстоятельства, что национальный суверенитет все больше обращается в иллюзию
для всех, за исключением горстки сильнейших государств.
Для Америки связь между государственным суверенитетом и национальной
безопасностью традиционно являлась еще более органичной, чем для большинства
других стран. Ее отразила идея особого предназначения, которую проповедовала
американская революционная элита, стремившаяся оградить свое отечество от
межгосударственных конфликтов далекой Европы и одновременно представить
Америку образцовой носительницей принципиально новой и универсально
значимой концепции государственной организации. Эту связь подкрепляло
понимание географических реальностей, сделавших
21
Америку заповедной территорией. Располагая двумя безбрежными океанами
в качестве уникальных буферов безопасности и гранича с гораздо более слабыми
соседями на севере и юге, американцы рассматривали суверенитет своей страны и
как естественное право, и как естественное следствие не имеющей аналогов
национальной безопасности. Даже когда Америка оказалась вовлечена в две
мировые войны, именно американцы пересекали океанские просторы, чтобы
сразиться с противником в дальних краях. Не война приходила в Америку —
американцы уходили на войну’.
После завершения Второй мировой войны и с наступлением во многом
неожиданной «холодной войны» против враждебно настроенного идеологического
и стратегического неприятеля большинство американцев поначалу чувствовали
себя надежно защищенными монополией США на атомную бомбу. Стратегическое
авиационное командование (САК), обладавшее (по крайней мере до середины
1950-х годов) способностью нанести в одностороннем порядке опустошительный
удар по Советскому Союзу, взяло на себя функцию защитного покрова страны,
которую прежде выполнял базирующийся на двух океанах военно-морской флот.
САК символизировало и увековечивало представление о безопасности как
неотъемлемом атрибуте особого положения Америки, хотя почти для всех других
национальных государств отсутствие безопасности в XX столетии уже стало
нормой. Разумеется, американские войска в Германии и Японии защищали и
другие народы, обороняя одновременно Америку, но тем самым они также
удерживали опасность на удаленных от Америки географических рубежах.
Только в конце 1950-х годов, а возможно, лишь в ходе Кубинского ракетного
кризиса (известного в советской историографии как Карибский кризис 1962 г.
— Прим, пер.) Америка ошеломленно обнаружила, что современная техника сделала
неуязвимость принадлежностью прошлого. В 1960-е годы в стране поднялась мощ-
ная волна беспокойства из-за «отставания по ракетам» (советские лидеры
намеренно завышали данные о качественных характеристиках и количестве своих
ракет).
22
Это выразилось в усилившемся страхе перед неизбежной нестабильностью
ядерного сдерживания, в озабоченности стратегов по поводу возможного
разоружающего ядерного удара со стороны СССР и возрастающего риска
случайного пуска ядерной ракеты, а позже — и в работах над новыми видами
высокотехнологичных оборонительных систем космического базирования, в
частности противоракетных комплексов. Интенсивная общенациональная
дискуссия по этим вопросам в конце концов завершилась общим признанием:
обеспечивающие стратегическую стабильность отношения с Советским Союзом
достижимы только на основе взаимной сдержанности. Тем самым был проложен
путь к подписанию в 1970-х годах Договора по противоракетной обороне (ПРО) и
соглашений об ограничении стратегических вооружений (ОСВ), а затем, в 1980-х
годах, к подготовке договоров о сокращении стратегических наступательных
вооружений(СНВ).
Эти договоры, шТсути, явились признанием того, что безопасность Америки
уже не находится исключительно
