предлагает несколько таких мифов. Один из них имеет отношение к

постсоветской России, в отношении которой политика США в период

администрации Клинтона основывалась на механистических и даже догматических

представлениях, выведенных из доктринального определения глобализации.

Администрация часто провозглашала свою уверенность в том, что чем скорее

Россия примет принципы рыночной и глобально взаимозависимой экономики, тем

скорее ее политика станет отвечать «всеобщим» стандартам по меркам западной

цивилизации.

Таким образом, почти с марксистским детерминизмом развитие демократии

в России рассматривалось в основном как результат действия рыночных сил, а не

как следствие действия более глубинных философских и духовных ценностей.

«Избрание» президента Путина было даже провозглашен!» главными экспертами

Клинтона по России как высшее доказательство того, что демократия в России

стала свершившимся фактом. К сожалению, последовавшее отступление России от

норм открытого общества и подлинной демократии стало отражением риска,

присущего сведению сложных процессов глобализации к простым формулам.

Другой миф представляет Китай как зеркало глобализации. Ожидания

Америки, связанные с Китаем, в отличие от России, сводились главным образом к

экономике. Не было никаких официальных заявлений на тот счет, что

автоматическая связь между глобализацией и демократией подведет Китай к

рубежу демократической эры. Тем не менее Китай постоянно приводят как пример

успешной глобализации — модели быстрого экономического развития, достигнутого

за счет международной либерализации и открытости внешнему капиталу.

Сочетание этих факторов действительно вызвало весьма заметный устойчивый

экономический рост, что создало предпосылки для вступления Китая в ВТО —

крупный шаг на пути прогрессивной глобализации. Однако эти результаты были

достигнуты в рамках авторитарного государства с экономикой, в которой

доминирующее положение занимал

193

государственный сектор, и в государственных границах, которые только в

отдельных случаях можно считать прозрачными. Китай обязан своим

экономическим успехом не столько глобализации, сколько просвещенной

диктатуре.

Пожалуй, самым распространенным аргументом сторонников глобализации в

деловом мире является утверждение о том, что она создает равные условия для

конкурентной экономической деятельности. Точно так же как миф о бесклассовом

обществе был составной частью коммунистической идеологии (несмотря на строго

стратифицированную советскую реальность), представление о том, что

глобализация способствует созданию равных конкурентных условий для всех

игроков, является важным источником легитимизации новой доктрины вне

зависимости от существующей реальности.

А эта реальность, безусловно, не настолько однозначна. Некоторые

государства явно более равны, нежели другие. Более богатые, сильные и развитые

государства, особенно Америка, естественно, находятся в лучшем положении,

позволяющем им занимать главенствующее место в этой игре. В ВТО, Всемирном

банке или МВФ голос США слышен громче всех5. Таким образом, глобальная

гегемония и экономическая глобализация превосходно дополняют друг друга:

США выступают за открытую глобальную систему, но они же в основном и

определяют правила, решая, насколько они хотят быть зависимыми от этой

системы.

Преимущества для Америки многочисленны. Сам по себе масштаб

американской экономики, где США как потребитель опережают все другие страны,

дает американским представителям на торговых переговорах мощные рычаги. В то

же время американская экономика является самой конкурентоспособной и самой

инновационной в мире (в 2002 г. она снова занимала первое место по индексу

роста конкурентоспособности и по индексу макроэкономической

конкурентоспособности, которые ежегодно определяются Всемирным

экономическим форумом). Соединенные Штаты тратят больше на научно-исследо-

вательские разработки и занимают значительно больший

194

сегмент глобального рынка высоких технологий, чем любое другое

государство. Американские многонациональные корпорации непосредственно

контролируют несколько триллионов долларов иностранных активов, в то время

как американская экономика — гораздо большая по масштабам и более

диверсифицированная, чем любая другая, — является локомотивом глобальной

экономики. Неудивительно, что Соединенные Штаты могут официально заявлять,

что не собираются менять свои законы, понижать торговые барьеры или

компенсировать другим странам убытки в соответствии с правилами ВТО6. Исходя

из внутриполитических соображений, США последовательно сохраняли высокие

протекционистские барьеры для сельскохозяйственной продукции и устанавливали

жесткие квоты на импорт стали и текстиля из более бедных стран, отчаянно

добивавшихся выхода на американский рынок. Развивающиеся страны

продолжают просить Америку снизить тортовые барьеры, но им недостает силы,

чтобы быть услышанными.

О равных возможностях реально можно говорить только применительно к

Соединенным Штатам и Европейскому союзу. Когда имеется согласие обеих

сторон, они могут диктовать всему миру свои условия финансовой деятельности и

торговли. В противном случае это становится настоящим поединком тяжеловесов.

Например, в один из таких моментов ЕС выдвинул обвинение, что коды Службы

внутренних доходов США обеспечивали американским бизнесменам

неоправданные преимущества. Сначала США просто проигнорировали этот

протест, но когда ЕС пригрозил ввести ответные меры и отменить преимущества,

которые означали для американцев потерю почти 4 млрд. долларов, Соединенные

Штаты немедленно потребовали арбитража ВТО. Соперничая с ЕС, Соединенные

Штаты могут использовать свои отношения с торговыми партнерами в Азии в

качестве рычага давления с целью заставить европейцев пойти навстречу интере-

сам США.

Таким образом, «ровная» игровая площадка перекашивается каждый раз,

когда это затрагивает интересы США. Более того, Америка, в отличие от ее

экономического

195

партнера — ЕС, обладает огромной военной мощью, а сочетание военной и

экономической мощи генерирует непревзойденное политическое влияние. Это

влияние может быть использовано для продвижения американских интересов при

сочетании приверженности экономической глобализации (потому что это

экономически выгодно) и последовательного отстаивания американского

государственного суверенитета (когда это политически выгодно). Могущество

позволяет Америке — права она или нет — преодолевать это очевидное

противоречие.

Понятно, что эта своекорыстная доктрина применяется избирательно, и эта

непоследовательность распространяется на связанную с ней проблему многосто-

ронности. Администрация Клинтона, несмотря на свою приверженность

концепции глобализации как ключевой доктрине США, решила по политическим

причинам отказаться от выполнения Киотского протокола, который она подписала

в 1998 году. В конечном счете ей не удалось достичь соглашения по сдерживанию

глобального потепления, она также подписала политически противоречивый

договор о Международном уголовном суде, но с оговорками, требующими

поправок Сената. Впоследствии при администрации Буша эти колебания

превратились в прямую оппозицию. Это подало миру четкий сигнал: когда

международные соглашения приходят в противоречие с интересами американской

гегемонии и могут ущемить американский суверенитет, приверженность США

глобализации и многосторонности имеет четкие пределы.

Наконец, сам масштаб американского доминирования означает, что новые

моменты в процессе экономической глобализации почти автоматически

воспринимаются в мире как обратная сторона всепроникающей американской

массовой культуры. На самом деле глобализация в большей степени является

результатом неуправляемого проникновения современных технологий через

традиционные барьеры времени и пространства, чем намеренным результатом

реализации американских доктрин. И все же историческое совпадение

нарождающегося интерактивного глобального сообщества и политически

доминирующей экономически динамичной и привлекательной

196

в культурном отношении нации образует некий сплав глобализации и

американизации.

Клеймо «Сделано в США» четко и неотвратимо проступает на глобализации.

И эта глобализация как национальная доктрина мирового гегемона в конечном

счете отражает и выражает свое национальное происхождение. Без этой

национальной базы глобализация — даже если этот термин кому-то нравился как

аналитическая концепция — не смогла бы стать политически могущественной

доктриной, вызывающей международные противоречия. Она становится таковой

только после институализации, как религия стала силой после того, как она была

воплощена в церкви, или коммунизм, когда он отождествился с советской

системой. Подобный симбиоз с уже существующей и могущественной

реальностью — к худу или к добру — становится неотъемлемым элементом, опреде-

ляющим эту доктрину.

Цель контрсимволизма

В силу отмеченных выше причин глобализация порождает мощные

антиамериканские настроения и главным образом из-за широко распространенных

представлений о том, что она является не только инструментом для осуществления

социально-экономических перемен, но и для культурной гомогенизации и

политического доминирования. Доктрина глобализации, таким образом, порождает

собственную антитезу, в которой сращивание глобализации с американизацией

выступает в качестве контркредо, являющегося одновременно антиглобалистским

(по существу противостоящим американскому политическому верховенству) и

антиглобализационным (критически оценивающим экономические и социальные

последствия глобализации как таковой).

Победа в «холодной войне» поставила Америку во главе мира. Она оказалась

в доминирующем положении, но без какого-либо интеллектуально убедительного

обоснования привлекательности американской системы. Утверждения марксизма

об «исторической неизбежности

197

движения человечества к коммунизму», звучавшие на протяжении большей

части беспорядочного XX века, были драматически опровергнуты распадом

советского блока. Часто раздававшаяся критика капитализма также показала свою

несостоятельность: капитализм доказал, что он более продуктивен и лучше

вознаграждает людей, чем социализм. Сегодня даже коммунистический Китай

пытается сохранить политический режим «коммунизма» за счет внедрения

капитализма. Ничто не может сравниться с демократией и свободным рынком.

Некоторые даже считают, что наступил конец истории.

Но история еще не закончилась. Именно потому, что моральное содержание

глобализации в лучшем случае остается расплывчатым, а восприимчивость ее

сторонников к вопросам социальной справедливости не всегда просматривается, у

многих существует желание заклеймить глобализацию как новую универсальную

доктрину эксплуатации7. Морально инертная и духовно пустая глобализация

обвиняется ее критиками как идеология высшего материализма, превосходящая в

этом плане даже марксизм. Она подвергается осмеянию как своекорыстная

идеология членов советов директоров корпораций, лишенная всякой заботы о

социальной справедливости, патриотизма, морали и этики.

Это обвинение вызвало прилив сил у ранее разочаровавшихся марксистов, а

также симпатии популистов, анархистов, защитников окружающей среды,

представителей разного рода культов, шовинистов правого толка, не говоря уже о

более серьезных скептиках — на экономическом и даже теологическом уровнях, —

относительно предполагаемых благ глобализации. Взрывы насилия в первом году

XXI века во время конференции ВТО в Сиэтле, заседаний Всемирного банка в

Вашингтоне и МВФ в Праге, а также в других местах стали первыми признаками

появления контркредо.

Контрсимволизм — явление в политике не новое. Это происходит тогда, когда

более слабая сторона принимает (по крайней мере внешне) правила игры,

применяемые более сильной стороной, и направляет их против сильной стороны.

Классическим примером является мобилизация

198

индийских масс партией ИНК Махатмы Ганди, который использовал тактику

мирного гражданского неповиновения и призывы к британскому либерализму для

завоевания политических симпатий в Великобритании и нейтрализации

возражений британских правителей против независимости Индии. Движение за

гражданские права в Америке в итоге победило за счет использования тактики,

связанной с американскими конституционными традициями. В Польше

«Солидарность» сбросила навязанный Советами коммунистический режим, моби-

лизовав «пролетариат» на защиту прав рабочих, прежде чем она открыто взяла

курс на национальное освобождение. Одним из главных просчетов Организации

освобождения Палестины является то, что она никогда последовательно не

придерживалась тактики контрсимволизма, чтобы вызвать в Израиле симпатии к ее

усилиям по достижению независимости Палестины от Израиля. ~~^

Отрицание глобализации аналогичным образом связано с попыткой

превратить в контрсимволы ключевые с исторической точки зрения постулаты

глобализации. К ним относятся: моральная подоплека глобализации, в какой

степени она на самом деле преследует (или не преследует) цель улучшить условия

жизни людей; ее экономические достижения в области социальной политики и

выполнения роли социального регулятора в мире, где экономическое неравенство,

несмотря на осуждение, становится все более явственным. Короче говоря, анти-

глобализация в интеллектуальном плане развивается от неясного ощущения в

направлении контркредо, эмоционально подпитываемого антиамериканизмом.

В этом качестве она заполняет пустоту, создавшуюся после коллапса

коммунизма. Новое контркредо сосредоточивает внимание одновременно на

главных политических и экономических реалиях современного мира, а именно

гегемонии и глобализации, и подвергает их критике. Оно также объединяет

различные протестные движения, особенно направленные против Америки, и

туманно намекает на какое-то альтернативное видение будущего. Не будучи столь

же систематическим и всеобъемлющим,

199

как марксизм, оно, тем не менее, успешно апеллирует к разуму и чувствам.

Одной из движущих сил нового контркредо являются принципиальные

противоречия между обычно прагматичными сторонниками глобализации и их

более эмоциональными оппонентами. Воинственные социально-политические

движения зачастую приводятся в действие не столько материалистическими

импульсами, сколько острым ощущением социальной несправедливости.

Коммунизм получил свой первый толчок в этом направлении именно от таких

ощущений, и потребовалось семь десятилетий советского лицемерия, чтобы

дискредитировать его привлекательность. В той мере, в какой глобализация

воспринимается как движимая силами свободного рынка, она трактуется ее

противниками как своекорыстная и антигуманистическая. Экстремальные

проявления контркредо привлекают самодовольных догматиков и безнадежных

идеалистов, способных объяснить любые проявления бурных политических

страстей8.

Для оправдания своего возмущения критики глобализации иногда

использовали осторожные и морально мотивированные возражения относительно

ничем не ограниченного капитализма, высказывавшиеся римским папством с

конца XIX века. В наше время,