в 1961 году, папа Иоанн XXIII в своей энциклике
Mater et Magistra сосредоточился на «возрастающей важности социальных
отношений», свойственной современному миру, что, по его мнению, требовало
большего внимания к вопросам «социализации». Эта ссылка (и особенно само
слово) широко толковалась как принципиальная критика капитализма. Через
четыре десятилетия папа Иоанн Павел II в своем выступлении 27 апреля в Папской
академии социальных наук подчеркнул, что «глобализация, как и всякая другая
система, должна служить человеку, она должна служить солидарности и общему
благу». Он предостерег, что «изменения технологий и трудовых взаимоотношений
происходят слишком быстро, чтобы культура могла за ними угнаться», и призвал
человечество «уважать разнообразие культур». Вместе с тем папа осторожно
отметил, что «сама глобализация a priori ни хороша, ни
200
плоха. Она будет такой, какой ее сделают люди». Его обеспокоенность
только высветила широко распространенную тревогу в отношении основных
причин, которыми мотивируется глобализация.
В основе формирующегося контркредо лежат разнообразные проявления
недовольства, но у него пока еще нет главного теоретика и официальной доктрины.
Эта идеология — в процессе формирования, но и в этом качестве она занимает
определенное место. Помимо серьезной академической критики глобализации как
экономической теории очень большое влияние оказали взгляды скончавшегося в
2002 году видного французского социолога Пьера Бурдье, сформулировавшего
свой приговор глобализации в виде главного тезиса о том, что «объединение
выгодно доминирующему», и утверждавшего, что мировой рынок является
политическим явлением — «продуктом более или менее осознанно проводимой
политики». Он не оставил своим~поклонникам сомнений в том, кто осуществляет
это планирование.
«Модель экономики, имеющая исторические корни в традициях конкретного
общества, а именно американского, одновременно становится неизбежной,
становится судьбой и проектом всеобщего освобождения, преподносится как конец
естественной эволюции, как гражданский и этический идеал, который во имя
предполагаемой связи между демократией и рынком сулит политическую свободу
народам всех стран.
То, что предлагается и навязывается всем как универсальный стандарт любой
рациональной экономики, в действительности является универсализацией
конкретных характеристик одной экономической системы, укоренившейся в
истории и социальной структуре конкретной страны — Соединенных Штатов
Америки»9.
Из этого приверженцы нового кредо делают вывод, что глобализация «не
является выражением эволюции» и продуктом современной технологии, а
«придумана и создана людьми с конкретной целью — отдать примат экономическим
ценностям (корпоративным) перед всеми
201
другими ценностями»10. Глобализация, таким образом, представляет собой
всеобщий империализм экономически наиболее конкурентоспособных и
политически могущественных, в первую очередь Соединенных Штатов.
Дело, однако, не ограничивается Соединенными Штатами. Против
глобализации как политики, выгодной сильным и привилегированным мира сего,
могут выступать и некоторые слои населения слаборазвитых стран, находящиеся в
подчинении богатых меньшинств. По словам одного проницательного аналитика
глобализации, пока еще не все замечают, что некоторые местные «рынки со-
средоточивают несметные богатства в руках «посторонних меньшинств»… что
вызывает этническую зависть хронически бедного большинства»11. Эти
меньшинства в силу лучшего образования и более широких контактов располагают
большими возможностями привлекать иностранные инвестиции и становиться
партнерами иностранного бизнеса. Глобализация помогает им извлечь максимум
пользы из своего привилегированного положения, что влечет дальнейшее
углубление национального неравенства и обостряет межнациональную напряжен-
ность. Неутешительная реальность заключается в том, что экономические
привилегии этнического меньшинства создают весьма взрывоопасную
политическую ситуацию; этническая зависть может стать мощной ксенофобской
силой, вызывающей враждебное отношение к порождаемой глобализацией
несправедливости.
Неудивительно, что атака на глобализацию и особенно на ее связь с
Америкой имеет существенную культурную составляющую. По мнению критиков,
продвигая глобализацию по экономическим и политическим причинам, Америка
также преследует своекорыстные цели культурного империализма. В глазах этих
критиков глобализация является синонимом американизации, означает
навязывание другим американского образа жизни, вызывающего
прогрессирующую культурную гомогенизацию мира по американскому образцу.
Такое политическое обвинение напоминает лозунг французских коммунистов о
том, что США занимаются «кокаколонизацией» мира.
202
Этот культурный фактор привносит в дискуссию острый идеологический
момент. Он не только сводит вместе различные оттенки антиглобалистской
идеологии, но и обеспечивает поддержку элит некоторых ключевых государств,
особенно Франции и России.
Для французской политической и культурной элиты нынешнее американское
глобальное превосходство -пусть даже и переносимое как неизбежное зло ради
международной безопасности — представляется формой культурной гегемонии.
Многие представители этой элиты рассматривают глобализацию как американский
план распространения всепроникающей массовой культуры, пагубно действующей
на национальное культурное наследие конкретных стран. Подобная перспектива
вызывает глубокое неприятие у элиты, которая не только безгранично гордится
собственным культурным наследием, но и считает его имеющим мировое
значение. Ее самозащита против предполагаемого вульгаризирующего и гомоге-
низирующего влияния последствий глобализации почти неизбежно принимает
антиамериканскую окраску.
Французы часто и открыто заявляют, что глобализация означает
гомогенизацию. Любые появления глобализации рассматриваются через призму их
совпадения с угрозой распространения американской культуры. Считается, что эта
угроза охватывает диапазон от использования английского языка как средства
межнационального общения -будь то в области контроля за воздушным
сообщением или как рабочий язык международных чиновников — до опасного
влияния на традиции французской кулинарии со стороны проводимой
американцами линии на использование в сельскохозяйственном производстве и
животноводстве технологий генной инженерии, считающихся вредными для
человека.
Правда, следует отметить, что Франция и Америка дорожат своей
исторической дружбой, основанной на искренней и проверенной временем
приверженности демократическим ценностям. Тем не менее на смену затухающему
вызову марксизма пришла новая напряженность во франко-американских
культурных отношениях, которая затронула даже официальный диалог двух
203
стран. Например, в 2000 году Соединенные Штаты организовали встречу в
Варшаве «Сообщества демократических государств» (с участием министров
иностранных дел более 100 стран), в ходе которой министр иностранных дел
Франции утверждал, что американский способ поддержки демократии в
глобальном масштабе плохо сочетается с необходимостью уважения
международного культурного многообразия. Он призывал участников не «ставить
знак равенства между универсализмом и навязыванием западных ценностей» и
осуждал «доминирование англо-американской модели свободного рынка»12.
Подобная критика со стороны французов придала антиглобализму некоторый
налет интеллектуальной элегантности. Тем временем российская элита все чаще
предлагает более антагонистичное политическое определение контркредо. Большая
часть этой элиты инстинктивно испытывает антиамериканские настроения, но ей
недостает системности в формулировках для оправдания этой враждебности и
придания ей конкретного направления. Здесь присутствуют вполне понятные
сожаления Москвы по поводу утраты ею своего места на верху глобальной
иерархии и недовольство эксклюзивным местом, которое занимают США. Большая
часть российской элиты понимает неоспоримый факт, что коммунизм
дискредитирован и возврата к нему быть не может. Ставка на национализм, чтобы
не сказать шовинизм, может способствовать внутриполитической консолидации,
но не принесет России внешних союзников. Было бы затруднительно, а по сути
бесполезно соревноваться с Америкой на основе национализма, который
фокусирует внимание на ужасающих условиях в самой России. Для
противостояния американской «гегемонии» Россия должна заручиться между-
народной поддержкой, а это, в свою очередь, требует солидного интеллектуального
обоснования.
Поэтому представления о том, что глобализация — это прямое продолжение
американского глобального политического превосходства, являются ниспосланной
Богом идеологической возможностью, которая дает основание для всеобъемлющей
косвенной критики единственной сверхдержавы и без явного антиамериканизма
создает
204
предпосылки для объединения сбитых с толку и деморализованных
сегментов
посткоммунизма,
антикоммунизма,
псевдокоммунизма,
националистических и шовинистических элементов в российской элите. Она даже
позволяет использовать остаточные явления старой советской кампании «борьбы с
космополитизмом» для выработки такой позиции, в которой антиглобализм
фактически станет антиамериканизмом. Россия не может экономически
соперничать с Америкой, но контраст между российской бедностью и
американским изобилием может быть сведен к обвинению, что Америка, в отличие
от России, в культурном отношении бесплодна, материалистически алчна и лишена
духовного призвания.
В политическом плане подобного рода взгляды приобщают Россию к другим
распространенным проявлениям антиглобализма в мире. Российская элита
традиционно претендовала на какую-то особую роль для России сначала как для
ТретьёТЪ Рима христианского мира и позже как центра мировой революции,
символом которой являлся развевавшийся над Кремлем красный флаг. Когда в
декабре 1991 года этот флаг был спущен, статус России в глазах многих понизился
до статуса простого национального государства, которое больше уже не олицетво-
ряет какие-то трансцендентальные и транснациональные ценности. Таким образом,
идея контркредо обладает для России определенной привлекательностью и
отвечает ее чаяниям на восстановление самоуважения и более эффективное
идеологическое противодействие глобальному превосходству американского
бизнеса и массовой культуры13.
Есть также еще одна своекорыстная и чисто внутренняя причина
настороженного отношения московской элиты к возглавляемой США
глобализации. Эта элита традиционно испытывала сильные предпочтения в отно-
шении высокоцентрализованной системы управления. Централизованная власть
отвечает ее интересам, в то время как глобализация угрожает ослаблением этой
власти и снижением эффективности национальных политических институтов.
Российская элита инстинктивно отвергает идею децентрализованной нации, в
которой
205
регионы в меньшей степени зависят от Москвы и большей степени напрямую
взаимодействуют с «заграницей»’4.
Официальная позиция Китая тоже отражает явственную культурологическую
враждебность в отношении поддерживаемой США глобализации. В условиях,
когда марксизм утратил свое значение как во внутриполитическом контексте, так и
в глобальном масштабе, политическое руководство Китая нуждается в
альтернативном доктринальном обосновании своей монополии на власть в стране,
в то время как в международном плане оно стремится выработать общее
интеллектуальное видение близких по духу противников американского «гегемо-
низма». Последний аспект, касающийся утверждений об изначальном
антидемократизме глобализации, играющей на руку сильным, дает весьма удобный
аргумент в защиту отстаиваемой Китаем идеи «многополярности»15.
Можно также уловить некоторые элементы формирующейся контрдоктрины
в частых заявлениях китайцев относительно концепции «азианизма»
(предположительно при главенстве Китая), которую надо развивать в интересах
независимого обеспечения коллективных интересов стран Азии перед угрозой
гегемонистской глобализации. Поддерживаемая Китаем концепция «азианизма»
может стать привлекательной альтернативой глобализации, использующей
общность взглядов влиятельной китайской диаспоры в Юго-Восточной Азии и
китайцев в КНР. Два недавних китайских бестселлера: «Китай может сказать
«нет»» (явное подражание очень популярному антиамериканскому памфлету,
написанному видным японским националистом и озаглавленному «Япония,
которая может сказать «нет»», и «Китайский путь: в тени глобализации», отражают
представления о том, что глобализация является продолжением американского
политического и экономического гегемонизма.
Парадоксально, но именно приверженность Китая глобализации, а не
противодействие ей может стать препятствием для мирового экономического
господства США. Как уже отмечалось, Китай является излюбленным примером
для всех, кто пытается рекламировать глобализацию. Китай не только привлекает
206
который видит все меньше возможностей для приложения в сфере
национального производства в самих США, но и вообще становится все более
притягательным для прямых иностранных инвестиций, привлекаемых низкой
себестоимостью производимой продукции, высокой производительностью труда и
избыточной дешевой рабочей силой Китая. Если эту тенденцию связать с
заметным падением уровня прямых иностранных инвестиций в экономику США,
которые сокращают дефицит торгового баланса, и прогрессирующим падением
прибыльности американской промышленности, успех глобализации, превратившей
Китай в главную промышленную фабрику мира, может стать основным фактором в
крахе американской промышленности16.
И наконец, возражения антиглобалистов имеют еще один вполне
практический аспект. Контридеологи понимают, что американская экономика
является локомотивом глобального развития и американская мощь является
основой мировой стабильности. Заметный экономический спад в США и его
отрицательное воздействие на мировую экономику могут повернуть вспять
тенденцию развития свободной мировой торговли (эта тенденция энергично
поддерживается находящимися в Вашингтоне всемирными организациями).
Учитывая, что американская мощь не отделима от жизнеспособной американской
экономики, экономический кризис приведет к ослаблению влияния Америки в
мире, ослабит явно позитивную связь между глобализацией и интересами
безопасности США и стимулирует пагубное национальное экономическое
соперничество. Многие мощные группировки, выражающие национальные
экономические интересы, от немецких угольщиков до японских производителей
риса и американских сталелитейщиков, по крайней мере в краткосрочном плане,
только выиграют от возрождения протекционизма.
Эта смесь мотиваций и убеждений еще не составляет последовательную и
систематичную антиглобалистскую идеологию по типу марксистской связи
псевдоисторического детерминизма и идеалистического фанатизма. Это, скорее,
протест против пугающего будущего и
207
возмутительного настоящего, чем альтернативный план для человечества.
Короче говоря, глобализация осуждается по различным причинам, многие из
которых связаны с лежащим на ней негативным отпечатком Америки, но
контркредо пока еще не предлагает цельного, идеологически привлекательного
альтернативного плана установления мирового политического и экономического
порядка. Сторонники контркредо могут нападать на своего доминирующего
противника, но они пока не в состоянии перейти в решительное контрнаступление.
Со временем, однако, может возникнуть целостная концепция контркредо,
которая даст интеллектуальный импульс для возникновения откровенно
враждебного ЙША политического климата. В период, когда стало модно считать,
что век идеологий закончился,
