Не отвергает и не привлекает.
Взвинтясь, он переходит в наступленье,
Ползущим пальцам нет сопротивленья,
Тщеславие не видит ущемленья
В объятиях без взаимного влеченья.
(А я, Тиресий, знаю наперед
Все, что бывает при таком визите
Я у фиванских восседал ворот
И брел среди отверженных в Аиде.)
Отеческий прощальный поцелуй,
И он впотьмах на лестницу выходит…
Едва ли зная об его уходе,
Она у зеркала стоит мгновенье;
В мозгу полувозникло что-то, вроде
Ну, вот и все, — и выдох облегченья,
Когда в грехе красавица, она,
По комнате бредя, как бы спросонья,
Рукой поправит прядь, уже одна,
И что-то заведет на граммофоне.
Музыка подкралась по воде
По Стрэнду, вверх по Куин-Виктория-стрит.
О Город, город, я порою слышу
Перед пивной на Лоуэр-Темз-стрит
Приятное похныкиванье мандолины,
А за стеной кричат, стучат мужчины
То заседают в полдень рыбаки; а за другой стеной
Великомученика своды блещут несказанно
По-ионийски золотом и белизной.
Дегтем и нефтью
Потеет река
Баржи дрейфуют
В зыби прилива
Красные паруса
Терпеливо
Ждут облегчающего ветерка.
Бревна плывут
Возле бортов
К Гринвичу
Мимо Острова Псов.
Вейалала лейа
Валлала лейалала
Елизавета и Лестер
В ладье с кормой
В виде раззолоченной
Раковины морской
Красный и золотой
Играет прилив
Линией береговой
Юго-западный ветер
Несет по теченью
Колокольный звон
Белые башни
Вейалала лейа
Валлала лейалала
Место рожденья — Хайбери. Место растленья
Ричмонд. Трамваи, пыльные парки,
В Ричмонде я задрала колени
В узкой байдарке.
Ногами я в Мургейте, а под ногами
Сердце. Я не кричала.
После он плакал. Знаете сами.
Клялся начать жить сначала.
В Маргейте возле пляжа.
Я связь ничего
С ничем.
Обломки грязных ногтей не пропажа.
Мои старики, они уж не ждут совсем
Ничего.
ла ла
Я путь направил в Карфаген
Горящий горящий горящий
О Господи Ты выхватишь меня
О Господи Ты выхватишь
горящий
IV. СМЕРТЬ ОТ ВОДЫ
Флеб, финикиец, две недели как мертвый,
Крики чаек забыл и бегущие волны,
И убытки и прибыль.
Морские теченья,
Шепча, ощипали кости, когда он, безвольный
После бури, вздымаясь и погружаясь,
Возвращался от зрелости к юности.
Ты,
Иудей или эллин под парусом у кормила,
Вспомни о Флебе и он был исполнен силы
и красоты.
V. ЧТО СКАЗАЛ ГРОМ
После факельных бликов на потных лицах
После холодных молчаний в садах
После терзаний на пустошах каменистых
Слез и криков на улицах и площадях
Тюрьмы и дворца и землетрясенья
Грома весны над горами вдали
Он что жил ныне мертв
Мы что жили теперь умираем
Набравшись терпенья
Нет здесь воды всюду камень
Камень и нет воды и в песках дорога
Дорога которая вьется все выше в горы
Горы эти из камня и нет в них воды
Была бы вода мы могли бы напиться
На камне мысль не может остановиться
Пот пересох и ноги уходят в песок
О если бы только была вода средь камней
Горы гнилозубая пасть не умеет плевать
Здесь нельзя ни лежать ни сидеть ни стоять
И не найдешь тишины в этих горах
Но сухой бесплодный гром без дождя
И не найдешь уединенья в этих горах
Но красные мрачные лица с ухмылкой усмешкой
Из дверей глинобитных домов
О если бы тут вода
А не камни
О если бы камни
И также вода
И вода
Ручей
Колодец в горах
О если бы звон воды
А не пенье цикад
И сухой травы
Но звон капели на камне
Словно дрозд-отшельник поет на сосне
Чок-чок дроп-дроп кап-кап-кап
Но нет здесь воды
Кто он, третий, вечно идущий рядом с тобой
Когда я считаю, нас двое, лишь ты да я,
Но, когда я гляжу вперед на белеющую дорогу,
Знаю, всегда кто-то третий рядом с тобой,
Неслышный, в плаще, и лицо закутал,
И я не знаю, мужчина то или женщина,
- Но кто он, шагающий рядом с тобой
Что за звук высоко в небе
Материнское тихое причитанье
Что за орды лица закутав роятся
По бескрайним степям спотыкаясь о трещины почвы
В окружении разве что плоского горизонта
Что за город там над горами
Разваливается в лиловом небе
Рушатся башни
Иерусалим Афины Александрия
Вена Лондон
Призрачный
С ее волос распущенных струится
Скрипичный шорох колыбельный звук
Нетопырей младенческие лица
В лиловый час под сводом крыльев стук
Нетопыри свисают книзу головами
И с башен опрокинутых несется
Курантов бой покинутое время
И полнят голоса пустоты и иссякшие колодцы.
В этой гнилостной впадине меж горами
Трава поет при слабом свете луны
Поникшим могилам возле часовни
Это пустая часовня, жилище ветра,
Окна разбиты, качается дверь.
Сухие кости кому во вред
Лишь петушок на флюгере
Ку-ка-реку ку-ка-реку
При блеске молний. И влажный порыв,
Приносящий дождь.
Ганг обмелел, и безвольные листья
Ждали дождя, а черные тучи
Над Гимавантом {} сгущались вдали.
{ Гимавант — священная гора в Гималаях.}
Замерли джунгли, сгорбясь в молчанье.
И тогда сказал гром
ДА
Датта что же мы дали
Друг мой, кровь задрожавшего сердца,
Дикую смелость гибельного мгновенья
Чего не искупишь и веком благоразумия
Этим, лишь этим существовали
Чего не найдут в некрологах наших
В эпитафиях, затканных пауками
Под печатями, взломанными адвокатом
В опустевших комнатах наших
ДА
Даядхвам я слышал, как ключ
Однажды в замке повернулся однажды
Каждый в тюрьме своей думает о ключе
Каждый тюрьму себе строит думами о ключе
Лишь ночью на миг эфирное колыханье
Что-то будит в поверженном Кориолане.
ДА
Дамьята {} лодка весело
{ Датта, даядхвам, дамьята — дай, сочувствуй, владей (санскр.).}
Искусной руке моряка отвечала
В море спокойно, и сердце весело
Могло бы ответить на зов и послушно забиться
Под властной рукой
Я сидел у канала
И удил, за спиною — безводная пустошь
Наведу ли я в землях моих порядок
Лондонский мост рушится рушится рушится
Poi s’ascose nel foco che gli affirm {}
Quando fiam uti chelidon {} — О ласточка ласточка
Le Prince d’Aquitaine a la tour abolie {}
Обрывками этими я укрепил свои камни
Так я вам это устрою.
Иеронимо снова безумен.
Датта. Даядхвам. Дамьята.
Шанти шанти шанти {}
{ И скрылся там, где скверну жжет пучина (Данте, Чистилище, XXVI, с. 148) — повествовательное заключение монолога Арнальда Даньеля (см. прим. к Пепельной Среде).
Обрывок строки из заключительной строфы в анонимной латинской поэме II или III в. н. э. Канун Венериного дня. После описания готовящихся торжеств весеннего праздника любви поэт вопрошает Когда же придет моя весна Когда же я стану ласточкой, голос обретшей.
Аквитанский принц у разрушенной башни — вторая строка сонета французского поэта Жерара де Нерваля Рыцарь, лишенный наследства (сборник Химеры). Нерваль отождествляет себя с изгнанным принцем, потомком трубадуров. Разрушенная башня (карта из колоды таро) в сонете — символ несчастной судьбы.
Мир, который превыше всякого ума (санскр.) — рефрен Упанишад, также слова из послания ап. Павла к филиппийцам.}
Перевод А. Сергеева
БЕСПЛОДНАЯ ЗЕМЛЯ
Посвящается Эзре Паунду,
Il miglior fabbro
А то еше видал я Кумскую Сивиллу в бутылке.
Дети ее спрашивали Сивилла, чего ты хочешь
а она в ответ Хочу умереть.
Петроний, Сатирикон.
I. Погребение мертвых
Жестокий месяц апрель возрождает
Подснежник из мертвой земли, смешивает
Желанья и память, бередит
Сонные корни весенним дождем.
Зима согревала нас, покрывала
Землю снегом забвенья, оставляла
Капельку жизни иссохшим клубням.
Лето нас удивило потоками ливня
Над Штарнбергерзее; мы переждали под колоннадой
И пошли по залитой солнечным светом аллее
в Хофгартен
Пили там кофе и почти целый час проболтали.
Bin gar keine Russian, stamm’ aus Litauen, echt deutsch.
А когда я в детстве гостила в доме кузена
Эрцгерцога, тот пригласил меня покататься
на санках,
А я испугалась. Мари, — сказал он тогда,
Покрепче держись, Мари. И помчались мы вниз.
В горах ощущаешь свободу.
По ночам я часто читаю, а зимой уезжаю на юг.
Какие корни проросли сквозь груду камня, каких
Растений продираются побеги Сын человеческий,
Ты ни сказать, ни угадать того не можешь, ибо
Нагроможденье только образов несвязных ты познал
В краю, где от всепожирающего солнца
Укрытия сухое древо не дает, сверчок не утешает,
Из камня там не выжать капли влаги. Лишь
Под этой рыжею скалою тень найдешь
(Приди же в тень под рыжую скалу),
Я покажу тебе здесь то, что непохоже
На тень твою, спешащую вслед за тобою по утрам,
Или на тень твою, тебя встречающую на закате,
И ты увидишь ужас — прах в горсти.
Frisch went der Wind
Der Heimat zu
Mein Irisch Kind,
Wo Weitest du
Ты преподнес мне гиацинты год назад впервые,
И девушкою с гиацинтами меня прозвали.
- Когда той ночью возвращались мы из сада,
Ты шла с охапкою цветов, и в волосах твоих
сверкали капли,
Я ж из себя ни слова выдавить не мог и ничего
не видел — был
Ни жив, ни мертв, не зная ничего,
Глядел я в сердце света, в тишину.
Oed’ und leer das Meer.
Мадам Созострис, знаменитая гадалка,
Ангиною больна, однако,
Она, слывущая мудрейшей женщиной в Европе,
С коварною колодой карт не расстается. Вот
Карта ваша — утонувший моряк из Финикии
(Глядите стали перлами глаза);
Вот Беладонна, Повелительница Скал
И Повелительница обстоятельств,
А вот — Трехжезлый, следом — Колесо,
За ним — Торговец одноглазый, вот — Пустышка
Товар, который на спине несет он,
Сие увидеть не дано мне. Что-то не найду
Повешенного. Страшитесь смерти от воды.
Теперь я вижу только толпы людей, шагающих
по кругу.
- Благодарю. — Скажите милой миссис Эквитон,
Что гороскоп я принесу сама,
Сейчас во всем необходима осторожность.
О город-призрак
Под бурой пеленой тумана зимним утром
Поток толпы на лондонский стремится мост,
Я и не знал, что смерть взяла столь многих.
Короткие прерывистые вздохи,
И каждый под ноги себе глядит.
Поток стремится вверх и вниз вдоль по
Кинг-Вильям-Стрит
Туда, где отмеряет время Сент Мэри Вулнот,
И вот мертвящим звуком бьет удар девятый.
Я вдруг знакомца увидал и крикнул Стетсон!
Сражались вместе мы на корабле при Милах!
Скажи, тобой зарытый год назад в саду
Мертвец пророс ли Зацветет весною
А может, поразили внезапные морозы это ложе
Ты Пса, гляди, не подпускай к нему, не то друг
человека
Опять когтями землю разгребет!
Ты! hypocrite lecteur! — mon semblamble, — mon frere!
II. Игра в шахматы
Как трон, средь мрамора сверкало Кресло,
Она здесь восседала средь зеркал
С пилястрами, увитыми лозою,
Златой Эрот выглядывал из-за
Ветвей (крылом закрыл глаза другой);
Удваивались семисвечников огни,
Свет отражался от зеркал и падал
На стол, ему навстречу блеск алмазный
Шел от атласной роскоши футляров.
Откупоренные флаконы из
Слоновой кости и стекла цветного
Таили странный, сложный аромат,
Тревоживший и бередивший чувства,
Он одурманивал, а свежий воздух
Струился из окна и продлевал
Свечное пламя, вознося клубы
Под потолок, где смешивался дым
С орнаментами и резьбой кессонов.
Аквариум огромный, окаймленный
Каменьями цветными, весь блистал
Огнем и зеленью, и медью — в этом
Печальном свете плыл резной дельфин.
Как будто пасторальный вид в окне
Картина над доской каминной, где
Изображалось превращенье Филомелы,
Поруганной царем фракийским зверски,
И вот она рыдает, соловей
Пустыню вечным пеньем наполняет,
Как будто целый мир ушам нечистым
Кричит Фьюить — Фьюить — Фьюить.
Со стен в глаза бросались и другие
Обломки времени, что извивались,
Вопили, комнату сдушив в объятьях.
По лестнице прошаркали шаги.
Пылал камин, бросая свет на пряди
Ее волос, как языки огня,
Под гребнем вившихся, чтоб раскалить
Слова и в дикой ярости затихнуть.
Под вечер расшалились нервы. Нервы.
Побудь со мной. Скажи хоть слово. Слово.
О чем ты думаешь О чем Скажи!
Я никогда того не знала. Ну о чем ты
Я думаю, мы на крысьей тропе,
Где кости свои мертвецы растеряли.
Что там за шум
Под дверью ветер воет.
О чем шумит, о чем так воет ветер
Да все о том же — ни о чем.
Ты
Ничего не знаешь Ты ничего не видишь
Ничего
Не помнишь
Нет, помню
Стали перлами глаза.
Ты жив иль нет Неужто голова твоя пуста
Однако
Ох Ох Ох Уж эти мне Шекспи-ки-ровские штучки
Так элегантно, так умно.
Что же мне делать Что же делать
На улицу что ль выскочить в таком вот виде,
С растрепанными волосами Что нам делать
завтра
И вообще что делать
Горячий душ с утра,
Коль будет дождь, машину подадут в четыре.
Мы будем в шахматы играть,
Тереть глаза, не знающие сна,
И стука в дверь, как прежде, дожидаться.
Когда демобилизовали мужа Лил,
Я ей сказала в лоб, без обиняков
Прошу Поторопиться Время
Альберт вернется скоро, пора бы за собою
последить.
Он спросит, что с деньгами стало, которые
при мне оставил он тебе на зубы.
Давай-ка, вырви эти, Лил, — сказал он,
И вставь
