Бубновая история. Михаил Афанасьевич Булгаков
I. СОН И ГОСБАНК
Мохрикову в номере гостиницы приснился сон — громаднейший бубновый туз на ножках и с лентами на груди, на которых были написаны отвратительные лозунги: «Кончил дело — гуляй смело!» и «Туберкулезные, не глотайте мокроту!»
— Какая смешная пакость! Тьфу! — молвил Мохриков и очнулся. Бодро оделся, взял портфель и отправился в Госбанк. В Госбанке Мохриков мыкался часа два и вышел из него, имея в портфеле девять тысяч рублей.
Человек, получивший деньги, хотя бы и казенные, чувствует себя совершенно особенным образом. Мохрикову показалось, что он стал выше ростом на Кузнецком мосту.
— Не толкайтесь, гражданин, — сурово и вежливо сказал Мохриков и даже хотел прибавить: — У меня девять тысяч в портфеле, — но потом раздумал.
А на Кузнецком кипело, как в чайнике. Ежесекундно пролетали мягкие машины, в витринах сверкало, переливалось, лоснилось, и сам Мохриков отражался в них на ходу с портфелем то прямо, то кверху ногами.
— Упоительный городишко Москва, — начал размышлять Мохриков, — прямо элегантный город!
Сладостные и преступные мечтания вдруг пузырями закипели в мозгу Мохрикова:
— Вообразите себе, дорогие товарищи… вдруг сгорает Госбанк! Гм… Как сгорает? Очень просто, разве он несгораемый? Приезжают команды, пожарные тушат. Только шиш с маслом — не потушишь, если как следует загорится! И вот вообразите: все сгорело к чертовой матери — бухгалтеры сгорели и ассигновки… И, стало быть, у меня в кармане… Ах, да!.. Ведь аккредитив-то из Ростова-на-Дону? Ах, шут тебя возьми. Ну, ладно, я приезжаю в Ростов-на-Дону, а наш красный директор взял да и помер от разрыва сердца, который аккредитив подписал! И кроме того, опять пожар, и сгорели все исходящие, выходящие, входящие — все, ко псам, сгорело. Хи-хи! Ищи тогда концов. И вот в кармане у меня беспризорных девять тысяч. Хи-хи! Ах, если б знал наш красный директор, о чем мечтает Мохриков, но он не узнает никогда… Что бы я сделал прежде всего?..
II. ОНА!
…Прежде всего…
Она вынырнула с Петровки. Юбка до колен, клетчатая. Ножки — стройности совершенно неслыханной, в кремовых чулках и лакированных туфельках. На голове сидела шапочка, похожая на цветок колокольчик. Глазки — понятное дело. А рот был малиновый и пылал, как пожар.
«Кончил дело, гуляй смело», — почему-то вспомнил Мохриков сон и подумал: «Дама что надо. Ах, какой город Москва! Прежде всего, если бы сгорел красный директор… Фу! вот талия…»
— Пардон! — сказал Мохриков.
— Я на улице не знакомлюсь, — сказала она и гордо сверкнула из-под колокольчика.
— Пардон! — молвил ошеломленный Мохриков, — я ничего!..
— Странная манера, — говорила она, колыхая клетчатыми бедрами, — увидеть даму и сейчас же пристать. Вы, вероятно, провинциал?
— Ничего подобного, я из Ростова, сударыня, на Дону. Вы не подумайте, чтобы я был какая-нибудь сволочь. Я — инкассатор.
— Красивая фамилия, — сказала она.
— Пардон, — отозвался Мохриков сладким голосом, — это должность моя такая: инкассатор из Ростова-на-Дону. Фамилия же моя Мохриков, позвольте представиться. Я из литовских дворян. Основная моя фамилия, предки когда-то носили — Мохр. Я даже в гимназии учился.
— На Мопр похоже, — сказала она.
— Помилуйте! Хи-хи!
— А что значит «инкассатор»?
— Ответственная должность, мадам. Деньги получаю в банках по девять, по двенадцать тысяч и даже больше. Тяжело и трудно, но ничего. Облечен доверием…
«Говорил я себе, чтобы штаны в полоску купить. Разве можно в таких штанах с дамой разговаривать на Кузнецком? Срам!»
— Скажите, пожалуйста: деньги? Это интересно!
— Да-с, хи-хи! Что деньги! Деньги — тлен!
— А вы женаты?
— Нет, а вы такие молодые, мадам, и одинокие, как…
— Как что?
— Ха-ха!
— Хи-хи.
……………………………………………….
— Сухаревская-Садовая, №201… Вы ужасно дерзкий инкассатор!
— Ах, что вы! Мерси. Только в номер заеду переоденусь, У меня в номере костюмов — прямо гибель. Это дорожный, так сказать, не обращайте внимания — рвань. А какая у вас шапочка очаровательная? Это что вышито на ней?
— Карты. Тройка, семерка, туз.
— Ха-ха!
III. ПРЕОБРАЖЕНИЕ
— Побрейте меня, — сказал Мохриков, прижимая к сердцу девять тысяч, в зеркальном зале.
— Слшсс… С волосами что прикажете?
— Того, этого, причешите.
— Ваня, прибор!
Через четверть часа Мохриков, пахнущий ландышем, стоял у прилавка и говорил:
— Покажите мне лакированные полуботинки…
Через полчаса на Петровке в магазине под золотой вывеской «Готовое платье» он говорил:
— А у вас где-нибудь, может быть, есть такая комнатка, этакая какая-нибудь, отдельная, где можно было бы брючки переодеть?..
— Пожалуйста.
Когда Мохриков вышел на Петровку, публика оборачивалась и смотрела на его ноги. Извозчики с козел говорили:
— Пожа, пожа, пожа…
Мохриков отражался в витринах и думал: «Я похож на артиста императорских театров…»
IV. НА РАССВЕТЕ
…Когда вся Москва была голубого цвета, и коты, которые днем пребывают неизвестно где, ночью ползали, как змеи, из подворотни в подворотню, на Сухаревской-Садовой стоял Мохриков, прижимая портфель к груди, и, покачиваясь, бормотал:
— М-да… Сельтерской воды или пива если я сейчас не выпью, я, дорогие товарищи, помру, и девять тысяч подберут дворники на улице… То есть не девять, позвольте… Нет, не девять… А вот что я вам скажу: ботинки — сорок пять рублей… Да, а где еще девять червонцев? Да, брился я — рубль пятнадцать… Довольно зто паскудно выходит… Впрочем, там аванс сейчас я возьму. А как он мне не даст? Вдруг я приезжаю, говорят, что от разрыва сердца помер, нового назначили. Комичная история тогда выйдет. Дорогой Мохриков, спросят, а где же двести пятьдесят рублей? Потерял их, Мохриков, что ли? Нет, пусть уж он лучше не помирает, сукин кот… Извозчик, где сейчас пива можно выпить в вашей паршивой Москве?
— Пожа, пожа, пожа… В казине.
— Это самое… как его зовут?.. Подъезжай сюда. Сколько?
— Два с полтиной.
— И… э… ну, вот, что ты? Как тебя зовут?.. Поезжай.
V. О, КАРТЫ!..
Человек в шоколадном костюме и ослепительном белье, с перстнем на пальце и татуированным якорем на кисти, с фокусной ловкостью длинной белой лопаткой разбрасывал по столу металлические круглые марки и деньги и говорил:
— Банко сюиви! Пардон, месье, игра продолжается!..
За круглыми столами спали трое, положивши головы на руки, подобно бездомным детям. В воздухе плыл сизый табачный дым. Звенели звоночки, и бегали с сумочками артельщики, меняли деньги на марки. В голове у Мохрикова после горшановского пива несколько светлело, подобно тому, как светлело за окнами.
— Месье, чего же вы стоите на ногах? — обратился к нему человек с якорем и перстнем. — Есть место, прошу занимайте. Банко сюиви!
— Мерси! — мутно сказал Мохриков и вдруг машинально плюхнулся в кресло.
— Червонец свободен, — сказал человек с якорем и спросил у Мохрикова: — Угодно, месье?
— Мерси! — диким голосом сказал Мохриков…
VI. КОНЕЦ ИСТОРИИ
Озабоченный и очень вежливый человек сидел за письменным столом в учреждении. Дверь открылась, и курьер впустил Мохрикова. Мохриков имел такой вид: на ногах у него были лакированные ботинки, в руках портфель, на голове пух, а под глазами — зеленоватые гнилые тени, вследствие чего курносый нос Мохрикова был похож на нос покойника. Черные косяки мелькали перед глазами у Мохрикова и изредка прерывались черными полосками, похожими на змей; когда же он взвел глаза на потолок, ему показалось, что тот, как звездами, усеян бубновыми тузами.
— Я вас слушаю, — сказал человек за столом.
— Случилось чрезвычайно важное происшествие, — низким басом сказал Мохриков, — такое происшествие, прямо неописуемое.
Голос его дрогнул и вдруг превратился в тонкий фальцет.
— Слушаю вас, — сказал человек.
— Вот портфель, — сказал Мохриков, — извольте видеть — дыра, — доложил Мохриков и показал.
Действительно, в портфеле была узкая дыра.
Помолчали.
— В трамвай сел, — сказал Мохриков, — вылезаю, и вот (он вторично указал на дыру) — ножиком взрезали!
— А что было в портфеле? — спросил человек равнодушно.
— Девять тысяч, — ответил Мохриков детским голосом.
— Ваши?
— Казенные, — беззвучно ответил Мохриков.
— В каком трамвае вырезали? — спросил человек, и в глазах у него появилось участливое любопытство.
— Э… э… в этом, как его, в двадцать седьмом…
— Когда?
— Только что, вот сейчас. В банке получил, сел в трамвай и… прямо форменный ужас…
— Так. Фамилия ваша как?
— Мохриков. Инкассатор из Ростова-на-Дону.
— Отец от станка, мать кооперативная, — сказал жалобным голосом Мохриков. — Прямо погибаю, что мне теперича делать, ума не приложу.
— Сегодня банк заперт, — сказал человек, — в воскресенье. Вы, наверное, перепутали, гражданин. Вчера вы деньги получили?
«Я погиб», — подумал Мохриков, и опять тузы замелькали у него в глазах, как ласточки, потом он хриплым голосом добавил:
— Да это я вчера, которые эти… д… деньги получил.
— А где были вечером вчера? — спросил человек.
— Э… э… Ну, натурально в номере. В общежитии, где остановился…
— В казино не заезжали?
Мохриков бледно усмехнулся:
— Что вы! Что вы! Я даже это… не это… не, не был, да…
— Да вы лучше скажите, — участливо сказал человек, — а то ведь каждый приходит и говорит — трамвай, трамвай, даже скучно стало. Дело ваше такое, что все равно лучше прямо говорить, а то, знаете, у вас пух на голове, например, и вообще. И в трамвае вы ни в каком не ездили…
— Был, — вдруг сказал Мохриков и всхлипнул.
— Ну, вот и гораздо проще, — оживился человек за столом. — И мне удобнее, и вам.
И позвонивши, сказал в открывшуюся дверь:
— Товарищ Вахромеев, вот гражданина нужно будет проводить…
И Мохрикова повел Вахромеев
