третий год так живут!
29. VI. 41.
Послал Олечке открытку:
С постели рано я вскочил:
Письмо от Оли получил!
Я не читал и не молчал,
«Как наша Оля подросла!
Переросла она осла!
А ведь не маленький осел
Он ростом выше, чем козел.
Потом, смотрите, как она
Ужасно сделалась умна!
Сдала экзамен на башо
У кур и кроликов своих,
Когда зимой кормила их!»
Но оказалось, что во сне
Вся эта глупость снилась мне,
Что я письма не получал
И не скакал и не кричал…
И так обиделся я вдруг,
Что посинел и весь распух.
30. VI. 41.
[…] И вообще становлюсь все грустнее и грустнее: все, все давит мысль о старости. […]
Итак, пошли на войну с Россией: немцы, финны, итальянцы, словаки, венгры, албанцы (!) и румыны. И все говорят, что это священная война против коммунизма. Как поздно опомнились! Почти 23 года терпели его!
Швейцарские газеты уже неинтересно читать.
В двенадцатом часу полиция. Рустан с каким-то другим. Опрос насчет нас трех мужчин, кто мы такие, т. е. какие именно мы русские. Всем трем арест при полиции на сутки – меня освободили по болезни, Зурова взяли; Бахрак в Cannes, его, верно, там арестовали. Произвели осмотр моей комнаты.
Рустан вел (себя) удив. благородно.
Во втором часу радио: Франция прервала дипломат. отношения с Россией ввиду ее мировой коммунистич. опасности.
8 часов вечера.
Был др. Deville, осматривал меня. Веру и Маргу.
Часа в три приехал из Cannes Бахр., пошел в полицию и должен провести там ночь, как
* святая война во имя спасения мировой цивилизации от смертельной угрозы большевизма (фр.).
и Зуров. А, м. б., еще и день и ночь?
На душе гадко до тошноты.
Слухи из Парижа, что арестован Маклаков (как и все, думаю).
Радио – немцы сообщают, что взят Львов и что вообще идет разгром «красных».
Поздно вечером вернулись М. и Г., ходившие в полицию на свидание с 3. и Б., которым отнесли кое-что из еды и для спанья. Оказалось, что всех арестован, русских (вероятно, человек 200-300) отвезли за город в казармы; М. и Г. пошли туда и видели во дворе казармы длинную вереницу несчастных, пришибленных (и в большинстве оборванных) людей под охраной жандармов. Видели Самойлова, Федорова, Тюкова, взятых с их ферм, брошенных у некоторых, несемейных, на полный произвол судьбы со всеми курами, свиньями, со всем хозяйством. Жестокое и, главное, бессмысленное дело.
1. VII. 41. Вторник.
С горя вчера все тянул коньяк, ночь провел скверно, утром кровь. Вера бегала в город покупать кое-что для наших узников, потом была в казарме (это километров 5, 6 от города туда и назад). Видела 3. и Б. Они ночевали на полу, вповалку со множеством прочих.
Вчера перед вечером и весь вечер грохотало громом. Нынче с утра солнечно, с полудня тучки, редкий дождь изредка. На душе тупая тошнота. Валяюсь и читаю Флобера (его письма 70-го года).
В Эстонии уже горят леса. Думаю, русские будут жечь леса везде.
Вечер, 91/2, т. е. по-настоящему 71/2. Мутно, серо, мягко, все впадины долины в полосах белесого дыма – оч. тихо, дым от вечерних топок не поднялся.
Не запомню такой тупой, тяжкой, гадливой тоски, которая меня давит весь день. Вспомнилась весна 19-го года, Одесса, большевики – оч. похоже на то, что тогда давило.
Наши все еще в казарме. Г. и М. были там вечером, видели Б., 3., Самойлова, Федорова – этот о своей собаке: «нынче моего сукина сына еще покормят, а завтра? Издохнет сукин сын!» Город прислал в казармы кровати, будет кормить этих узников. Большое возмущение среди французских обывателей тем, что делается.
Как нарочно, читаю самые горькие письма Флобера (1870 г., осень, и начало 1871 г.).
Страшные бои русских и немцев. Минск еще держится. Желтоватая, уже светящаяся половина молодого месяца. Да, опять «Окаянные дни»!
2 VII. 41.
Проснулся в 6, оч. плохо себя чувствуя. В. встала еще раньше и ушла – в казарму, очевидно. Заснул до 81/2, сладостр. сны. В 9 телеграмма М. от кого-то. Г. вошла, прося 5 фр. для телеграфн. мальчишки и сказала, что сами русские только что объявили, что они сдали Ригу и Мурманск. Верно, царству Сталина скоро конец. Киев, вероятно, возьмут через неделю, через две.
Приезд в Париж 28 марта 20 г., каштаны, новизна и прелесть всего (вплоть до колбасных лавок…). Какая была еще молодость! Праздничные дни были для всех нас.
3. VII. 41. Часов в 8 вечера вернулись из казарм Бахр. и Зуров. Там было все-таки тяжело – грязь, клопы; спали в одной камере (правда, большой) человек 30. Сидели и ждали опросов. Но никто ничего не спрашивал. А нынче вдруг приехала какая-то комиссия, на паспортах у всех поставила (пропуск.- О. М.) и распустила всех. Глупо и безобразно на редкость.
5.VII.41. Суб.
С утра довольно мутно и прохладный ветерок. Сейчас – одиннадцатый час идет на погоду. И опять, опять, как каждое утро, ожидание почты. И за всем в душе тайная боль – ожидание неприятностей. Изумительно! Чуть не тридцать лет (за исключением десяти, сравнит, спокойных в этом смысле) живешь в ожидании и всегда в поражении своих надежд!
Пришла газета. Немцы: «сотни тысяч трупов красных на полях сражений…» Русские: «тысячи трупов немцев на полях сражений…»
«Блажен, кто посетил сей мир». На мою долю этого блаженства выпало немножко много! J’en ai assez!
6. VII. 41.
Неподвижный день с пухлым облачным небом. Вчера письмо от Andre Gide (он в Gabris’ve), беспокоится за меня в связи с арестами русских. Очень меня тронул.
Нынче ответил ему.
Ожидания! Жизнь вообще есть почти постоянное ожидание чего-то.
Читаю «Моя жизнь дома и в Ясной Поляне» Т. А. Кузминской. Очень много пустяков, интересных только ей.
Противно – ничего не знаешь толком, как идет война в России.
Англ. радио: Иден217 сказал, что через 2 недели произойдет нечто такое, что поразит весь мир.
Новая мудрая мера: высылают,- вернее, рассылают, куда попало и неизвестно зачем, англичан. М-те Жако, прожившая в Грассе всю жизнь, должна уехать с детьми (и бросить весь свой дом) в какое-нибудь глухое место из тех шести, что ей предложили на выбор – в горах выше Грасса и еще где-то.
8. VII. 41. Понедельник.
[…] Ездил один в Cannes. Купался. Жара, когда вышел из дому на автобус, страшная. На берегу песок как огонь.
Сидел в «Клэридже» – пустота, скука. Послал Олечке открытку:
Пишу тебе два mots, Целую за письмо, За чудную картинку, Где Ваня кормит свинку.
В сумерки началась гроза, все увеличиваясь, все больше трепеща, дергаясь и вслед за тем на мгновение все открывая и заливая бледно-сиреневым светом; все усиливались и учащались удары грома, иногда соверш. оглушительные. Так и заснул под эти удары (около 12). Уже шумел ливень, точно заливая огонь молний (необъятных полетов, при которых иногда над Cannes в полнеба сверкала, извиваясь, огненно-золотистая змея).
9. VII. 41. Среда.
С утра серо и прохладно. Потом только серо, стало теплей. Сбежал в город, купил бутылку джину (франц.) и 4 полбутылки коньяку. Сейчас около 5 часов. В газетах о том, как бешено, свирепо бьются русские.[…]
11 ч. вечера. Мутная невысокая луна, кусочек розового моря вдали за Cannes. Лягушки, серо, прохладно.
13. VII. 41. Воскресенье.
Прохладно, слабое солнце (утро).
Взят Витебск.. Больно. […] Как взяли Витебск? В каком виде? Ничего не знаем! Все сообщения – с обеих сторон – довольно лживы, хвастливы, русские даются нам в извращенном и сокращенном виде.
М. и Г. были на «Казбеке». Генер. Свечин говорил, что многие из Общевоинского Союза предложили себя на службу в окуп. немцами места в России. Народу- полно. Страстн. аплодисм. при словах о гибели большевиков.
14. VII. 41. Понедельник.
Немцы говорят, что уже совсем разгромили врага, что взятие Киева – «вопрос нескольких часов». Идут и на Петербург.
Отличная погода, чувствую себя, слава Богу, не плохо. В городе все закрыто – праздник, «взятие Бастилии». Но ни танцев, ни процессий…
Вчера еще сообщено о подписании военного союза между Россией и Англией. В газетах об этом только нынче. Немецкие сообщения оглушительны.
17. VII. 41. Четверг.
[…] купил «Ed. du Soir»: «Смоленск, пал». Правда ли?
2I.VII.4I. Понедельник.
[…] Кто-то писал месяца 11/2 тому назад, что умер В. В. Барятинский. Вспоминаю, как он приехал в Париж лет 20 тому назад. Слухи, что арестованы Деникин и Евлогий.218
24. VII. 41. Четверг.
Мутный день. Ночью много спал.
Третий раз бомбардировали Москву. Это совсем ново для нее!
Газеты, радио – все брехня. Одно ясно – пока «не так склалось, як ждалось».
29. VII. 41. Вторник.
Вчера купался. Зеленая, чистая, довольно крупная волна. И опять, опять изумление: ничего нигде во всем городе – куска хлеба не купишь. Выпил на голодный желудок крохотную бутылочку лимонного сока.
Вчера и сегодня все время читал первый том рассказов Алешки Толстого. Талантлив и в них, но часто городит чепуху как пьяный. […]
2. VIII. 41.
Серо, ветер, после полудня дождь от времени до времени. […]
Вере, с которой вчера дошел до Грасса, после Cannes было плохо. Худеет и стареет ужасно.
Опять, опять перечитал за последние 3 дня 1-й том «Войны и мира». Кажется, особенно удивительна первая часть этого тома.
3. VIII. 41. Воскр.
Был с М. и Г. у Самойловых. Очень сытный завтрак.
Ел с дикарской мыслью побольше наесться.
Читал I книгу «Тихого Дона» Шолохова. Талантлив, но нет словечка в простоте. И очень груб в реализме. Очень трудно читать от этого с вывертами языка с множеством местных слов.
С утра хмурилось. Потом солнце, но с тучами. Было душно, чувствовал себя тупым и слабым.
В газетах все то же и вся та же брехня. (…)
6. VII. 41.
Сейчас 3 часа, очень горячее солнце. Юг неба в белесой дымке, над горами на востоке кремовые, розоватые облака, красивые и неясные, тоже в мути. Там всегда моя сладкая мука. […]
7. VIII. 41. Четверг.
С утра нечто похожее на утро начала русской осени – небольшая свежесть в воздухе, горьковатый запах дыма, легкий туман в долине.
Днем совсем распогодилось, но прохладн. ветер.
Немецкая большая сводка: чудовищные потери русских людьми и воен. материалом. «Полная победа» немцев.
10. VIII. 41.
Был с Б. в J. les Pins. Взял 1000 фр. у Левина.
На солнце зной, в тени почти холодн. ветер. Опять дивился красоте залива, цветистости всего.
По немецк. сообщениям положение русских без меры ужасно.
Уже 2 воскресенья нет почты по утрам: воскресная доставка запрещена правительством.
3. был у Тюкова. Вернулся в восторге, в страшной бодрости. Ничего не поймешь!
Русские уже второй раз бомбардировали Берлин.
Что-то оч. важное решается в Виши.
12. 8. 41.
Погода все последнее время все-таки неважная. Солнце, облака, ветер с востока. Печет – и прохладный ветер. «Politique Bulgare. Mot d’ordre: lutter contre le bolchevisme!»*
Страна за страной отличается в лживости, в холопстве. Двадцать четыре года не «боролись» – наконец-то продрали
