Земли и сейчас является самой популярной ветвью буддизма в этой стране. И неудивительно: немногие из наших современников не согласятся с тем, что медитативные и йогические практики других форм буддизма чрезвычайно трудны – или вообще недоступны – для погрязшего в рутине среднестатистического человека. Человека, у которого нет ни времени, ни желания практиковать длинные и сложные молитвенные обряды, изучать философию и утомлять дух и тело, даже «серединными» буддийскими аскезами. Вера в спасительные силы Амитабхи (как и в христианстве в спасительные силы Христа) для многих это действительно единственный путь.
Следующая школа, о которой пойдет речь дальше, называется чань в Китае и дзэн в японском варианте. Оба слова являются производными от индийского слова «дхьяна» – медитация. Другое, правда, малоизвестное, ее название – Сердца Будды. Согласно ее учению, наиболее эффективной является «передача просветления» от сердца к сердцу, то есть напрямую от учителя к ученику.
Школа медитации была основана индийским монахом – брахманом Бодхидхармой, жившем в VI веке, который и стал первым патриархом чань, приехав в качестве проповедника в Китай. При этом на родине он выступал в роли двадцать восьмого патриарха в так называемой цепи ученической преемственности – духовные знания, как мы помним, распространялись в этой стране только в среде брахманов, от учителя к ученику. Поэтому для этого направления буддизма списки преемственности Дхармы, содержащие информацию о последовательной передачи пробуждения – «передаче светальника» – от учителя к ученику, который, в свою очередь, становится учителем, чрезвычайно важны. Согласно же буддийскому канону, основателем чань/дзэн, как и буддизма вообще, считается сам Будда Шакьямуни.
Из учения чань/дзэн следовало, что буддизм можно понять и постичь, лишь внимательно наблюдая за собственным сердцем и контролируя разум. Последнее же вещь крайне необходимая, но невероятно трудная из-за того, что разум вообще субстанция трудно управляемая. Многие индийские (да и не только) духовные учителя сравнивали человеческий разум с бешеной обезьяной, скачущей с ветки на ветку. Подумаем, легко ли контролировать такое животное? Вот именно поэтому как сама медитация, так и элементы подготовки к ней – сосредоточение, концентрация – зачастую бывают для обыкновенного человека чрезвычайно трудны, если вообще достижимы.
Бодхидхарма отказался от скрупулезного изучения священных книг и философских дискуссий, считая медитацию самодостаточным методом достижения буддийской цели – просветления. Ведь если человек сосредоточит весь свой разум на этой единственной цели – стать буддой, то есть тем, кем он, собственно, и является изначально, если поставит это устремление во главу угла – все то, что мешает ему, что привязывает его к иллюзорному миру сансары, отпадет само собой. А когда это случится, и произойдет то, что называется просветлением. Разум интуитивно увидит истину, а человек – свою подлинную природу, природу будды. Обретение состояния будды в течение всего одной жизни – это цель чань/дзэн.
До середины IX века школа чань не имела особого влияния в Китае, поскольку тогдашний император У-цзун больше благоволил последователям даосизма[21 — Даосизм – традиционное китайское учение, включающее в себя элементы мистицизма, шаманизма, религии, медитативные практики, науку и философию.], от которых надеялся получить эликсир бессмертия. Последователи чань даже не имели своих монастырей, поэтому находили прибежище в школе Винай[22 — Школа Винай (санскр. «правила, дисциплина»), иначе школа Люй – одна из разновидностей дальневосточного буддизма. Главным в этой школе считалось исполнение монахами определенных правил и норм. Виная в широком смысле – свод правил буддийской монашеской общины, зафиксированный в канонической литературе. По мере возникновения новых направлений в буддизме, возникали и новые варианты Винаи.]. Но уже в X–XI веках чань/дзэн превращается в одну из основных школ с большими монастырями и духовной иерархией, той самой, против которой и выступал основатель буддизма Будда Шакьямуни…
Учение Чань быстро распространилось и в других странах. Оно импонировало и китайцам, так как имело много общих черт с популярным в Китае даосизмом; и японским воинам-самураям, которые предпочитали обретать сатори – чистое понимание, используя технику дзэн, вместо досконального изучения философских трактатов; и вьетнамцам, в стране которых в X–XIV веках учение дзэн фактически было официальной государственной идеологией; и корейцам, вплоть до распространения конфуцианства.
Еще в начале своей эволюции школа дзэн пережила серьезный конфликт. Дело в том, что некоторые ее последователи считали, что просветление – не постепенный процесс, то есть оно происходит мгновенно, как удар молнии, или так, как приходит неожиданное решение трудной задачи или отгадка загадки, над которой ты долго ломал голову. Вот по этому-то поводу в среде дзэн-буддистов начались дебаты и даже произошел раскол. В конце VII – начале VIII века школа разделилась на Северную и Южную. Южная утверждала, что просветление наступает мгновенно, Северная, напротив, – постепенно. Почему же так произошло? То ли за просветление принималось то, что на самом деле не было таковым, то ли процесс осознания истины действительно у всех разный? Как бы там ни было, но примерно к середине IX века Северная школа прекратила свое существование, а Южная разделилась на пять направлений, или «домов», два из которых существуют и поныне. Это Риндзай (по-японски), или Линьцзи (так ее называют китайцы), основанная китайским монахом Линьцзи И-сюанем, и Сото. Эту школу основали Цаошань Бэнь-цзи и Дуныпань Лян-цзе. Школа Риндзай опирается на технику коанов – специфических вопросов-ответов или парадоксальных диалогов, в результате которых, считается, стимулируется некий интуитивный прорыв сознания и наступает просветление. Распространенный пример коана – вопрос: «Что такое звук хлопка одной ладони?» Школа Сото базируется на технике молчаливого сидения в традиционной позе со скрещенными ногами.
Впрочем, все направления дзэн рекомендовали монахам пребывать в состоянии медитации (внутреннего созерцания) постоянно, при любых видах деятельности и особенно при занятии физическим трудом, который являлся обязательным элементом их жизни. А духовно продвинутые монахи должны были уметь практиковать созерцание даже во сне.
Хотелось бы добавить несколько слов относительно того, почему для дзэн имел немалое значение труд. Дело в том, что данное направление буддизма не поощряет аскетизма и изолированности, а, напротив, всячески приветствует участие человека в жизни как таковой, чтобы реализовать свой духовный потенциал. А труд вообще – и особенно спокойный и несложный – этому способствует. Предаваться труду, как и любому земному делу, рекомендовалось целиком и полностью, не автоматически и не рассеянно, а осознавая себя в каждый момент своей деятельности. И, уж конечно, не с чувством страдания или обремененности, а с легкостью и радостью – тогда и результат, считается, будет поистине великолепным, независимо от того, рубит ли человек дрова или пишет картины, моет ли пол или управляет государством.
Можно сказать, что именно отсюда в какой-то мере вытекает и другой важный, хотя и очень не простой для понимания, момент в дзэн, а именно утверждение, что между жизнью и смертью, добром и злом, сансарой и нирваной, мудростью и глупостью и так далее – и, соответственно, между прачкой и царем, лесорубом и премьер-министром – нет принципиальной разницы. По-видимому, тот, кто сможет это осознать, сможет осознать и свою истинную сущность – сущность будды…
Дзэн-буддизм оказал колоссальное влияние на культуры разных народов, особенно на японскую культуру. Это влияние можно заметить и в поэзии, и в искусстве икебаны, и в чайной церемонии – наглядных примерах типичного дзэн-буддийского парадокса, исходя из которого повседневность и чудо просветления – одно и то же.
Теперь хотелось бы коснуться еще одного направления, начавшего зарождаться во второй половине I тысячелетия н. э. на базе буддизма махаяны. Называется оно ваджраяна, или тантрический буддизм, который можно считать заключительным этапом развития буддизма на территории Индии.
Многие наши современники часто связывают слово «тантра» со словом «секс». Вынуждены их разочаровать: тантра, как и сутра, означает только лишь тип текстов, в которых изложено учение, а не какую-то его особую направленность. В переводе слово «тантра» означает «тянуть, растягивать некую основу», то есть можно сказать, что тантра – это текстовая основа, база учения. Но при этом стоит сделать оговорку: насколько само слово «тантра» не имеет отношения к сексу, настолько же тантрические практики связаны с ним. Вопреки настойчивым призывам самого родоначальника буддизма Будды Шакьямуни к соблюдению целибата – обета полного полового воздержания – среди своих учеников. Обета, надо заметить, весьма популярного в монашеской среде последователей и многих других учений, в том числе православия и католицизма. При поверхностном знакомстве можно было бы сказать, что ваджраяна вообще забыла (если не предала) и дхарму, и сангху, и заветы основателя буддизма. Но не все так просто…
Ваджрой первоначально называли скипетр индийского ведического бога Индры, властителя райских планет. Еще одно значение этого слова – «алмаз». «Яна» означает колесница. В буддизме ваджра ассоциируется с пробужденным сознанием, природа которого несокрушима, как алмаз, с одной стороны, и стремительна, как несущаяся колесница – с другой. Поэтому ритуальная буддийская ваджра – это тоже особый вид скипетра, символизирующий пробуждение и просветление и, кроме того, сострадание.
Несмотря на то, что в отношении «мудрости» практика ваджраяны не многим отличается от практики махаяны вообще, тем не менее методы Алмазной Колесницы очень своеобразны. Ваджраяна утверждает, что ее методы в состоянии обеспечить адепту самое стремительное просветление в сравнении со всеми остальными, существующими духовными практиками. Наряду с этим учителя тантрического буддизма подчеркивают и особую опасность их пути, который они сравнивают с восхождением к вершине горы по канату, натянутому над пропастью.
В чем же заключается опасность тантры? Считается, что даже самая мизерная ошибка на пути ваджраяны способна привести практикующего этот путь человека к безумию или к следующему рождению в особом тантрическом аду. Залогом же успеха являлось бескорыстное стремление как можно скорее сделаться бодхисаттвой на благо всех живых существ, а эгоистическая погоня за личной силой и магическими способностями неминуемо грозит духовной деградацией со всеми вытекающими из этого трагическими последствиями. В связи с этим считалось необычайно важным принять должное посвящение от полностью реализовавшего себя гуру, на поиски которого начинающие сторонники тантризма тратили невероятное количество сил и времени. Такое положение вещей также можно посчитать очередным противоречием утверждению Будды Шакьямуни, что человеку для обретения просветления не нужен никто. Однако не стоит и в этом случае спешить с выводами. Все дело в том, что практика ваджраяны изначально подразумевает наличие опытного, говоря иначе, уже просветленного наставника. Такой наставник выступает не в роли посредника (поскольку, как мы помним, высшей инстанции не существует, и поэтому быть посредником в принципе невозможно), а учителя и помощника, без которого, как мы увидим дальше, ставшим на путь тантрического буддизма (особенно некоторых его разновидностей) соискателям действительно не обойтись.
По причине важности и таинственности обряда посвящения и наличия очень серьезных психопрактик, которыми пользуются некоторые тантрические йогины, ваджраяна
