отеле превращение куска цинка в золото. Макс Гиндель основывает Розенкрейцерское общество. Затем основываются Розенкрейцерский Лекторий, Первородные Братья Розы-Креста, Герметическое Братство, Храм Розы-Креста.

1912. Анни Безан, ученица Блаватской, учреждает в Лондоне орден Храма Розы-Креста.

1918. В Германии рождается общество Туле.

1936. Во Франции открывается Великий Приорат де Голь. В «Тетрадях полярного братства» Энрико Контарди ди Родио рассказывает, как его посетил граф де Сен-Жермен.

— Что все сие означает? — спросил Диоталлеви.

— Не спрашивайте у меня. Вам нужны были факты. Я их подобрал.

— Надо бы проконсультироваться с Алье. Бьюсь об заклад, что даже он не знает всех этих организаций.

— Что? Он этим кормится. Ему ли не знать. Но все-таки можно устроить ему проверочку. Прибавим несуществующую секту. Свежеоснованную.

Я вспомнил странный вопрос Де Анджелиса — слышал ли я когда-либо об организации ТРИС. И выпалил: — Например, Трис.

— А что будет значить Трис? — спросил Бельбо.

— Предположим, это акроним. Значит, его можно разгадать, — сказал Диоталлеви. — Зачем иначе мои раввины изобретали Нотарикон? Подождите… Тамплиеры-Рыцари Интернациональной Синархии. Каково?

Нам понравилось, и список был благополучно завершен.

— Между прочим, этих сект столько, что изобрести новую не каждому удается, — промурлыкал Диоталлеви в порыве заслуженной гордости.

76

Чтобы дать самую сжатую характеристику французского масонства XVIII века, только одно слово подходит к ситуации: дилетантам.

На следующий вечер мы пригласили Алье к Пиладу. Хотя новое поколение его посетителей ввело в обиход пиджаки и галстуки, все же появление нашего гостя в костюме-тройке маренго, в крахмальной сорочке и с золотой булавкой на галстуке произвело впечатление. Слава богу еще, в шесть часов народу у Пилада никогда не бывает слишком много.

Алье вогнал Пилада в пот своим заказом: марочный коньяк. Коньяк все-таки нашелся, но на самой верхней полке выставочного стеллажа, и покрытый многомесячньм наростом пыли.

Говоря с нами, Алье любовался на просвет оттенком напитка, согревал его в ладонях, посверкивая золотыми запонками египетского рисунка. Мы показали ему свой список, сказав, что это сводный каталог писаний одержимцев.

— Что тамплиеры связаны с древнейшими ложами строителей-каменщиков, восходящими ко временам постройки Соломонова Храма, это общеизвестно. Так же общеизвестно, что тогда же каменщики объединились в память подвига архитектора этого храма, Хирама, ставшего жертвой таинственного убийства, и поклялись отомстить за него. Когда началось преследование тамплиеров, многие из рыцарей Храма безусловно влились в артели мастеров-каменотесов, причем мотив мести за Хирама отождествился с отмщением за Жака де Молэ. С другой стороны, в восемнадцатом веке в Лондоне существовали ложи настоящих каменотесов, так называемые деятельные ложи, и со временем скучающие джентльмены, самого респектабельного состояния, привлеченные традиционными ритуалами, наперебой начали просить о вступлении в них. Таким образом деятельное масонство, состоящее из каменщиков-рабочих, превратилось в созерцательное масонство, состоящее из каменщиков символических. В этой обстановке некий Дезагюлье, распространитель идей Ньютона, оказывает влияние на одного протестантского священника, Андерсона, который составляет Конституцию Ложи братьев каменщиков, деистского толка, и кладет начало мифу о масонских обществах как корпорациях, имеющих четырехтысячелетнюю историю и ведущихся от основателей Соломонова Храма. Таковы истоки масонской атрибутики, маскарадных костюмов: всех этих фартуков, угольников, молотков. Но, может быть, именно по этой причине масонство становится модой, привлекает дворянство, в частности, как новое украшение генеалогического дерева и герба. Но еще сильнее им очаровывается мещанство, которое благодаря членству в ложе не только становится на равную ногу с благородными, но даже получает возможность нацепить шпагу… О нищета нарождающегося современного мира!

Благородным требуется среда, в которой они могут общаться с новыми производителями капитала, а последние — разумеется — стремятся облагородиться…

— Кажется, тамплиеры появляются несколько позже.

— Рамзай был первым, кому удалось установить с ними прямой контакт, однако у меня нет никакого желания об этом говорить. Подозреваю, что он это делал по наущению иезуитов. Именно его стараниями появилось на свет шотландское крыло масонского движения.

— В каком смысле шотландское?

— Шотландский обряд — не что иное, как франко-германское изобретение. Лондонские масоны установили три градации членства: подмастерье, компаньон и мастер. Шотландские масоны увеличили количество степеней, что означало увеличение уровней посвященности и тайны… Фатоватых по натуре французов это едва не свело с ума…

— Но что же это за тайна?

— Никакой тайны, конечно же, не было. Если бы она существовала (или если бы они ею владели), это служило бы подтверждением необходимости столь сложной градации инициации. Рамзай же увеличивает количество степеней инициации для того, чтобы внушить людям, будто ему доверена какая-то тайна. Можете себе представить, какую дрожь должен был испытывать доблестный лавочник, полагая, что может наконец стать князем мщения…

Алье был щедр на сплетни о каменщиках. И как обычно, он незаметно перешел к рассказу от первого лица.

— В те времена во Франции уже сочиняли couplets о новой моде на frimacons, ложи появлялись как грибы после дождя, в них входили архиепископы, монахи, маркизы и купцы, а члены королевской семьи удостаивались чести быть великими магистрами. Членами ложи Строгого Наблюдения Тамплиеров, созданной подозрительным типом фон Гундом, были Гете, Лессинг, Моцарт и Вольтер; ложи появлялись в среде военных, в полках составлялись планы заговоров с целью мести за Хирама и поговаривали о неизбежности революции. Для других же масонство было societe de plaisir, своего рода клубом, символом общественного статуса. Там можно было встретить кого угодно: Калиостро, Месмера, Казанову, барона Хольбаха, д’Аламбера… Энциклопедистов и алхимиков, либертинов и герметистов. Это стало особенно заметно в период революции: члены одной и той же ложи оказались в разных лагерях, и казалось, что великая их дружба готова была навсегда кануть в Лету…

— А не существовало ли разногласий между Великим Востоком и Шотландской Ложей?

— Только на словах. Вот вам пример: в ложу Девяти Сестер вошел Франклин, который старался навязать ей мирскую направленность. Его интересовали исключительно поддержка американской революции… В то же время одним из ее великих магистров был граф де Мильи, который занимался поисками эликсира долголетия. Но поскольку он был глупцом, то во время своих экспериментов отравился и умер. Кроме этого, господа, вспомните Калиостро: с одной стороны, он придумывал египетские обряды, а с другой — был втянут в аферу с колье королевы, скандал, инспирированный новыми руководящими классами для того, чтобы дискредитировать Ancien Regime. И Калиостро завяз в этом по уши, понимаете? Постарайтесь себе представить, с какими людьми приходилось иметь дело…

— Похоже, это было нелегко, — с пониманием произнес Бельбо.

— Но кто были эти бароны фон гунды, искавшие Неведомых Старшин? — спросил я.

— В период разгула мещанского фарса появились группы людей с совершенно различными целями, которые, чтобы привлечь большее количество последователей, отождествляли себя с масонскими ложами, но при этом преимущественно преследовали цели инициации. В это время и состоялась дискуссия о Неведомых Старшинах. Фон Гунд, к сожалению, не был серьезным человеком. Поначалу он убеждает своих последователей в том, что Неведомыми Старшинами были Стюарты. Затем решает, что целью Ордена является выкуп имущества тамплиеров, и собирает для этого средства где только возможно. Но их постоянно не хватает; он попадает в лапы некоего Штарка, утверждавшего, что получил от настоящих Неведомых Старшин, живущих в Санкт-Петербурге, секрет производства золота. Вокруг фон Гунда и Штарка толкутся теософы, алхимики, новоиспеченные розенкрейцеры, и все они избирают великим магистром самого безупречного аристократа — герцога Брауншвейгского. Тот сразу понимает, что оказался в скверной компании. Один из членов Тамплиеров Строгого Наблюдения ландграф де Гессе обращается к графу де Сен-Жермену, полагая, что тот сможет получать для него золото, впрочем, не станем затрагивать эту тему — в те времена приходилось потворствовать капризам могущественных людей. Но верхом всего было то, что этот человек выдавал себя за святого Петра. Лафатер, находясь однажды в гостях у ландграфа, даже устроил сцену герцогине Девонширской, считавшей себя Марией Магдалиной.

— А что же эти виллермозы, эти мартинесы пасквинес, которые создавали одну секту за другой?

— Пасквинес был авантюристом. В одной из своих тайных комнат он производил теургические опыты, и духи ангелов являлись ему в виде полос света или иероглифов. Виллермоз воспринял это всерьез, поскольку был энтузиастом своего дела, честным, но наивным. Его увлекала алхимия, он не переставал думать о Великом Деле, которому должны посвятить себя избранные, чтобы определить точное соотношение шести благородных металлов, изучая смысл шести букв первого имени Бога, которое Соломон сообщил своим избранникам.

— И что?

— Виллермоз создает многочисленные секты послушников и одновременно становится членом многих лож, как это было принято в те времена, он находится в постоянном поиске последнего откровения, опасаясь, что оно вьет себе гнездышко каждый раз в новом месте, что было правдой, а возможно, и единственной истиной на свете… Таким образом, он попадет в число Избранных Коэна Пасквинеса. Но в 1772 году Пасквинес исчезает, отправившись в Санто-Доминго, и, бросив свои начинания, оставляет их на волю случая. Почему он убегает? Думаю, он завладел какой-то тайной и не захотел делиться ею с другими. Во всяком случае, мир праху его, он отправился туда, куда заслуживала его черная душа…

— А что же Виллермоз?

— В те годы все мы были потрясены смертью Сведенборга, человека, который мог бы многому научить больной Запад, если бы только Запад прислушался к нему; а тем временем наш век мчался навстречу революционному безумию, дабы удовлетворить амбиции третьего сословия… Итак, именно в это время Виллермоз услышал от фон Гунда о Строгом Наблюдении Тамплиеров и был восхищен. Ему сказали, что тамплиер, который себя обнаружил, основав, скажем, публичную организацию, уже не может быть тамплиером, однако следует принять во внимание, что XVIII век был эпохой безмерной доверчивости. Виллермоз вместе с фон Гундом пытается создать сочетания различных организаций, следы которых можно увидеть в вашем списке, господа, и так продолжается до тех пор, пока фон Гунда не разоблачили: оказывается, он был из тех, кто способен удрать, прихватив общественную кассу, и герцог Брауншвейгский изгоняет его из организации.

Алье еще раз заглянул в список.

— Ax да! Я совсем забыл о Вейгаупте. Баварские Иллюминаты благодаря своему названию поначалу привлекали значительное количество одаренных умов. Но этот Вейгаупт был анархистом, сегодня мы бы сказали — коммунистом, и, господа, если бы вы только знали о маниакальных увлечениях людей этого круга: государственные перевороты, смещение с трона государей, реки крови… Однако заметьте: Вейгаупт вызывает у меня восхищение, но не своими политическими воззрениями, а тем, что сумел хорошо продумать концепцию функционирования тайного общества. Оказывается, можно иметь прекрасную идею хорошо продуманной организации, а цели — туманные. В общем, герцог Брауншвейгский счел своим долгом привести в порядок ту путаницу, что осталась после фон Гунда, и пришел к выводу, что к тому времени в германской среде свободных каменщиков существовало по крайней мере три враждующих между собой течения: одно объединяло в себе сапиентистов и оккультистов, включая нескольких розенкрейцеров, в другом собрались рационалисты, а третьим было