опирается на розенкрейцеров, а косвенно и на тамплиеров.
— Но разве все это имеет отношение к масонству? — настаивал Гарамон.
— Если то, что вы только что увидели, и имеет что-либо общее с масонством, так это то, что обряд, придуманный Браманти, является хобби для людей либеральных профессий и провинциальных политиков. Так уж сложилось с самого начала: франкмасонство всегда сводилось к чистой спекуляции на мифе о тамплиерах. Карикатура карикатуры. Но эти господа воспринимают все безумно серьезно. Увы! Мир кишит такими поклонниками розенкрейцеров и тамплиеров, которых вы видели сегодня. От подобных людей не приходится ожидать серьезных познаний, хотя именно среди них иногда можно встретить образованного человека, достойного нашей веры.
— Однако вы бываете в их кругах? — спросил Бельбо безо всякой иронии и заметного подвоха, словно этот вопрос касался его лично. — Кому из них… извините… кому можно было бы доверять?
— Конечно же, никому! Неужели я похож на человека доверчивого? Я смотрю на них также — с хладнокровием, пониманием, интересом — как любой теолог наблюдает за неаполитанской толпой, орущей в ожидании чуда на праздник святого Януария. Эта толпа — свидетельство веры и глубокой потребности в чуде, и теолог бродит среди потных и обслюнявленных людей в надежде встретить святого, который сам себя не знает, который является носителем истины высшего порядка и может однажды пролить свет на тайну Пресвятой Троицы. Но при этом не следует путать Пресвятую Троицу со святым Януарием.
Он был неуязвим. Не знаю, какими словами можно охарактеризовать его герметический скептицизм, его литургический цинизм, его высочайшее неверие, позволявшее ему с уважением относиться к тем предрассудкам, которые сам он презирал.
— Все просто, — продолжил он свой ответ, — если подлинные тамплиеры оставили тайну своим продолжателям, необходимо разыскать этих людей, а сделать это проще всего в среде, где им легко скрываться и где они, возможно, сами придумывают новые обряды и мифы, чтобы действовать, не обращая на себя внимания, словно рыбы в воде. Как действует полиция, когда разыскивает беглого преступника, высочайшего класса гения зла? Она прочесывает дно, на котором обитают отбросы общества, например пользующиеся дурной репутацией бары, где обычно околачиваются мошенники мелкого калибра, не способные подняться до уровня величайших преступлений, которые по плечу разыскиваемому беглецу. Как действует стратег террора, чтобы завербовать сообщников, найти своих, обнаружить близких себе по духу? Он кружит по барам, где собираются псевдовозбудители порядка, особи слишком низкого полета, чтобы что-нибудь возбудить, их удел — демонстративное подражание своим кумирам. Утерянный огонь ищут среди горящих углей или в лесных зарослях: там палят костры, и маленькие искорки тлеют еще под сухими ветками, торфом, полусожженной листвой. А где же лучше спрятаться настоящему тамплиеру, как не в толпе карикатур на самого себя?
62
Друидическими общинами можно считать общины, которые называются таковыми и преследуют цели, начертанные друидами, а также совершают инициации, обращаясь к друидизму.
Близилась полночь, и согласно программе, составленной Алье, нас ожидал еще один сюрприз. Мы покинули дворцовые сады и продолжили нашу прогулку среди холмов.
Через три четверти часа Алье посоветовал припарковать наши машины на краю лесных зарослей. Как он пояснил, нам нужно было пробраться сквозь чащу на одну поляну, куда не было ни дороги, ни тропинки.
Мы шли немного под гору, продираясь сквозь лесные заросли; нельзя сказать, чтобы здесь было мокро, но наши ноги ступали по настилу из гниющих листьев и скользким корням. Время от времени Алье доставал карманный фонарик, чтобы сориентироваться, где лучше пройти, но после этого сразу выключал его, говоря, что не стоит уведомлять о нашем присутствии участников церемонии. Диоталлеви в какой-то момент попытался было вставить какой-то комментарий, не помню уже какой, возможно, он вспомнил о Красной Шапочке, но Алье достаточно настойчиво попросил его воздержаться.
Когда мы уже выходили из кустов, услышали отдаленные голоса. Наконец-то мы добрались до лесной поляны, освещенной рассеянным сиянием — возможно, лучинами или, скорее, светлячками, которые волнообразно двигались у самой поверхности земли и излучали слабый серебристый свет, — как будто горела какая-то летучая субстанция, холодная с химической точки зрения, заключенная в мыльные пузыри, которые витали над травой. Алье попросил нас остаться на месте, под прикрытием кустов, и не подавать признаков жизни.
— Скоро сюда прибудут жрицы. Друидессы. Они будут взывать к великой космической богоматери Микиль, известной в христианстве как святой Михаил. И не случайно этот святой — ангел, а значит андрогин, который мог занять место женского божества…
— А откуда они должны прибыть? — шепотом осведомился Диоталлеви.
— Из разных мест: из Нормандии, Норвегии, Ирландии… Сегодня особенное событие, а местность благоприятна для проведения обрядов.
— Почему? — спросил Гарамон.
— Потому что одни места магические, а другие нет.
— Но кто они… в повседневной жизни? — допытывался Гарамон.
— Люди. Секретари-машинистки, страховые агенты, поэтессы. Люди, которых, встретив завтра, вы можете не узнать.
Мы увидели небольшую группу людей, готовящихся к выходу на середину поляны. Я понял, что тот холодный свет исходил от маленьких фонариков, скрытых в ладонях жриц, а поскольку поляна лежала на вершине холма, то создавалось впечатление, будто они светят над самой поверхностью земли; издали я увидел, как жрицы, подходя со стороны долины, появлялись на противоположном конце поляны. На них были белые туники, развевавшиеся на легком ветерке. Они стали в круг, а на середину вышли три жрицы.
— Это три hallouines из Лизье, Клонмакнуа и Пино Торинезе, — пояснил Алье.
Бельбо поинтересовался, почему именно из этих мест, но Алье лишь пожал плечами.
— Тише, подождите. В трех словах мне не объяснить значение обряда и иерархию нордической магии. Вам придется довольствоваться тем, что я успеваю сказать. Если я не даю более пространных пояснений, то потому, что сам не знаю… или не могу вам это открыть. Я должен почитать обет молчания…
В самом центре поляны я заприметил груду камней, по своей форме напоминавшую, хотя только в общих чертах, дольмен. Возможно, эти глыбы и определили выбор места для проведения обряда. Одна из трех жриц поднялась на дольмен и подула в трубу. Эта труба, по сравнению с инструментом, который мы видели несколькими часами раньше, еще больше походила на горн для триумфального марша Аиды. Однако из нее раздался приглушенный, мрачный звук, который, казалось, долетал откуда-то издалека. Бельбо взял меня за локоть:
— Это же настоящая рамсинга тугов под священным баньяном…
В ответ я поступил совершенно неделикатно. Я не сразу понял, что он шутит для того, чтобы не вызывать других аналогий, и бросил щепоть соли на его рану:
— Конечно, генис был бы менее волнующим.
Бельбо утвердительно кивнул.
— Потому-то я и стою здесь, что не хочу генис. Не знаю, может, именно в этот вечер он стал улавливать связь между своими видениями и тем, что случилось с ним за последние месяцы.
Алье не слышал наш разговор, но заметил, что мы перешептываемся.
— Это не сигнал и не предупреждение, — сказал он, — а определенного вида ультразвук, позволяющий установить контакт с подземными волнами. Видите, жрицы взялись за руки и стали в круг. Они таким образом создают некий живой аккумулятор, который принимает и концентрирует теллурические вибрации. Сейчас должно появиться облако…
— Какое облако? — шепотом спросил я.
— По традиции называется зеленым облаком. Немного терпения…
Я не был готов к появлению никакого зеленого облака. И вот совершенно неожиданно с земли поднялась шелковистая дымка, которую можно, было бы назвать облаком, будь она однообразной и более плотной. Однако она состояла из отдельных хлопьев, которые скреплялись в какой-то определенной точке, а затем, подхваченные дуновением ветра, взлетали, словно клубы сахарной ваты, проплывали в воздухе и снова сбивались в ком на другом конце поляны. Это было необыкновенное зрелище: иногда хлопья появлялись где-то на фоне дерева, иногда все терялось в бледноватом тумане, потом вдруг в центре поляны поднимался клуб дыма, скрывая от нашего взгляда все, что там происходило, и оставляя видимыми только край поляны и небо, где по-прежнему светила луна. Движения хлопьев были резкими, неожиданными, словно они повиновались какому-то капризному дуновению.
Сначала я подумал, что это могут быть химические штучки; затем, поразмыслив, решил, что на высоте в шестьсот метров вполне реальны настоящие облака. Они были предусмотрены ритуалом, призваны? Вполне вероятно, что нет, возможно, жрицы вычислили, что на такой высоте при благоприятных обстоятельствах у самой земли могут образовываться эти величественные облака.
Трудно было не восхищаться великолепием зрелища, тем более что одеяния жриц сливались с белизной дымки и их силуэты то появлялись, то исчезали в этой молочной субстанции, словно поглощались ею.
Наступил момент, когда облако заняло весь центр поляны, а одинокие клубящиеся шары, удлиняясь, взлетали вверх и почти полностью закрывали луну, при этом, впрочем, не превращая поляну, которая оставалась светлой по краям, в мертвенно-белую пустыню. И вдруг мы увидели, как от облака отделилась друидесса и, вытянув вперед руки, с криком бросилась к лесу; я даже подумал, что она обнаружила нас и теперь старается обратить на нас свое проклятие. Однако в нескольких метрах от нас она неожиданно изменила направление и принялась бегать вокруг белого пятна, затем исчезла в облаке с его левой стороны, чтобы через несколько минут возникнуть с правой, и опять она пробежала так близко от нас, что я смог разглядеть ее лицо. Это была сивилла с большим дантевским носом над тонким, словно расщелина, ртом, раскрывавшимся будто морской цветок, беззубым, если не считать двух резцов и нарушающего симметрию клыка. Глаза ее были быстрые, хищные, с пронизывающим взглядом. Мне послышалось или показалось — и на этот образ накладываются другие воспоминания, — что вместе с серией слов, произнесенных на языке, который я принял за гаэльский, я услышал пару заклинаний по-латыни, нечто вроде «о pegnia (oh, е oh! intus) et eee uluma!!!», и неожиданно облако почти полностью растаяло, поляну опять залил яркий свет, и я увидел, что ее оккупировало стадо приземистых свиней с ошейниками из недозрелых яблок. Друидесса, которая играла на трубе, все так же стояла на дольмене, потрясая ножом.
— Пошли, — сухо бросил Алье — Это все. Слушая его, я заметил, что облако нас полностью окутало, я уже почти не видел моих спутников.
— Как это, все? — послышался голос Гарамона. — Похоже, что самое интересное только начинается!
— Это все, что можно вам видеть. Остальное — исключено. Давайте уважать обряд. Пошли.
Я вошел в лес, и тут же меня обволокла окружающая нас влага. Мы шли, дрожа от холода, скользя по настилу из гнилых листьев, тяжело дыша, не разбирая пути, словно солдаты обратившейся в бегство армии. Мы добрались до дороги. Через два часа можно было уже быть в Милане. Садясь в машину Гарамона, Алье на прощание сказал:
— Извините, что прервал зрелище. Я хотел, господа, чтобы вы кое-что узнали, чтобы вы узнали кого-то, кто живет вокруг вас и
