какое поручение дал ему Корольков.
— А нельзя ей потом сказать? Не сегодня? — спросила Марья Васильевна.
Она выпрямилась с тряпкой в руке и откинула рукавом волосы, упавшие на лицо.
— В том-то и беда, что нельзя, — сказал Макар Макарыч.
— Почему?
— Потому, что немцы бегут, и нам здесь нечего больше делать. Сегодня вечером наш катер уходит далеко на запад. А без нас здесь Маню оставить невозможно. Лейтенант Корольков хочет, чтобы она сегодня же уехала в Баку, к своей тете.
— Она мне говорила, что никогда не видела этой тети, — сказала Лида.
— Да, еще неизвестно, как тетя ее встретит, — проговорил Макар Макарыч угрюмо. — Тети разные бывают… Вот если бы у меня был свой дом, жена, дети… Но я старый краб, жесткий, как ржавое железо, и нет у меня никого…
Он пересилил себя и пошел в комнаты. Когда дверь за ним закрылась, Марья Васильевна несколько раз в волнении прошлась по веранде. Потом она снова стала мыть пол, но поминутно останавливалась и прислушивалась к тому, что происходит за дверью. Она слышала голоса Макара Макарыча и Мани. Голос Мани был спокойный и даже веселый.
«Нет, он, видно, еще ей не сказал, — думала Марья Васильевна. — Когда же он ей скажет?»
Она ждала долго, очень долго. И вот наконец дверь открылась, и Макар Макарыч вышел на веранду.
— Ну? — спросила Марья Васильевна.
— Не могу! — проговорил Макар Макарыч. — Пойду доложу лейтенанту, что не могу.
— Не сказали?
— Сорок раз собирался сказать — и не сказал. Смелости не хватает.
— А она сама… не догадывается?
— Не знаю, — ответил Макар Макарыч, подумав. — Иной раз она так грустно взглянет, будто ей все известно. А потом опять весела. Не знаю…
Помолчав, он внезапно спросил Лиду:
— Она сегодня папиросы набивала?
— Набивала, — сказала Лида.
— Ну, значит все еще ждет.
Он пошел к калитке. Пройдя несколько шагов, остановился и проговорил:
— И все-таки ей придется ехать к тете.
— Ни к какой тете она не поедет! — сказала Марья Васильевна.
— Не поедет? — удивился Макар Макарыч. — Но не может же она жить одна в этом городе, в пустом доме!
— Она не будет жить одна в этом городе и не будет жить в пустом доме, — сказала Марья Васильевна.
— Где же она будет жить? — спросил Макар Макарыч.
— У меня.
— У вас?
— Конечно. Это решено уже давным-давно… Правда, Лида?
Лида с удивлением посмотрела на мать. Она в первый раз слышала о желании Марьи Васильевны взять Маню к себе.
— Ах да, я, кажется, забыла тебе об этом сказать, — продолжала Марья Васильевна. — Но я знаю, ты будешь очень рада. И муж мой, когда вернется с фронта, тоже будет рад…
— Вы очень хорошая женщина, — сказал вдруг Макар Макарыч. — И я доложу об этом лейтенанту.
Он ушел, Марья Васильевна убежала на кухню, и Лида осталась одна. Ее мучила тоска. Этот день, такой счастливый для всего города, был для нее днем горя. Она уже знала, что Катя не вернулась с берега, захваченного немцами.
Лида сидела на крылечке в тени виноградных листьев, спиной к веранде, и штопала чулок. Ей никого не хотелось видеть, ни с кем не хотелось говорить. Но отсюда, с крылечка, она нечаянно расслышала, как Маня разговаривает со своим плюшевым мишкой.
Маня вышла на веранду и не заметила Лиды.
— Все глядят на меня так грустно, Миша, и разговаривают со мной так ласково, словно я больная, — сказала она мишке, по прежнему сидевшему в соломенном кресле. — А Макар Макарыч даже насмешил меня: начнет говорить, взглянет, замолчит и вздохнет. Начинал что-то про Баку да про тетю… Как будто мне не все равно, ехать к тете или не ехать, если… Ты сам знаешь, если что, Миша… Он думал, я не знаю, что он хочет сказать… Да я все сразу по глазам его отгадала. Они больше не ждут моего папу и боятся мне сказать. Они думают, я тоже поверю и перестану ждать. А я… Ты помнишь, Миша, ту девочку, Катю? Она сказала мне: «Жди, твой папа вернется». Хотела бы я теперь повидать эту Катю! Мне кажется, Миша, что и теперь она все-таки сказала бы: «Жди».
— Она сказала бы: «Жди», — проговорила Лида.
Тут только Маня заметила ее.
— Ах, это ты здесь! — воскликнула она. — Ты ведь хорошо знаешь Катю?
Она вошла на крыльцо и села рядом с Лидой.
— Да, я хорошо ее знаю, — сказала Лида.
— Правда, она удивительная девочка?
— Да, удивительная.
— Я очень хочу с ней подружиться, — сказала Маня. — Мы будем дружить втроем — ты, я и Катя. Макар Макарыч говорил, что Катя вместе с ним была на том берегу и они вдвоем искали там моего папу. Правда это?
— Он ничего больше тебе про Катю не говорил? — спросила Лида.
— Больше ничего. А ты еще что-нибудь знаешь?
В эту минуту на кухне раздался голос Марьи Васильевны:
— Маня!
— Иди, иди, моя мама зовет тебя обедать, — сказала Лида поспешно.
— Ты что-то знаешь про Катю, — сказала Маня встревоженно. — Что с ней случилось?
— Манечка! — крикнула Марья Васильевна.
— Иди! — повторила Лида. — Мама обидится, если ты не пойдешь.
И Маня ушла.
Тоска мучила Лиду. Бедная Катя!.. Не выдержав, Лида встала, отложила чулок и пошла по улицам — побродить…
Веранда надолго опустела. Только Петя изредка пробегал мимо, крича: «В атаку!» и стреляя из рогатки.
Потом калитка отворилась, и в сад вошли Корольков и Макар Макарыч.
— Нет, нет, Макаров, так нельзя, — говорил Корольков. — Мы не можем уехать, не доведя этого дела до конца. Мы всем обязаны капитан-лейтенанту, и его дочь должна быть устроена. Я охотно верю, что Марья Васильевна очень, хорошая женщина. Но прежде всего нужно спросить Маню, где она сама хочет жить. А чтобы спросить ее, ей надо все рассказать.
Он решительно зашагал к веранде.
— Я понимаю, как это трудно, — продолжал он, — но тут нужна твердость!
— Есть твердость, товарищ лейтенант! — сказал Макар Макарыч.
Они поднялись по ступенькам.
— Если вы не можете, я сам ей скажу, — объявил Корольков. — Где она?
— В комнате, наверно.
Корольков подошел к двери и хотел постучать. Но перед дверью помедлил, переступая с ноги на ногу.
— Все-таки страшно, Макар Макарыч! — сказал он.
— Очень страшно, товарищ лейтенант, — сказал Макар Макарыч.
Как повеселели улицы города со вчерашнего дня! Конечно, развалины домов торчали всюду попрежнему. Но народу сразу стало гораздо больше — все вышли на улицу, все гуляли. На лавочках возле ворот сидели старые женщины, как до войны. Оказалось, что и детей в городе не так уж мало. По Главной улице провезли захваченные у немцев танки с черными крестами, и за ними бежала целая стая мальчишек. Все рассказывали об огромном сражении, которое началось ночью возле города, о прорыве фронта, о том, что немцев отогнали уже на шестьдесят километров. Много говорили и об удивительном подвиге маленького катера «Морской охотник», который ворвался в укрепленную немцами бухту и потопил подводную лодку. И при этом передавали такие подробности, словно видели все своими глазами.
Лида шла по улицам и старалась ни на что не смотреть. Если бы с нею была Катя, как радовались бы они обе сейчас! Но Кати нет, она ее не встретит ни вон за тем углом, ни за этим.
Незаметно дошла она до большого сапога на разрушенном домике Дракондиди. Она оглянулась, чтобы поглядеть, не смотрит ли на нее кто-нибудь, — так требовала Катя, — и вошла в дверь. Как всегда, вспугнутая ею птичка вылетела в пролом крыши. Лида вошла в сад, такой знакомый, полный веселого солнечного света, и пошла, раздвигая листья руками.
Этот сад они с Катей считали своим. Здесь встречались они каждый день, здесь каждый уголок, каждый камень был родным для них. Лиде казалось, что вот-вот раздвинется листва и она увидит Катю, тоненькую, черненькую, с блестящими глазами. Но Кати здесь не было и никогда уже больше не будет.
Лида вышла на улицу и, почти ничего не видя, потому что глаза ее были полны слез, пошла назад, к домику Мани. У калитки она остановилась и взглянула через ограду на веранду. И чуть не упала от неожиданности.
На веранде стоял высокий морской офицер и рядом с ним — Катя!
Лида хотела закричать, но у нее пропал голос; хотела побежать, но ноги не слушались ее.
— Вы не забыли, что вы мне обещали? — слышала она Катин голос. — Вы сядете в свое кресло, на то место, где вы всегда сидели, и будете сидеть с самым спокойным видом, будто никогда и не уезжали.
— А мне, признаться, так и хочется крикнуть во все горло: «Маня!» — сказал офицер.
— Что вы! Что вы! Катя испуганно замахала на него руками. — Вы мне все испортите!
— Ну-ну, я пошутил, — сказал офицер. — Я никогда не нарушаю своих обещаний. Раз обещано, значит обещано.
Тут Лида наконец справилась со своими ногами. Она распахнула калитку, вбежала в сад и хотела уже было крикнуть: «Катя!» Но Катя заметила ее и приложила палец к губам. И Лида не крикнула.
— Тише, Лидочка, милая, тише! — зашептала Катя, кидаясь к ней навстречу и обнимая ее. — Вот этот офицер… Но это все пока тайна. Мы перешли с ним через горы и вышли прямо к нашим наступающим войскам… Молчи! Если ты крикнешь, ты мне все испортишь! Я так замечательно придумала! Пускай никто-никто ничего не знает. Вот мы их удивим!
В эту минуту дверь на веранду отворилась, и на пороге появился Корольков. Он стоял к веранде спиной и разговаривал с Маней, которая была там, перед ним, в комнате.
— Мне пора уходить… — говорил он запинаясь. — Но перед уходом я обязан сказать тебе… я должен сказать тебе… что наш любимый командир… что твой отец…
— Папочка вернулся!
Это крикнула Маня. Она увидела через дверь сидящего в кресле офицера, кинулась к нему, прижалась к его плечу.
Корольков обернулся. Лицо его засияло от удивления, и радости. Он онемел и застыл. Рядом с ним стояли Макар Макарыч и Марья Васильевна, тоже онемевшие и застывшие.
Однако уже через мгновенье Корольков очнулся. Он твердым шагом подошел к Маниному папе, приложил руку к козырьку своей фуражки и сказал:
— Товарищ капитан-лейтенант, разрешите доложить: ваше приказание выполнено, подводная лодка потоплена.
Манин папа поднялся с кресла:
— Спасибо, Корольков!
Он взял Королькова за плечи,
