Я еду в Батум. И… это… ко мне на квартиру, чтобы… это… чемодан!
Адъютант. Слушаю. (Бежит к дверям.)
Ваншейдт. Я с вами, ваше превосходительство.
Губернатор. Что? Ах да, да…
Чья-то рука в самых дверях подает Адъютанту телеграмму.
Адъютант. Срочная.
Губернатор. Ну, ну?
Адъютант(читает). «Панаиота побили на Сидеридисе. Подпись: Сидеридис».
Губернатор(взревел). Что же это такое?! Я вас спрашиваю! Это еще что? Какой Панаиот? Что это значит? Почему побили? Телеграфируйте этому Сидеридису, чтобы он сию минуту перестал телеграфировать мне глупости! Кто это Панаиот?
Ваншейдт. Панаиот, ваше превосходительство, это главный приказчик у Сидеридиса.
Губернатор. Так черт же их… так и телеграфируйте: почему его побили? Шинель мне!
Курьер бросается к вешалке, Ваншейдт — тоже.
Губернатор(всовывая руки в рукава). Зачем побили? Ведь если побили, значит, есть в этом избиении какой-то смысл! Подкладка, цель, смысл!! (Поспешно выходит, за ним бросается Ваншейдт.)
Темно.
Картина пятая
Через сутки. Мартовский день. Наполовину выгоревший цех на заводе в Батуме. Чувствуется, что и цех и двор залиты громаднейшей толпой (ее самое не видно). Цепь городовых не подпускает ее к какому-то помосту, на котором стоят Трейниц, полицмейстер, Ваншейдт и Кякива. Слышен ровный гул толпы. Входит Губернатор в сопровождении двух казаков.
Губернатор. Здравствуйте, господа!
Полицмейстер. Здравия желаю, ваше превосходительство.
Губернатор. Это что же? Целая толпа, как я вижу?
Полицмейстер вздыхает.
Губернатор. Безобразие! Здравствуйте, рабочие!
Молчание.
Безобразие! (Обращает свое внимание на Кякиву) Это кто такой?
Трейниц. Переводчик при жандармском управлении, ваше превосходительство.
Кякива. Кякива, ваше превосходительство.
Губернатор. Безобра… а, хорошо. Вы им… ты им… э… любезнейший, будете… будешь переводить. (Толпе.)
Ну-с, выпустите вперед главных.
Толпа закричала на русском, грузинском языках. «У нас нету главных!.. Нету у нас никаких главных!.. Все одинаково терпим!.. Все мы здесь главные!.. Все!..»
Кякива. Они, ваше превосходительство, говорят, что нету главных, все одинаково, говорят…
Губернатор. Что это значит — одинаково?
Кякива(кричит по-русски). Что значит — одинаково?
Губернатор. Не могут же объясняться сразу две тысячи человек! Пусть народ выпустит того, кто изложит их желания! (Полицмейстеру.) Всегда надо пробовать подействовать мерами кротости.
Полицмейстер вздыхает. Выходят Геронтий, Порфирий и Климов.
Губернатор. Ну, вот так-то лучше. Потолкуем, разберемся в ваших нуждах. (Геронтию.) Ну, говори, что у вас тут, чем это вы недовольны?
Геронтий. Очень тяжко живем, мучаемся.
Кякива. Он говорит, мучается.
Губернатор. Понимаю я.
Толпа: «Нету житья!.. Плохо живем!.. Мучаемся!..»
Полицмейстер. Тише вы! Один будет говорить.
Геронтий. Человек не может работать по шестнадцать часов в сутки. Поэтому рабочие выставляют такие требования: рабочий день не должен превышать десяти часов.
Губернатор. Гм…
Геронтий. Накануне воскресных и праздничных дней работу заканчивать в четыре часа пополудни. Без разбору не штрафовать. Штраф не должен превышать трети жалованья. (По-грузински повторяет эти слова)
Толпа: «Замучили штрафами!»
Климов. Штрафами последнюю рубаху снимают!
Ваншейдт. Это, ваше превосходительство, неправда.
Климов. Как это — неправда?
Толпа: «Как это — неправда?.. Догола раздевают рабочего!.. Живодерствуют!..»
Полицмейстер. Тише!
Геронтий. Всем поденным прибавить по двадцать копеек. Рабочим, которые возят пустые банки, прибавить на каждую тысячу банок одну копейку. Заготовщикам ручек прибавить десять копеек с тысячи. В лесопильном прибавить двадцать копеек на каждую тысячу ящиков.
Ваншейдт(полицмейстеру). Нет, вы все это слышите?
Полицмейстер вздыхает.
Геронтий. И требуем мы еще, чтобы всех уволенных до последнего человека приняли бы обратно.
Ваншейдт(полицмейстеру). Нет, вы прислушайтесь!
Геронтий. И еще мы требуем, чтобы с нами не поступали как со скотом, чтобы не избивали рабочих. Бьют рабочих на заводе.
Губернатор(Ваншейдту). То есть как?..
Ваншейдт. Я никогда не видел! Этого не может быть… Клевета…
Климов. А вы посмотрите!
Из толпы выбегает рабочий-грузин, сбрасывает башлык с головы, показывает лицо в кровоподтеках и ссадинах, что-то выкрикивает по-грузински, потом кричит по-русски: «Палкой, палкой!»
Губернатор(Ваншейдту). Э!..
Ваншейдт. В первый раз вижу… может быть, он что-нибудь украл?
Климов. Он щепок взял на растопку! Цена этой растопки на базаре меньше копейки! И его били сторожа, как ломовую лошадь! Все свидетели! Весь цех видел! Били!
Толпа закричала страшно: «Били! Истязали! Насмерть забивали! Все свидетели!»
Ваншейдт. Я же, ваше превосходительство, не могу отвечать за сторожа… сторожа уволю…
Полицмейстер. Замолчать!
Послышался полицейский свисток. Толпа стихает.
Губернатор(Геронтию). Все?
Порфирий(выступая вперед и стараясь держаться как можно спокойнее и деловитее). Нет, еще не все. Есть еще одно последнее требование: когда мы работаем, мы получаем полную плату. Но если на заводе временно не будет для всех работы, то чтобы устроили или две смены и чтобы неработающая смена получала половину платы.
Губернатор. Что? Я спрашиваю: что такое? Я ослышался или ты угорел? Э… (Кякиве.) Переведи ему.
Кякива укоризненно вертит пальцами перед лбом, показывая Порфирию, что тот угорел.
Губернатор. Где же это видано?.. Чтобы рабочий не работал, а деньги получал? Я просто… э… не понимаю… (Трейницу.) Где же тут здравый смысл?
Порфирий, поворачиваясь к толпе, говорит раздельно и внятно по-грузински. На лице у него выражение полного удовлетворения, видно, что все козыри у него на руках. Толпа в ответ весело прогудела.
Губернатор(Кякиве). Переведи.
Кякива(конфузясь). Он, я извиняюсь, ваше превосходительство, говорит про ваших лошадей…
Губернатор. Ничего не понимаю! При чем здесь лошади?
Кякива. Он, я извиняюсь, ваше превосходительство, говорит, что когда вы на лошадях ездите, кормите их, а когда они в конюшне стоят, то ведь тоже кормите. А иначе, говорит, они околеют и вам не на чем будет ездить. А разве, говорит, человек не достоин того, чтобы его все время кормили? Разве он хуже лошади? Это он говорит!
Полное молчание.
Трейниц(полицмейстеру). Ага, Ну, понятно, чья это выдумка. Не будет добра в Батуме.
Губернатор. Это… это… что-то совершенно нелогичное… Возрази ему… то есть переведи… Лошади лошадями, а люди — это совсем другой, так сказать, предмет. (Порфирию, укоризненно.) Драгоценнейший дружок!.. Переведи!
Кякива(Порфирию). Драгоценнейший дружок!
Губернатор. Что ты, черт тебя возьми!.. Разве так переводят?
Кякива. Он понимает, ваше превосходительство! «Драгоценнейший дружок» так и будет на всех языках — драгоценнейший дружок!
Губернатор. Пошел вон!
Кякива скрывается за спиной Губернатора.
Губернатор. Что такое? (Трейницу.) Я не совсем понимаю, полковник… это какой-то идиот! Неужели жандармское управление не могло найти другого? Это же попугай!
Трейниц(сухо). До сих пор он, ваше превосходительство, работал толково.
Губернатор. Не понимаю-с! (Рабочим.) Нет, друзья мои, это невиданно и неслыханно!
Климов. А Путиловский?
Губернатор. Что Путиловский?
Климов. Когда Путиловский сгорал, покуда новые цеха строили, рабочие получали половину жалованья.
Губернатор. Это…э…Путиловский — это Путиловский… а тут это совершенно невозможно. Да-с! Нет, друзья мои, я вижу, что какие-то злонамеренные люди вас смутили, пользуясь вашей доверчивостью, и… требования ваши чрезмерны и нелепы. Насчет избитого будет произведено строжайшее расследование и все, конечно, виновный понесет заслуженную кару… а требования ваши… нет… Куда он девался, черт его возьми? (Кякиве.) Что ты стоишь как истукан? Переводи!
Кякива кричит толпе по-грузински. Толпа отвечает по-русски и по-грузински: «Не станем на работу, если требования не будут выполнены!»
Губернатор. Что это они?
Кякива. Они не хотят.
Губернатор. Друзья мои! Как отец обращаюсь к вам, и притом отец родной: прекратите забастовку и станьте на работу! Любя вас всей душой и жалея говорю.
Кякива переводит эти слова. Толпа отвечает: «Не исполнят требования — не станем на работу». Гул.
Губернатор. Что они?
Кякива. Они не хотят.
Губернатор. Ах так? Упорствовать? Ну, так вот что, предупреждаю, что если завтра, когда дадут гудок, не станете на работу, я вас… по этапу… в Сибирь!
Кякива(кричит рабочим). Сибирь!
Климов. Сибирью грозите?
Порфирий. Не пугайте, не станем!
Геронтий. Не станем на работу!
Губернатор. Ах вот что! Бунт? (Полицмейстеру.) Арестовать этих трех подстрекателей! Я вам покажу!
Полицмейстер(городовым). Берите этих трех!
Климов. Вот оно что! Вот оно как! Товарищи, полюбуйтесь на отца родного, Губернатора! Выманил вперед, а теперь брать!
Геронтий(по-грузински). Обманул нас!
Порфирий. Берите… Берите…
Рабочие: «Обманул Губернатор!» Выбегают несколько человек, кричат: «Берите и нас вместе с ними!»
Губернатор. Стражников сюда!
Трейниц (Полицмейстеру). Берите и этих, которые выбежали. Ничего.
Толпа возмущенно кричит. Послышался свист в толпе, ему отвечает свисток одного из городовых.
Губернатор. Вы у меня в Сибири опомнитесь! (Полицмейстеру.) Лошадей мне!
Темно.
Картина шестая
Серенькое мартовское утро. Широкая улица в Батуме перед зданием пересыльных казарм. Забор с воротами. Груды щебня. На улице полицмейстер и шеренга городовых. Полицмейстер бледен, взволнован, глядит то вдаль, то на казармы. Из-за забора казарм слышен говор и гул. А издали слышится приближающийся шум громаднейшей толпы. Городовые испуганы, волнуются. Простучали подкатившие фаэтоны. Выходит Трейниц. С ним двое жандармов и Кякива.
Трейниц(глядя вдаль). Ого! Слились? Сколько же это их?
Полицмейстер(глухо). Тысяч пять, а то и все шесть.
Трейниц. Ого!
Полицмейстер(тревожно). А что же его превосходительство?
Трейниц. Едет. (Глядит вдаль.) Ну, все как полагается… флаги… так, так… и, кажется, чужие есть? Интересно… (Кякиве.) Кто впереди? Не различишь?
Кякива. Не могу разобрать.
Полицмейстер. С флагом, кажется, ротшильдовские.
Трейниц. Так.
Толпа слышна все ближе и ближе. В ней поют. Слышны слова: «…и нам не нужно златого кумира, ненавистен нам царский чертог…» На «Марсельезу» накатывает другая песня.
И «Марсельеза»… (Вглядывается.) А вот там, с флагом… блуза, пальто, шарф… Ведь это, пожалуй, чужой?
Полицмейстер. Трудно сказать…
Трейниц. Да, чужой, чужой. Полковник, надо будет, как только приблизятся, оторвать передовых и взять их.
Полицмейстер. Трудно. С одними городовыми не справиться. Плотно идут. Надо войска.
Трейниц. Нет, до войск надо, надо, полковник.
Полицмейстер(городовым). Как подойдут, отрезать переднюю шеренгу, взять этих у флага.
Городовой(с сомнением). Слушаю.
Кякива(Трейницу). Чужой, чужой, вижу теперь.
Трейниц. Ну конечно.
Послышался стук коляски, конский топот, входит Губернатор, с ним два казака.
Губернатор(остолбенев при виде надвигающейся толпы). Что же это такое?
Полицмейстер. Войска бы, ваше превосходительство.
Губернатор. Надо было раньше разрезать их! Э… как же это допустили?
Полицмейстер. Ваше превосходительство, шесть тысяч…
Губернатор (казаку). Лети к капитану Антадзе, скажи, чтобы спешно выводил роту сюда, к казармам!
Казак убегает. Толпа подходит с тяжким гулом. Впереди — Хиримьянц с красным флагом Теофил, Наташа, Миха. Сталин рядом с Хиримьянцем. За ними стеной рабочие, среди них есть женщины.
Сталин(обращаясь к окнам казарм). Здравствуйте, товарищи!
Теофил. Здравствуйте! Мы пришли!
Рабочие: «Мы пришли за вами!» Из окон казарм подошедших увидели, из двора казарм их услышали. Двор отвечает подошедшим криками: «Пришли! Товарищи! Глядите, пришли! Освободите нас! Освободите!»
Трейниц(Кякиве). Он? Как думаешь?
Губернатор(толпе). Что это? Бунт? Убрать флаги! Остановиться!
Сталин. Мы больше никуда и не идем. Мы пришли. Освобождайте арестованных рабочих!
Xиримьянц. Не уйдем без этого!
Рабочие: «Выпустите арестованных!» В казармах крики: «Освободите нас!»
Губернатор. Убрать флаги! Разойтись!
Трейниц(Губернатору). Ваше превосходительство, попрошу вас немного назад…
Губернатор отступает.
Трейниц(обращается к полицмейстеру). Ну-ка, попробуйте…
Полицмейстер (городовым). Ну-ка, вперед, берите передних,
Городовые и двое жандармов врезываются в толпу.
Теофил. Куда? Ах, драться?
Сталин. Не бойтесь их!
Толпа наваливается на городовых, мнет их.
Теофил. Не бейте их! Не бейте! Только гоните их!
Крик в толпе: «Бей их, проклятых!»
Миха. Что ты делаешь?!
Покатились две полицейские фуражки, с одного из городовых сорвали шашку.
Теофил. Вон отсюда!
Городовые побежали.
Сталин. Вы ничего не сделаете с нами! Освободите арестованных!
В казармах гул.
Губернатор(в смятении отступая). Всех перестреляю!
В это время ветхие ворота казармы начинают трясти изнутри, а издали послышался приближающийся грохот барабанов, а затем солдатская песня:
«Барабан наш громко бьет,
Приближение войска взволновало толпу. Послышались крики: «Войско идет! Ой, войско идет*» Выбежавшая из толпы женщина кричит Сильвестру по-грузински: «Ой, войско! Стрелять будут!»
Сильвестр(кричит по-грузински). Не посмеют