Скачать:TXTPDF
Стихотворения. Рассказы. Повести

ветер, и дождик, и мгла

Над холодной пустыней воды.

Здесь жизнь до весны умерла,

До весны опустели сады.

Я на даче один. Мне темно

За мольбертом, и дует в окно.

Вчера ты была у меня,

Но тебе уж тоскливо со мной.

Под вечер ненастного дня

Ты мне стала казаться женой…

Что ж, прощай! Как-нибудь до весны

Проживу я один — без жены…

Сегодня идут без конца

Те же тучи — гряда за грядой.

Твой след под дождем у крыльца

Расплылся, налился водой.

И мне больно глядеть одному

В предвечернюю серую тьму.

Мне крикнуть хотелось вослед:

«Воротись, я сроднился с тобой!»

Но для женщины прошлого нет:

Разлюбила — и стал ей чужой.

Что ж! Камин затоплю, буду пить

Хорошо бы собаку купить.

<1903>

Огни небес

Огни небес, тот серебристый свет,

Что мы зовем мерцаньем звезд небесных, —

Порою только неугасший свет

Уже давно померкнувших планет,

Светил, давно забытых и безвестных.

Та красота, что мир стремит вперед,

Есть тоже след былого. Без возврата

Сгорим и мы, свершая в свой черед

Обычный путь, но долго не умрет

Жизнь, что горела в нас когда-то.

И много в мире избранных, чей свет,

Теперь еще незримый для незрящих,

Дойдет к земле чрез много, много лет…

В безвестном сонме мудрых и творящих

Кто знает их? Быть может, лишь поэт.

<1903–1904>

Разлив

Паром, скрипя, ушел. В разлив, по тусклой зыби,

Сквозь муть лиловых туч румянится заря.

На темном кряже гор, в их сумрачном изгибе,

Померкнули в лесу кресты монастыря.

Оттуда по Оке пахучим дымом тянет…

Но и костер потух, пылавший за Окой,

И монастырь уснул. Темней уже не станет,

Но все же ночь давноночь, сумрак и покой.

Лишь брезжится закат на взгорьях сквозь верхушки,

Блестит, как ртуть, вода по лужам на песке,

Дрожит в разливе рябь, да сонные лягушки

Звенят чуть слышно в тростнике.

<1903–1904>

Русская весна

{12}

Скучно в лощинах березам,

Туманная муть на полях,

Конским размокшим навозом

В тумане чернеется шлях.

В сонной степной деревушке

Пахучие хлебы пекут.

Медленно две побирушки

По деревушке бредут.

Там, среди улицы, лужи,

Зола и весенняя грязь,

В избах угар, а снаружи

Завалинки тлеют, дымясь.

Жмурясь, сидит у амбара

Овчарка на ржавой цепи.

В избах — темно от угара,

Туманно и тихо — в степи.

Только петух беззаботно

Весну воспевает весь день.

В поле тепло и дремотно,

А в сердце счастливая лень.

10.1.05

«В гостиную, сквозь сад и пыльные гардины…»

В гостиную, сквозь сад и пыльные гардины.

Струится из окна веселый летний свет,

Хрустальным золотом ложась на клавесины,

На ветхие ковры и выцветший паркет.

Вкруг дома глушь и дичь. Там клены и осины,

Приюты горлинок, шиповник, бересклет…

А в доме рухлядь, тлен: повсюду паутины,

Все двери заперты… И так уж много лет.

В глубокой тишине, таинственно сверкая,

Как мелкий перламутр, беззвучно моль плывет.

По стеклам радужным, как бархатка сухая,

Тревожно бабочка лиловая снует.

Но фортки нет в окне, и рама в нем — глухая.

Тут даже моль недолго наживет!

29. VII. 05

«В лесу, в горе, родник, живой и звонкий…»

В лесу, в горе, родник, живой и звонкий,

Над родником старинный голубец

С лубочной почерневшею иконкой,

А в роднике березовый корец.

Я не люблю, о Русь, твоей несмелой,

Тысячелетней, рабской нищеты.

Но этот крест, но этот ковшик белый

Смиренные, родимые черты!

1905

Стамбул

{13}

Облезлые худые кобели

С печальными, молящими глазами —

Потомки тех, что из степей пришли

За пыльными скрипучими возами.

Был победитель славен и богат,

И затопил он шумною ордою

Твои дворцы, твои сады, Царьград,

И предался, как сытый лев, покою.

Но дни летят, летят быстрее птиц!

И вот уже в Скутари{14} на погосте

Чернеет лес, и тысячи гробниц

Белеют в кипарисах, точно кости.

И прах веков упал на прах святынь,

На славный город, ныне полудикий,

И вой собак звучит тоской пустынь

Под византийской ветхой базиликой.

И пуст Сераль{15}, и смолк его фонтан,

И высохли столетние деревья…

Стамбул, Стамбул! Последний мертвый стан

Последнего великого кочевья!

1905

Статуя рабыни-христианки

Не скрыть от дерзких взоров наготы,

Но навсегда я очи опустила:

Не жаль земной, мгновенной красоты, —

Я красоту небесную сокрыла.

<1903–1905>

Тропами потаенными

Тропами потаенными, глухими,

В лесные чащи сумерки идут.

Засыпанные листьями сухими,

Леса молчат — осенней ночи ждут.

Вот крикнул сыч в пустынном буераке…

Вот темный лист свалился, чуть шурша…

Ночь близится: уж реет в полумраке

Ее немая, скорбная душа.

<1903–1905>

День гнева

А покалипсис, VI

… И Агнец снял четвертую печать.

II услыхал я голос, говоривший:

«Восстань, смотри!» И я взглянул: конь бледен,

На нем же мощный всадникСмерть. И Ад

За нею шел, и власть у ней была

Над четвертью земли, да умерщвляет

Мечом и гладом, мором и зверями.

И пятую он снял печать. И видел

Я под престолом души убиенных,

Вопившие: «Доколе, о владыко,

Не судишь ты живущих на земле

За нашу кровь?» И были им даны

Одежды белоснежные, и было

Им сказано: да почиют, покуда

Сотрудники и братья их умрут,

Как и они, за словеса господни.

Когда же снял шестую он печать,

Взглянул я вновь, и вот — до оснований

Потрясся мир, и солнце стало мрачно,

Как вретище, и лик луны — как кровь;

II звезды устремились вниз, как в бурю

Незрелый плод смоковницы, и небо

Свилось, как свиток хартии, и горы,

Колеблясь, с места двинулись; и все

Цари земли, вельможи и владыки,

Богатые и сильные, рабы

II вольные — все скрылися в пещеры,

В ущелья гор, и говорят горам

II камням их: «Падите и сокройте

Нас от лица сидящего во славе

И гнева Агнца: ибо настает

Великий день его всесильной кары!»

<1903–1905>

Гробница Сафии

{16}

Горный ключ по скатам и оврагам,

Полусонный, убегает вниз.

Как чернец над белым саркофагом,

В синем небе замер кипарис.

Нежные, как девушки, мимозы

Льют под ним узор своих ветвей,

И цветут, благоухают розы

На кустах, где плачет соловей.

Ниже — дикий берег и туманный,

Еле уловимый горизонт:

Там простор воздушный и безгранный,

Голубая бездна — Геллеспонт{17}.

Мир тебе, о юная! Смиренно

Я целую белое тюрбэ{18}:

Пять веков бессмертна и нетленна

На Востоке память о тебе.

Счастлив тот, кто жизнью мир пленяет.

Но стократ счастливей тот, чей прах

Веру в жизнь бессмертную вселяет

И цветет легендами в веках!

<1903–1905>

Эсхил

{19}

Я содрогаюсь, глядя на твои

Черты немые, полные могучей

И строгой мысли. С древней простотой

Изваян ты, о старец. Бесконечно

Далеки дни, когда ты жил, и мифом

Теперь те дни нам кажутся. Ты страшен

Их древностью. Ты страшен тем, что ты,

Незримый в мире двадцать пять столетий,

Незримо в нем присутствуешь доныне,

И пред твоею славой легендарной

Бессильно Время. — Рок неотвратим,

Все в мире предначертано Судьбою,

И благо поклоняющимся ей,

Всесильной, осудившей на забвенье

Дела всех дел. Но ты пред Адрастеей{20}

Склонил чело суровое с таким

Величием, с такою мощью духа,

Какая подобает лишь богам

Да смертному, дерзнувшему впервые

Восславить дух и дерзновенье смертных!

<1903–1906>

Золотой невод

Волна ушла — блестят, как золотые,

На солнце валуны.

Волна идет — как из стекла литые.

Идут бугры волны.

По ним скользит, колышется медуза,

Живой морской цветок

Но вот волна изнемогла от груза

И пала на песок,

Зеркальной зыбью блещет и дробится,

А солнце под водой

По валунам скользит и шевелится,

Как невод золотой.

<1903–1906>

Мудрым

Герой — как вихрь, срывающий палатки,

Герой врагу безумный дал отпор,

Но сам погиб — сгорел в неравной схватке,

Как искрометный метеор.

А трус — живет. Он тоже месть лелеет,

Он точит меткий дротик, но тайком.

О да, он — мудр! Но сердце в нем чуть тлеет:

Как огонек под кизяком.

<1903–1906>

Священный прах

Пыль, по которой Гавриил{21}

Свой путь незримый совершает

В полночный час среди могил,

Целит и мертвых воскрешает.

Прах, на который пала кровь

Погибших в битве за свободу,

Благоговенье и любовь

Внушает мудрому народу.

Прильни к нему, благослови

Миг созерцания святыни —

И в битву мести и любви

Восстань, как ураган пустыни.

<1903–1906>

Зейнаб

Зейнаб, свежесть очей! Ты — арабский кувшин:

Чем душнее в палатках пустыни,

Чем стремительней дует палящий хамсин{22},

Тем вода холоднее в кувшине.

Зейнаб, свежесть очей! Ты строга и горда:

Чем безумнее любишь — тем строже.

Но сладка, о, сладка ледяная вода,

А для путника — жизни дороже!

<1903–1906>

Магомет в изгнании

Духи над пустыней пролетали

В сумерки, над каменистым логом.

Скорбные слова его звучали,

Как источник, позабытый богом.

На песке, босой, с раскрытой грудью»

Он сидел и говорил, тоскуя:

«Предан я пустыне и безлюдью,

Отрешен от всех, кого люблю я!»

И сказали Духи: «Недостойно

Быть пророку слабым и усталым».

II пророк печально и спокойно

Отвечал; «Я жаловался скалам».

1906

«Геймдаль искал родник божественный…»

Геймдаль{23} искал родник божественный.

Геймдаль, ты мудрости алкал —

И вот настал твой час торжественный

В лесах, среди гранитных скал.

Они молчат, леса полночные,

Ручьи, журча, едва текут,

II звезды поздние, восточные

Их вещий говор стерегут.

И шлем ты снял — и холод счастия

По волосам твоим прошел:

Миг обрученья, миг причастия

Как смерть был сладок и тяжел.

Теперь ты мудр. Ты жаждал знания —

И все забыл. Велик и прост,

Ты слышишь мхов произрастание

И дрожь земли при свете звезд,

1906

Джордано Бруно

{24}

«Ковчег под предводительством осла —

Вот мир людей. Живите во Вселенной.

Землявертеп обмана, лжи и зла.

Живите красотою неизменной.

Ты, мать-земля, душе моей близка —

И далека. Люблю я смех и радость,

Но в радости моей — всегда тоска,

В тоске всегда — таинственная сладость

И вот он посох странника берет:

Простите, келий сумрачные своды!{25}

Его душа, всем чуждая, живет

Теперь одним: дыханием свободы.

«Вы все рабы. Царь вашей веры — Зверь:

Я свергну трон слепой и мрачной веры.

Вы в капище{26}: я распахну вам дверь

На блеск и свет, в лазурь и бездну Сферы.

Ни бездне бездн, ни жизни грани нет.

Мы остановим солнце Птолемея{27} —

И вихрь миров, несметный сонм планет,

Пред нами развернется, пламенея!»

И он дерзнул на все — вплоть до небес.

Но разрушенье — жажда созиданья,

И, разрушая, жаждал он чудес —

Божественной гармонии Созданья.

Глаза сияют, дерзкая мечта

В мир откровений радостных уносит.

Лишь в истине — и цель и красота.

Но тем сильнее сердце жизни просит.

«Ты, девочка! ты, с ангельским лицом,

Поющая над старой звонкой лютней!

Я мог твоим быть другом и отцом…

Но я один. Нет в мире бесприютней!

Высоко нес я стяг своей любви.

Но есть другие радости, другие:

Оледенив желания свои,

Я только твой, познаниесофия

И вот опять он странник. И опять

Глядит он вдаль. Глаза блестят, но строго

Его лицо. Враги, вам не понять,

Что бог есть Свет. И он умрет за бога.

«Мир — бездна бездн. И каждый атом в нем

Проникнут богом — жизнью, красотою.

Живя и умирая, мы живем

Единою, всемирною Душою.

Ты, с лютнею! Мечты твоих очей

Не эту ль Жизнь и Радость отражали?

Ты, солнце! вы, созвездия ночей!

Вы только этой Радостью дышали».

И маленький тревожный человек

С блестящим взглядом, ярким и холодным,

Идет в огонь{28}. «Умерший в рабский век

Бессмертием венчается — в свободном!

Я умираю — ибо так хочу.

Развей, палач, развей мой прах, презренный!

Привет Вселенной, Солнцу! Палачу! —

Он мысль мою развеет по Вселенной!»

<1906>

Храм солнца

{29}

Шесть золотистых мраморных колонн,

Безбрежная зеленая долина,

Ливан в снегу и неба синий склон.

Я видел Нил и Сфинкса-исполина,

Я видел пирамиды: ты сильней,

Прекрасней, допотопная руина!

Там глыбы желто-пепельных камней,

Забытые могилы в океане

Нагих песков. Здесь радость юных дней.

Патриархально-царственные ткани —

Снегов и скал продольные ряды —

Лежат, как пестрый талес{30}, на Ливане.

Под ним луга, зеленые сады

И сладостный, как горная прохлада,

Шум быстрой малахитовой воды.

Под ним стоянка первого Номада{31}.

И пусть она забвенна и пуста:

Бессмертным солнцем светит колоннада.

В блаженный мир ведут ее врата.

Баальбек, 6. V. 07

Трясина

Болото тихой северной страны

В осенних сумерках таинственней погоста.

Цветут цветы. Мы не поймем их роста

Из заповедных недр, их сонной глубины.

Порой, грустя, мы вспоминаем что-то

Но что? Мы и земле и богу далеки…

В гробах трясин родятся огоньки…

Во тьме родится свет… Мы — огоньки болота.

<1906–1907>

Из анатолийских песней

Девичья

Свежий ветер дует в сумерках

На скалистый островок.

Закачалась чайка серая

Под скалой, как поплавок.

Под крыло головку спрятала

И забылась в полусне.

Я бы тоже позабылася

На качающей волне!

Поздно ночью в саклю темную

Грусть и скуку принесешь.

Поздно ночью с милым встретишься,

Да и то когда заснешь!

<1906–1907>

Рыбацкая

Летом в море легкая вода,

Белые

Скачать:TXTPDF

Стихотворения. Рассказы. Повести Бунин читать, Стихотворения. Рассказы. Повести Бунин читать бесплатно, Стихотворения. Рассказы. Повести Бунин читать онлайн