времена Кроули, ладно? — подвел итог Алье. — Простите, я должен вас покинуть, у меня гости.
Мы спешно возвратились на диван и встретили Алье в непринужденных и свободных позах.
47
Итак, высочайшее наше усилье было в том, чтоб найти порядок для этих семи мер, надежный, достаточный, достойный, и который держал бы постоянно чувства пробужденными и память потрясенной… Подобная высочайшая и несравненная расстановка не только имеет целью сохранить для нас доверенные вещи, слова и умения… но она еще сообщает истинное познание….
Через несколько минут к нам вышел Алье.
— Прошу извинить меня, дорогие друзья. У меня был неприятный разговор, и это еще мягко сказано. Наш друг Казобон знает, что я отношу себя к почитателям истории религии, и потому люди нередко прибегают к моим познаниям, может быть, даже, скорее, к моему здравому смыслу, чем к учености. Любопытно, господа, но иногда среди адептов изучения премудрости можно увидеть чрезвычайно странные личности… Я не говорю о вечных искателях трансцендентальных утешений или о меланхоликах, но ведь встречаются и глубоко знающие люди, с тончайшим интеллектом, которые отдаются ночным химерам и теряют чувство грани между традиционной истиной и архипелагом удивительного. Собеседники, с которыми я только что расстался, вели дискуссию, опираясь на детские догадки. Увы, такое случается, как говорят, в лучших семьях. Но, прошу вас, пройдемте в мой маленький рабочий кабинет — для беседы атмосфера там более благоприятная. Он приподнял кожаную портьеру и пропустил нас в соседнюю комнату. Нам вряд ли пришло бы в голову называть ее маленьким кабинетом — столь просторно было это помещение, обставленное изысканными старинными шкафами, которые были заполнены красиво переплетенными книгами наверняка почтенного возраста. Но больше, чем книги, меня поразили застекленные стеллажи со странными предметами, похожими на камни, и зверьками, причем нельзя было понять, были это чучела, мумии или же хорошо выполненные фигурки. И все это словно было погружено в неясный сумеречный свет. Он исходил, казалось, из большого двустворчатого окна в глубине комнаты, из витражей со свинцовыми ромбовидными переплетами, пропускавших сквозь себя лучи цвета янтаря, однако свет из окна смешивался со светом лампы, стоявшей на усеянном картами столе красного дерева. Была это одна из тех ламп, которые встречаются иногда в старых читальных залах. С куполообразным зеленым абажуром, она отбрасывала овал белого света на стол, тогда как остальное пространство зала оставалось в опаловой полутьме. Вся эта игра одинаково неестественных лучей света все же в какой-то мере оживляла, а не приглушала многоцветность потолка.
В кабинете Алье потолок был выгнут сводом, который по прихоти хитроумного декоратора как бы опирался на четыре красно-коричневые колонны с позолоченными капителями, но к этому визуальному эффекту прибавлялись многочисленные обманы, trompe-l’oeil в росписи; покрывавшей потолок, провисавший, как шатер, под их тяжестью, благодаря чему вся зала преисполнялась мрачного величия и напоминала гробовую капеллу, в которой неощутимая кощунственность сочеталась с чувственной меланхолией. — Вот мой театрик, — сказал Алье, — в духе фантазий Возрождения, в те времена был развит вкус к наглядным энциклопедиям, рисованным пересказам мира. Более даже чем обиталище, это машина воспоминаний. Нет ни одного изображения из наблюдаемых тут вами, которое бы, должным образом сопоставленное с другими, не открывало бы и не объясняло бы какой-либо из мировых загадок. Процессия фигур, которую вы видите над собою, воспроизводит фреску Мантуанского герцогского дворца, и на ней запечатлены тридцать шесть деканов, властелинов мира. Я же из чувства верности, из уважения к традиции, найдя тут эту изумительную панораму мира, унаследованную мною неведомо от кого, решил расположить в витринах вдоль стен и несколько скромных реликвий, соотносящихся с картинами потолка и связанных с четырьмя основными стихиями универсума: воздухам, водой, землей, огнем; к огню относится эта прелестная саламандра, шедевр одного моего друга-мумификатора. Обратите внимание, в частности, на очаровательную миниатюрную модель эолипилы Герона, увы, довольно позднего производства. Содержащийся в сфере воздух, когда поджигают спирт в этой миниатюрной горелке, которая находится под сферой и обнимает ее, как раковина, нагревается, выходит из боковых клювиков, и сфера начинает вращаться. Магический инструмент, который использовали еще египетские жрецы в их святилищах, как явствует из многих знаменитых описаний. Они использовали подобные устройства для симуляции чудес, и толпы поклонялись чуду. Но истинное чудо состояло в знании золотой пропорции, на коей основывается секретная, хоть и несложная механика, пропорция слияния стихий — воздуха и огня. Вот истинное знание, свойственное предшественникам нашим, известное ученым-алхимикам и скрытое от строителей циклотронов. Мне же стоит обратить взоры к моему театрику памяти, который — дитя многих иных более обширных театров, очаровывавших великие умы прошлого, — и я знаю. Знаю больше так называемых знатоков. Знаю, что внизу, то же и наверху. А больше знать нечего.
Он угостил нас кубинскими сигарами странной формы, гнутыми, наморщенными, толстыми и жирными. Мы отреагировали восторженно, Диоталлеви отошел к стеллажам.
— О, моя минимум-библиотека, — сказал Алье. — Как видите, в ней не более двух сотен томов, в моем родовом имении собрание более обширное. Но рискну утверждать, что все они отличаются редкостью и ценностью, и расставлены, конечно же, не в случайном порядке, последовательность трактуемых предметов — та же, которая объединяет как фрески в этом зале, так и экспонаты коллекции.
Диоталлеви робко дотронулся до корешков.
— Пожалуйста, прошу вас, — ободряюще улыбнулся Алье. — Это «Эдип Египетский» Афанасия Кирхера. Как вам известно, он первый после Гораполлона пытался интерпретировать иероглифы. Обворожительный человек, мечталось бы мне, чтоб моя кунсткамера хоть отдаленно походила на собранную им коллекцию чудес, которая ныне считается утерянной, потому что те, кто не умеют искать, те не находят… Изысканнейший из собеседников. Каким гордым он выглядел в день, когда обнаружил, что этот иероглиф означает «чудеса божественного Озириса вызываются сакральными церемониями и вереницей гениев». Потом пришел прощелыга Шамполион, отвратительный тип, поверьте, движимый инфантильным тщеславием, и настойчиво утверждал, что этот рисунок означает имя фараона — и больше ничего. С какой изобретательностью Новое время старается опоганить сакральные символы! Книга это, впрочем, не очень дорогая, ее цена ниже цены «Мерседеса». Поглядите лучше вот на эту, перед вами первоиздание 1595 года «Амфитеатра вечного познания» Хунрата. Считается, что в мире сохранилось два экземпляра. Перед вами третий. А это — первая публикация «Священной теллурической теории» Бернета. Вечерами, когда я рассматриваю иллюстрации в этой книге, меня охватывает мистическая клаустрофобия. Глуби нашего глобуса… Неожиданно, не правда ли? Вижу, что доктор Диоталлеви очарован еврейскими надписями в «Трактате о шифрах» Виженера. Тогда взгляните: первое издание «Каббалы без одежд» Кнорра Христиана фон Розенрота. Господа, полагаю, помнят, что эта книга впоследствии была переведена на английский, неполно и неточно, в самом начале нашего века этим ничтожным МакГрегором Матерсом… Разумеется, господам кое-что известно о некоей скандальной секте, пользовавшейся немалым успехом у британских эстетов, о «Золотой заре». Эта банда фальсификаторов масонских бумаг не могла оставить по себе здоровое наследство, и действительно ее преемники дегенеративны, будь то «Утренняя звезда» или сатанинские церкви Алейстера Кроули, который заклинал демонов с единственной целью добиться благоволения некоторых господ, подверженных «английскому пороку», vice anglais… Знали бы вы, дорогие мои друзья, как много людей, мягко выражаясь, сомнительных приходится встречать тому, кто посвящает себя подобным штудиям. Вы тоже почувствуете это, когда начнете публиковать связанные с этим материалы.
Бельбо воспользовался последней фразой, чтобы перевести разговор. «Гарамон» собирается, сказал он, выпускать несколько книжек в год на эзотерические темы.
— Ах, эзотерические… — улыбнулся Алье, а Бельбо покраснел.
— Ну, так сказать… герметические?
— Ах, герметические… — продолжал улыбаться Алье.
— Ну, хорошо, — сказал Бельбо. Я употребляю неправильные слова, но вы, конечно, поняли, какого типа книги.
— Ах, — с новой улыбкой отвечал Алье, — не существует типа. Существует знание. Вот что вы собираетесь сделать: открыть издательское пространство подлинному, не извращенному знанию. Для вас, вероятно, это только одно из рабочих направлений, но если мне суждено прикоснуться к этому, для меня это станет походом за истиной, поиском Грааля, queste du Graal.
Бельбо заговорил о том, что подобно тому как заброшенные рыболовом сети вытаскивают на берег пустые раковины и пластиковые мешки, в «Гарамон» безусловно поступят предложения сомнительной серьезности, и издательство ищет серьезного рецензента, который сможет отличить овец от козлищ, сигнализируя, в частности, обо всем, что среди брака не лишено интереса, ибо имеется дружественное издательство, которое было бы вполне в состоянии приютить у себя сочинения не столь высокого уровня… Разумеется, затраченные усилия будут надлежащим образом компенсированы.
— Я, благодарение небу, отношусь к так называемым состоятельным людям. Более того: к состоятельным, любознательным и довольно умеренным. Мне достаточно, если в результате долгих бдений раз от разу удается найти экземпляр книги Хунрата или еще одну такую милейшую набальзамированную саламандру, или же зуб нарвала, который лично я постеснялся бы держать в коллекции, но который даже в Венской сокровищнице выставлен с табличкой «рог единорога». Мне удастся заработать на быстрой и нетрудной перепродаже больше, чем вы бы могли заплатить мне за десять лет консультирования. Я согласен просматривать ваши рукописи запросто. Я убежден, что даже в самом жалком сочинении мне попадется зерно, если не истины, то хотя бы занимательной неправды, а крайности очень часто перекликаются. Мне наскучат только самые очевидные банальности, и эта моя скука должна быть вами вознаграждена. В зависимости от испытанной мною скуки, в конце года я предоставлю вам краткий счет, в пределах оплаты чисто символической. Если же вам она покажется высокой, вы пошлете мне вместо этого ящик коллекционных вин.
Бельбо был изумлен. Он привык иметь дело со склочными и изголодавшимися консультантами. Он открыл портфель и вытащил объемистую рукопись.
— Боюсь, что ваши представления чересчур оптимистичны. Видите, к примеру, вот это? Остальные такие же.
Алье взял в руки рукопись.
— Тайный язык пирамид… Посмотрим оглавление… Пирамидион… так. Смерть лорда Карнавона… Свидетельство Геродо-та. — И вернул рукопись Бельбо. — Вы сами ее читали?
— Я кратко ознакомился на днях, — сказал Бельбо.
— Тогда вы сможете проверить, правилен ли мой пересказ. — И Алье уселся за столом, погрузил руку в карман жилета, вынул оттуда табакерку, виденную мною в Бразилии, повертел ее тонкими длинными пальцами, которые до тех пор все гладили переплеты старинных книг, возвел глаза к потолочной росписи, и, как мне показалось, задекламировал текст, выученный наизусть.
— Сочинитель этой книги, наверное, вспоминает, что Пьяцци Смит открыл сакральные и эзотерические меры пирамид в 1864 году. Позвольте мне называть цифры без дробей, потому что в моем возрасте, увы, память начинает играть скверные шутки… Примечательно, что в основании пирамид заложен квадрат, сторона которого составляет 232 метра. При завершении строительства высота составляла 148 метров. Если вы переведете эти величины в египетские священные локти, получите длину основания в 366 локтей, что соответствует количеству дней в
