укажет на то, что Центр Мира находится в Аламуте?
— Это было бы преувеличением. Лично я предпочитаю этот последний пункт оставить в подвешенном состоянии.
— Подвешенным, как Маятник.
— Если вам так нравится. Нельзя во всеуслышанье заявлять о том, что нам может взбрести в голову.
— Конечно, конечно. Достоверность прежде всего.
В это вечер только я мог гордиться тем, что мне удалось придумать красивую историю. Я сравнивал себя с эстетом, использовавшим плоть и кровь окружающего мира для создания Прекрасного. С этого момента Бельбо был лишь моим адептом. Как все, не потому, что был просвещен, a faute demieux.
105
Claudicat ingenium, delirat lingua, labat mens.
Возможно, именно в эти дни Бельбо попытался разобраться во всем, что с ним произошло. Однако беспощадность самоанализа не смогла отвести от него зло, которое стало уже привычным,
Придумывать План: План оправдывает твое существование настолько, что перестаешь чувствовать собственную ответственность даже за сам План. Достаточно бросить камень и спрятать руку за спину. Если бы действительно существовал План, не было бы неудач.
Цецилия так и не досталась тебе, потому что архонтам было угодно, чтобы Аннибале Канталамесса и Пио Бо не справились с самым симпатичным из духовых инструментов. Ты убегал от банды с Канальчика, потому что деканы хотели тебя сохранить для другого искупительного жертвоприношения. А человек со шрамом обладает более могущественным талисманом, чем твой.
План и виновник. Некое подобие мечты. An Deus sit. Если так, то из-за него.
Вещью, адрес которой я потерял, есть не Конец, а Начало. Это не объект, которым обладаю я, а субъект, который обладает мной. Общая боль, половинчатая радость, о чем еще говорит Миф? Двойной восьмисложный стих.
Чья это была мысль, самая успокаивающая из когда-либо существовавших? Ничто не сможет разубедить меня в том, что мир — это порождение мрачного бога, а я — продолжение тени этого бога. Вера ведет к Абсолютному Оптимизму.
Да, верно, я прелюбодействовал (или не прелюбодействовал), но это Бог не сумел решить вопрос Зла. Ну-же, давайте растолчем плод в ступе с медом и перцем. Так угодно Богу.
Если уж надо верить, то пусть это будет религия, которая не внушает тебе чувства вины. Какая-то неизвестная религия, окутанная дымкой, подземная, не имеющая конца. Как роман, а не как теология.
Пять путей и одна-единственная цель. Какое расточительство! Лабиринт, наоборот, ведет куда угодно и никуда. Чтобы красиво умереть, нужно роскошно жить.
Один лишь злой Демиург может вызвать в нас ощущение того, что мы сами хороши. А что если космического Плана нет? Какой фарс жить в изгнании, хотя никто тебя не изгонял! И быть в изгнании в несуществующем месте.
А что если План действительно существует, но тебе никогда не суждено его разгадать?
Когда религия бессильна, помогает искусство. Его придумывает План, метафора непознаваемого. Даже заговор, составленный людьми, может заполнить пустоту. Они не издали «Сердце и страсть», потому что я не принадлежу к тамплиерской клике.
Жить так, как будто План существует — вот камень философов. If you cannot beat them, join them.[124] Если План существует, достаточно к нему присоединиться…
Лоренца испытывает меня. Смирение. Если бы у меня хватило смирения воззвать к ангелам, даже не веря в них, и начертать подходящий круг, моя душа была бы спокойна. Может быть.
Поверь, что тайна существует, и ты почувствуешь себя посвященным. Это ничего не стоит.
Создать огромную надежду, которую невозможно будет искоренить, потому что у нее нет корней. Несуществующие предки никогда не придут к тебе сказать, что ты их предал. Религия, которую можно наблюдать, бесконечно ей изменяя.
Как Андреаэ: придумать ради забавы, будто ты сделал величайшее в истории открытие, а когда остальные начнут ломать над этим голову, поклясться остатком жизни, что ты здесь не при чем.
Создать истину с размытыми очертаниями: как только кто-то попытается дать ей точное определение, изгнать его. Оправдывать лишь тех, кто высказывается еще более туманно, чем ты. Jamais d’ennemis a droite.
К чему писать книги? Лучше переписать Историю, которая впоследствии станет реальностью.
Почему бы вам не перенестись в Данию, господин Вильям Ш.? Лимонадный Джо, Иоганн Валентин Андреаэ, Люкматье избороздил Зондский архипелаг между Патмосом и Авалоном, от Белой Горы до Минданао, от Атлантиды до Фессалоник… Никейский собор, Ориген отрезает себе яйца и показывает их, окровавленные, отцам Города Солнца, скрипевшему зубами Хираму, который грызет filioque, filioque, в то время как Константин вонзает свои хищные когти в пустые орбиты Роберта Фладда, смерть, смерть евреям в Антиохийском гетто, Dieu et mon droit, реет хоругвь, к черту офитов и борборитов с их ядовитыми борборизмами. Пусть грянут трубы и появятся Благочестивые Рыцари из Святого Города с головой мавра, насаженной на пику, Ребис, Ребис! Магнитный ураган, разрушай Башню. Рачковский воет над обгоревшим трупом Жака де Молэ.
У меня не было тебя, но я могу уничтожить эту историю.
Если проблема заключается в отсутствии бытия, если бытие — это то, что выражается столь различными способами, то чем больше мы говорим, тем больше существует бытие.
Мечта науки — чтобы бытия было немного, сконцентрированного и определенного. Е=mc2. Ошибка. Чтобы еще в самом начале спастись от вечности, необходимо, чтобы бытие существовало как попало, кстати и некстати. Как змея, завязанная узлом пьяным матросом. Безвыходность.
Придумывать, придумывать неистово, не заботясь о связности, до тех пор, пока невозможно будет ничего резюмировать. Простая передача эстафеты от одной эмблемы к другой, из которых одна непрестанно поясняет другую. Расщепить мир на сарабанду цепи анаграмм. И затем поверить в Необъяснимое. Разве не в этом состоит правильное чтение Торы? Истина — это анаграмма еще одной анаграммы. Анаграмма = великое искусство. Это должно было произойти в те дни, Бельбо решил серьезно воспринять мир сатанистов не от чрезмерности веры, а от ее недостатка.
Униженный своей неспособностью к созиданию (в течение своей жизни он использовал свои несбывшиеся желания и ненаписанные страницы, первые из которых были метафорой по отношению ко вторым и наоборот, как вывеску своей предполагаемой, неосязаемой трусости), он понял, что, строя План, он творит. Влюбился в своего Голема, и это служило ему утешением. Жизнь — его собственная и жизнь всего человечества — как произведение искусства и отсутствие искусства — искусство лжи. Le monde est fait pour aboutir? unlivre (faux). Однако человечество свято старается верить в эту фальшивую книгу — поскольку само же ее написало — и если бы заговор действительно существовал, то он не был бы подлым, одолимым и инертным.
Здесь истоки того, что случилось потом, а именно тот способ применения заведомо нереального Плана в борьбе с казавшимся вполне реальным противником. Чуть позже, когда он понял, что План окутывает его со всех сторон так, как если бы действительно существовал, или почувствовал, что он, Бельбо, сделан из того же теста, из которого слепил свой План, он отправился в Париж, словно у него там была назначена встреча с откровением, с избавлением.
Преследуемый в течение многих лет каждодневными угрызениями совести из-за того, что до сих пор общался только с им самим созданными призраками, он испытывал облегчение при мысли о возможности увидеть призраки, которые становятся реальностью, известной еще кому-то помимо него, даже если этот кто-то был Врагом. Может, он поехал, чтобы броситься в пасть волка? Конечно, поскольку этот волк обретал очертания, становясь более реальным, чем Лимонадный Джо, а может, и Цецилия или даже Лоренца Пеллегрини.
Испытывая терзания из-за стольких упущенных встреч, Бельбо чувствовал, что сейчас его ожидает настоящая встреча, такая, что даже из трусости он не может махнуть на нее рукой: его приперли к стене. Измышляя, он создал зародыш реальности.
106
Список 5: шесть маек, шесть пар подштанников и шесть носовых платков — до сих пор продолжает интриговать ученых: почему не занесены носки?
Примерно в это же время, около месяца назад, Лия решила, что мне необходимо отдохнуть. Не меньше месяца. У меня загнанный вид, как выразилась она. Наверное, План меня измотал. И нашему ребенку, по терминологии бабушек, требовался воздух. Мы взяли у друзей ключи от их домика в горах.
Мы отправились не сразу. Надо было закончить дела в Милане, и к тому же Лия сказала, что нет лучше отдыха, чем дома, когда уверен, что скоро уедешь отдыхать.
В эти дни я впервые заговорил с Лией о Плане. До того она слишком была занята ребенком. Ей было известно только в общих чертах, что мы с Бельбо и Диоталлеви разгадываем какой-то кроссворд, корпим днями и ночами, но подробности я ей не рассказывал, особенно после того как она прочла мне лекцию о психозе совпадений. Наверное, мне было немножко стыдно.
Теперь же наконец я изложил ей План во всех мельчайших подробностях. Она знала о трагедии с Диоталлеви, и я не мог отделаться от ощущения вины, как будто бы я совершил что-то недозволенное, поэтому, рассказывая, я постоянно подчеркивал, чем это все является в конечном счете: бравада, игра. Лия сказала:
— Пиф, мне эта история не нравится.
— А разве не красиво?
— Сирены тоже были красивые. Послушай. Что ты думаешь о своем подсознательном?
— Ничего. Даже неизвестно, есть ли оно вообще.
— Вот именно. Началось с того, что один венский бездельник для развлечения приятелей выдумал кучу Эгов, Суперэгов и Оно, серию снов, которых никто никогда не видел, и ораву маленьких Гансов, которых не было на свете. К чему это все привело? Миллионы людей с готовностью превратились в невротиков. Тысячи других людей пользовались и пользуются этим для личного обогащения.
— У тебя, Лия, мания преследования.
— Не у меня, а у тебя самого.
— Хорошо, у нас у обоих мания преследования, но хотя бы с одним фактом ты не можешь не согласиться. Мы исходили из записки Ингольфа. Извини, когда у тебя оказывается в руках завещание тамплиеров, хочется расшифровать его, нет? Может быть, мы немножко утрировали. Хотелось позлить всех прочих расшифровщиков… Но послание-то налицо.
— Начнем с того, что налицо только то, что ты знаешь от своего Арденти, который классический врун и мошенник. И вообще это ваше послание, посмотреть бы еще на него.
— Нет ничего проще, вон в верхней папке.
Лия взяла листок, просмотрела его спереди и сзади, наморщила нос и отодвинула челку, чтобы получше разглядеть первую шифрованную половину. Потом она спросила:
— Это все?
— А тебе мало?
— Мне вполне хватит. Мне надо два дня на это дело.
Когда Лия заявляет, что ей требуется два дня, обычно это для того, чтобы продемонстрировать, что я балбес. Я говорю, что это плохая привычка, но она отпирается:
— Если я убеждаюсь, что ты действительно балбес, и все равно тебя люблю, значит, это настоящее чувство.
В течение двух дней мы к этой теме не возвращались, да по правде сказать, Лии почти что не было дома. Вечерами она сидела скорчившись в
