Дхармы»?
По-видимому, были основания опасаться вынужденного прихода женщин в монашество, обусловленного тяготами существования, а не религиозными устремлениями. В Индии эпохи древности и раннего средневековья рождение женского потомства не представлялось желанным, поскольку затраты, связанные с браком дочерей, могли в буквальном смысле разорить семью, погрузив ее в неоплатные долги. Кроме того, практиковавшееся многоженство и раннее вступление девушек в брак зачастую было чревато вдовством (например, у семи юных жен престарелого землевладельца оказывалось значительно больше шансов овдоветь, чем у взрослой женщины, состоящей в моногамном браке с мужчиной, близким по возрасту). Если вдова не решалась взойти на погребальный костер покойного супруга (т. е. совершить ритуал сатпи — добровольно подвергнуться кремации заживо), она становилась источником общественного унижения для своих родителей и семьи мужа. Положение вдовы было весьма тяжелым — хотя второй брак для нее не запрещался, вступить в него оказывалось затруднительным, ибо вдова, всецело погруженная в работу по обслуживанию домохозяйства, родственников мужа, пребывала в затворничестве. Возвращение в семью родителей не возбранялось традицией, но, как правило, отец с матерью не стремились содержать вдовствующую дочь и не давали согласия на ее возвращение. Кроме всего этого, статус вдовы не вызывал в традиционном индийском обществе сочувствия, поскольку, согласно брахманистским представлениям, вдовство — кармическое следствие безнравственного поведения женщины в прошлом рождении. В этой ситуации принятие буддизма ради последующего ухода в монастырь воспринималось как желанное избавление от непосильных тягот существования, но такой мотив едва ли мог служить твердой религиозной почвой для подвижнической жизни в Дхарме.
Думается также, что подобные побуждения заставляли искать монастырской обители и тех нежеланных дочерей, которых не ожидало в жизни ничего, кроме тяжелого и весьма разнообразного домашнего труда, включавшего чрезвычайно развитое в Индии огородничество. Но если бы все эти женщины оставили свой дом, хозяйственную жизнь постиг бы коллапс.
Буддийская традиция в связи с женщиной выдвигала на первый план идеал благочестивой мирянки — матери будущих достойных членов сангхи, получивших в родительской семье соответствующее Дхарме воспитание. Что же касается образа буддийской монахини, то в назидательной словесности подчеркивалась преданность обетам Пратимокши, требуемая от женщины, покинувшей дом ради учения Будды Шакьямуни. Особенно это касалось строгости в сохранении целомудрия, ибо монахини, пребывая в монастыре рядом с монашествующими мужчинами, не должны были служить для них источником искушений. Учитель Асанга подчеркивает, что монахиня, коснувшаяся одеяния монаха с эротическим побуждением, должна быть после покаяния изгнана из сангхи.
А вот как изображается в одной из буддийских джатак (назидательных повествований) поведение достойной монахини, сумевшей соблюсти себя вдали от монастырской обители. Некая красавица, говорится в джатаке, удостоилась монашества в отрочестве, будучи крайне ревностной последовательницей Дхармы. Она предприняла дальнее путешествие, стремясь услышать проповедь о нереальности «личности» из уст самого Бхагавана. Пробираясь лесной тропой, она повстречала юношу-охотника, который с первого взгляда воспылал к этой остриженной красавице в одеждах цвета охры любовной страстью. Он неотступно следовал за ней, громко восхищаясь ее женскими достоинствами и умоляя предаться вместе с ним наслаждениям. Уверившись, что юноша не отступится от своих неблагих намерений, монашествующая отроковица спросила, что более всего волнует юношу в ее облике, что особенно прельщает. Наивный парень принялся восхищаться красотою глаз, подобных, по его мнению, небесным лотосам. В ответ на это достойная приверженка Дхармы немедленно опустошила свою глазницу и, протянув влюбленному то, что еще мгновение назад было сияющим глазом, молвила: «Это всего лишь комок слизи, возьми его и утоли свое страстное влечение». Боль раскаяния отрезвила юношу — он понял, что рисковал обрести новое рождение в аду, пытаясь искусить монахиню. Молча, на почтительном расстоянии он пошел за нею, и так они достигли берега реки, где Бхагаван излагал свою проповедь о пяти группах причинно обусловленных дхарм, которые лишь образно могут быть названы «личностью». Когда юная монахиня присоединилась к слушателям и обратила свое лицо к Учителю, она снова обрела утраченный глаз.
Иными словами, только исключительная ревностность к Дхарме рассматривалась канонической традицией в качестве надежного основания женского монашества.
Женская красота и сексуальная привлекательность, согласно буддийским воззрениям, — одно из наиболее ярких проявлений «страдания нестабильности», ибо на смену молодости и красоте очень скоро приходят отвратительные признаки старения. Именно под этим углом зрения и должны воспринимать женскую красоту монашествующие мужчины, в противном случае страстное влечение невозможно преодолеть. В одном из назидательных «бродячих» сюжетов, существующих во множестве вариантов, данная позиция представлена следующим образом. Некоего крестьянина покинула красавица жена. Впав в крайнее горе, он отправился на ее поиски. На дороге безутешному повстречался буддийский монах, у которого тот и спросил, обливаясь слезами, не проходила ли здесь молодая и прекрасная женщина, и подробно описал очаровательную наружность своей супруги. Выслушав его, монах отвечал: «Ты все правильно излагаешь — какое-то время назад отвратительный скелет проследовал в соседнюю деревню».
Обеты Пратимокши, будучи направленными против безнравственности, оставались одними и теми же для мужчин и для женщин. Их содержание формально не менялось и в зависимости от статусов в буддийской общине — соблюдающие очистительный пост, миряне, мирянки, послушники, послушницы, шикшаманы, монахи, монахини должны были воздерживаться от убийства, воровства, лжи, сексуальных прегрешений, опьянения. Однако каждый более высокий статус предполагал новую, гораздо более детализированную систему правил самоограничения и самоконтроля.
Начиная со статусов послушника/послушницы, предписывалось полное половое воздержание. Для мирян воздержание от сексуальных прегрешений означало только запрет на совращение чужих жен и мужей и на ненормативный секс (невагинальные сношения, а также сношения в «неподходящем месте» либо в «неподходящее время»). Теоретики Винаи подчеркивали, что миряне, отказываясь от совершения подобных прегрешений, не приносят тем самым обет верности своим супругам, но обязуются исключить безнравственные мотивы и действия из сферы своей сексуальной жизни. Причем это не считалось трудным делом, ибо воздержание от распутства и посягательства на чужой брак поддерживалось характерным для членов традиционных социумов чувством стыда перед собой и другими, уважением к добродетели, высокой оценкой скромности и пристойности.
Что же представлял собой акт принятия дисциплины Пратимокши? Этот вопрос весьма важен именно потому, что помимо обретения статусов упасака («мирянин») и упасика («мирянка») нет иной возможности сделаться буддистом. Буддист — это человек, принявший прибежище в Будде, Дхарме и Сангхе, трех буддийских «драгоценностях», содействующих индивидуальной победе над страданием.
Постканоническая традиция указывает, что Пратимокша делается известной «благодаря сообщению о ней другим или от других», т. е. благодаря миссионерской деятельности буддийских наставников. Обеты монаха, монахини, а также и «той, которая претендует стать монахиней», могут быть приняты лишь теми членами сангхи, которые уже укрепились сначала в мирских обетах, а затем и в обетах послушничества. Буддийская община в лице ее монашеской части, т. е. полноправных бхикшу и бхикшуни, узнав от претендентов об их желании возложить на себя более серьезные обетные ограничения, решает, достойны ли они взыскуемых статусов.
Если же речь идет о приеме в сангху нового члена, желающего сделаться буддистом-мирянином, то этот процесс начинается с принятия дисциплины очистительного поста (упаваса).
Дисциплине очистительного поста в постканонической традиции уделяется значительное внимание, ибо статус соблюдающего очистительный пост обычно предшествует акту вхождения в буддийскую общину и в дальнейшем сопутствует религиозной жизни буддиста в определенные периоды.
Пост, будучи суточной дисциплиной, принимается рано утром. Если же практикуется длительный пост, то каждое утро должен осуществляться акт возобновления дисциплины на следующие сутки. Однако длить пост более восьми дней не следует.
Поскольку дисциплина очистительного поста предполагает голодание, после завершения первых суток разрешается поесть, а потом при желании адепта и с санкции наставника можно принять пост еще на одни сутки.
Предписания Винаи — и это исключительно важно для понимания смысла очистительного поста — исключают его принятие самочинно, только на основе собственного спонтанного волеизъявления. Здесь абсолютно необходима санкция наставника, осмыслявшаяся в буддийской традиции как религиозный дар, получаемый от наставника в дисциплине. В качестве благого донатора — подателя разрешения на очистительный пост могли выступать только те члены общины, кто принял обеты Пратимокши, т. е. носители любого из семи статусов — от монаха/монахини до мирянина/мирянки включительно.
Адепт, принимающий санкцию на очистительный пост, не имел права на словесное общение с наставником, дарующим благо дисциплины поста, ни во время получения разрешения поститься, ни в течение всего суточного поста. Это соответствовало правилам, регламентирующим духовную вертикаль адепт-наставник.
Акт принятия санкции на пост предполагает смиренную позу адепта — он сидел на корточках или стоял на коленях, сложив руки как для религиозного приветствия или в позиции, именуемой «голубь». Перед постом следовало снять с себя все украшения, которые не соответствуют повседневной, будничной традиции оформления внешности, ибо украшения поддерживают аффект тщеславия. Пост длился начиная с предрассветных сумерек («окончания ночи») и до восхода солнца следующего дня.
Суточному воздержанию от пищи придавалось особое значение. Постканонические теоретики считали, что если голодание длится в течение ночи, предшествующей принятию поста, и до захода солнца наступившего дня, то в этом случае говорить о соблюдении поста неуместно.
Суточный очистительный пост трактовался как уподобление архатам, приближение к их образу жизни, и это — приближение к дисциплине Пратимокши, принимаемой на всю жизнь. Пост определялся также каноническим термином, несущим семантику глагола «питать», — пост питает, ибо практика очистительного поста питает и взращивает корни благого, когда они еще слабы, и расширяет благое сознание. Косвенно здесь усматривается ценностный аспект оппозиции пищи материальной и духовной: отказ от пищи в буквальном смысле как от еды способствовал духовному росту, т. е. «питал» его.
Дисциплина очистительного поста с необходимостью включает восемь компонентов. Четыре первых составляющих — это отказ от убийства, воровства, прелюбодеяния и лжи, благодаря чему прекращается совершение тех действий, которые по своей внутренней природе есть грех. Перечисленные факторы предполагают первичную практику воздержания от безнравственности.
Сопровождение поста отказом от греховного образа действия отличает религиозную трактовку воздержания от приема пищи от медицинской, в которой очищение сведено к телесному уровню. Пятая составляющая — внимание/бдительность — выражается в отказе от употребления опьяняющих субстанций. Опьянение, алкогольное или наркотическое, лишает индивида возможности самоконтроля и открывает простор для аффектов. Отказ от употребления опьяняющих субстанций — это фактор трезвенности, обусловливающий способность к самонаблюдению. Напомним, что семантика русского глагола «трезвиться» содержит идею отчетливого видения своих поступков и возможность корректировать мотивы и соответствующие им действия. Даже тот, подчеркивали теоретики Винаи, кто принял обеты воздержания от безнравственности на всю жизнь, опьянившись, может впасть в расслабленность и пренебрежение обязанностями.
Шестая, седьмая и восьмая составляющие очистительного поста — это факторы аскетизма, включающие отказ от почивания на широких и высоких постелях, от благовоний, умащений, от увеселительных видов деятельности и приема пищи в неурочное время. Они предполагают отказ от чувственных провокантов. Иными словами, факторы аскетизма отрицают как ценность все то, что входит в понятие комфорта
