Ты так неистов?
Это ж… я… Замарашкин…
Иду на смену…
ЧЕКИСТОВ
Черт с тобой, что ты Замарашкин!
Я ведь не собака,
ЗАМАРАШКИН
Ох, и зол же ты, брат мой!..
Аж до печенок страшно…
Я уверен, что ты страдаешь
Кровавым поносом…
ЧЕКИСТОВ
Ну конечно, страдаю!..
От этой проклятой селедки
Может вконец развалиться брюхо.
О!
Если б теперь… рюмку водки…
Я бы даже не выпил…
А так…
Понюхал…
. . . . . . . . . . . .
Знаешь? Когда эту селедку берешь за хвост,
То думаешь,
Что вся она набита рисом…
Разломаешь,
Жирные белые черви…
К этой грязной мордве
И вонючим черемисам!
ЗАМАРАШКИН
Что ж делать,
Когда выпал такой нам год?
Скверный год! Отвратительный год!
Это еще ничего…
Там… За Самарой… Я слышал…
Такой выпал нам год!
Скверный год!
Отвратительный год!
И к тому же еще чертова вьюга.
ЧЕКИСТОВ
Мать твою в эт-твою!
Ветер, как сумасшедший мельник,
Крутит жерновами облаков
А народ ваш сидит, бездельник,
Нет бездарней и лицемерней,
Чем ваш русский равнинный мужик!
Коль живет он в Рязанской губернии,
Так о Тульской не хочет тужить.
То ли дело Европа?
Там тебе не вот эти хаты,
Которым, как глупым курам,
ЗАМАРАШКИН
Слушай, Чекистов!..
С каких это пор
Ты стал иностранец?
Я знаю, что ты еврей,
Фамилия твоя Лейбман,
И черт с тобой, что ты жил
За границей…
Все равно в Могилеве твой дом.
ЧЕКИСТОВ
Нет, Замарашкин!
Я гражданин из Веймара
И приехал сюда не как еврей,
А как обладающий даром
Укрощать дураков и зверей.
Я ругаюсь и буду упорно
Проклинать вас хоть тысячи лет,
Потому что…
Потому что хочу в уборную,
А уборных в России нет.
И строили храмы Божие…
Да я б их давным-давно
Перестроил в места отхожие.
Что скажешь, Замарашкин?
Ну?
Или тебе обидно,
Что ругают твою страну?
ЗАМАРАШКИН
Черт-те что ты городишь, Чекистов!
ЧЕКИСТОВ
Мне нравится околёсина.
Видишь ли… я в жизни
Был бедней церковного мыша
И глодал вместо хлеба камни.
Но у меня была душа,
Которая хотела быть Гамлетом.
Глупая душа, Замарашкин!
А когда я немного подрос,
Я увидел…
Слышатся шаги.
Тише… Помолчи, голубчик…
Кажется… кто-то… кажется…
Черт бы взял этого мерзавца Номаха
И всю эту банду повстанцев!
Ты заснешь, как плаха,
И разграбит станцию.
ЗАМАРАШКИН
Я думаю, этой ночью он не придет.
Нынче от холода в воздухе
Дохли птицы.
Для конницы нынче
Дорога скользка, как лед,
А с пехотой прийти
Он и сам побоится.
Нет! этой ночью он не придет!
Будь спокоен, Чекистов!
Это просто с мороза проскрипело дерево…
ЧЕКИСТОВ
Хорошо! Я спокоен. Сейчас уйду.
Продрог до костей от волчьей стужи.
А в казарме сегодня,
Как на беду,
Из прогнившей картошки
Эх ты, Гамлет, Гамлет!
Ха-ха, Замарашкин!..
Прощай!
Карауль в оба!..
ЗАМАРАШКИН
Хорошего аппетита!
Спокойной ночи!
ЧЕКИСТОВ
Мать твою в эт-твою!
(Уходит.)
Ссора из-за фонаря
Некоторое время Замарашкин расхаживает около будки один. Потом неожиданно подносит руку к губам и издает в два пальца осторожный свист. Из чащи, одетый в русский полушубок и в шапку-ушанку, выскакивает Номах.
НОМАХ
Что говорил тебе этот коммунист?
ЗАМАРАШКИН
Слушай, Номах! Оставь это дело.
Они за тебя по-настоящему взялись.
Как бы не на столбе
Очутилось твое тело.
НОМАХ
Ну так что ж!
ЗАМАРАШКИН
НОМАХ
Что другие?
Свора голодных нищих.
Им все равно…
В этом мире немытом
Душу человеческую
Ухорашивают рублем,
И если преступно здесь быть бандитом,
То не более преступно,
Чем быть королем…
Говорил тебе о Гамлете.
Что он в нем смыслит?
Гамлет восстал против лжи,
В которой варился королевский двор.
Но если б теперь он жил,
То был бы бандит и вор.
Если не королевский, то скотный.
ЗАМАРАШКИН
Помнишь, мы зубрили в школе?
«Слова, слова, слова…»
Впрочем, я вас обоих
Слушаю неохотно.
Я только всему свидетель,
В тебе ж люблю старого друга.
В час несчастья с тобой на свете
Моя помощь к твоим услугам.
НОМАХ
Мне нравятся жулики и воры.
Мне нравятся груди,
От гнева спертые.
Люди устраивают договоры,
А я посылаю их к черту.
Кто смеет мне быть правителем?
Пусть те, кому дорог хлев,
Называются гражданами и жителями
И жиреют в паршивом тепле.
Это все твари тленные!
Предмет для навозных куч!
А я – гражданин вселенной,
Я живу, как я сам хочу!
ЗАМАРАШКИН
Слушай, Номах… Я знаю,
Быть может, ты дьявольски прав,
Но все ж… Я тебе желаю
Хоть немного смирить свой нрав.
Подумай… Не завтра, так после…
Не после… Так после опять…
Слова ведь мои не кости,
Ты понимаешь, Номах?
НОМАХ
Ты думаешь, меня это страшит?
Я знаю мою игру.
Я теперь вконец отказался от многого,
И в особенности от государства,
Как от мысли праздной,
Оттого что постиг я,
Что все это договор,
Договор зверей окраски разной.
Люди обычаи чтут как науку,
Да только какой же в том смысл и прок,
Если многие громко сморкаются в руку,
А другие обязательно в носовой платок.
Мне до дьявола противны
И те и эти.
Я потерял равновесие…
И знаю сам —
Конечно, меня подвесят
Когда-нибудь к небесам.
Ну так что ж!
Это еще лучше!
Там можно прикуривать о звезды…
Но…
Главное не в этом.
В 2 ночи —
46 мест.
Красноармейцы и рабочие.
Золото в слитках.
ЗАМАРАШКИН
Ради Бога, меня не впутывай!
НОМАХ
Ты дашь фонарь?
ЗАМАРАШКИН
НОМАХ
ЗАМАРАШКИН
Этого не будет!
НОМАХ
Будет хуже.
ЗАМАРАШКИН
Чем хуже?
НОМАХ
Я разберу рельсы.
ЗАМАРАШКИН
Номах! Ты подлец!
Ты хочешь меня под расстрел…
НОМАХ
Не беспокойся! Ты будешь цел.
Я 200 повстанцев сюда пригнал.
Коль боишься расстрела,
Бежим со мной.
ЗАМАРАШКИН
Я? С тобой?
Да ты спятил с ума!
НОМАХ
В голове твоей бродит
Непроглядная тьма.
Я думал – ты смел,
Я думал – ты горд,
А ты только лишь лакей
Узаконенных держиморд.
Ну так что ж!
Он не хуже…
ЗАМАРАШКИН
Я не был никогда слугой.
Служит тот, кто трус.
Я не пленник в моей стране,
Ты меня не заманишь к себе.
Уходи! Уходи!
Уходи, ради дружбы.
НОМАХ
Ты, как сука, скулишь при луне…
ЗАМАРАШКИН
Уходи! Не заставь скорбеть…
Мы ведь товарищи старые…
Уходи, говорю тебе…
(Трясет винтовкой.)
А не то вот на этой гитаре
Я сыграю тебе разлуку.
НОМАХ
(смеясь)
Слушай, защитник коммуны,
Ты, пожалуй, этой гитарой
Оторвешь себе руку.
Спрячь-ка ее, бесструнную,
Чтоб не охрипла на холоде.
Я и сам ведь сонату лунную
Умею играть на кольте.
ЗАМАРАШКИН
Ну и играй, пожалуйста.
Только не здесь!
Нам такие музыканты не нужны.
НОМАХ
Все вы носите овечьи шкуры,
И мясник пасет для вас ножи.
Все вы стадо!
Неужели ты не видишь? Не поймешь,
Что такого равенства не надо?
Ваше равенство – обман и ложь.
Старая гнусавая шарманка
Этот мир идейных дел и слов.
Для глупцов – хорошая приманка,
Подлецам – порядочный улов.
Дай фонарь!
ЗАМАРАШКИН
Иди ты к черту!
НОМАХ
Тогда не гневайся,
Пускай тебя не обижает
ЗАМАРАШКИН
НОМАХ
Ну, это мы еще увидим…
. . . . . . . . . . .
Послушай, я тебе скажу:
Коль я хочу,
Так, значит, надо.
Ведь я башкой моей не дорожу
И за грабеж не требую награды.
Все, что возьму,
Я все отдам другим.
Мне нравится игра,
Приятно мне под небом голубым
Утешить бедного и вшивого собрата.
Дай фонарь!
ЗАМАРАШКИН
Отступись, Номах!
НОМАХ
Я хочу сделать для бедных праздник.
ЗАМАРАШКИН
Они сделают его сами.
НОМАХ
Они сделают его через 1000 лет.
ЗАМАРАШКИН
И то хорошо.
НОМАХ
А я сделаю его сегодня.
. . . . . . . . . . .
Бросается на Замарашкина и давит его за горло. Замарашкин падает. Номах завязывает ему рот платком и скручивает веревками руки и ноги. Некоторое время он смотрит на лежащего, потом идет в будку и выходит оттуда с зажженным красным фонарем.
Часть вторая
Экспресс № 5
Салон-вагон. В вагоне страшно накурено. Едут комиссары и рабочие. Ведут спор.
РАССВЕТОВ
Чем больше гляжу я на снежную ширь,
Тем думаю все упорнее.
Черт возьми!
Да ведь наша Сибирь
Богаче, чем желтая Калифорния.
С этими запасами руды
Нам не страшна никакая
Только работай! Только трудись!
И в республике будет,
Что кому надо.
Можно ль представить,
Открыли пять золотоносных жил.
В Америке это было бы сенсацией,
На бирже стоял бы рев.
Маклера бы скупали акции,
Выдавая 1 пуд за 6 пудов.
Я работал в клондайкских приисках,
Где один нью-йоркский туз
За 3 миллиона без всякого риска
121/2 положил в картуз.
Просто биржевой трюк,
Но многие, денежки вхлопав,
Остались почти без брюк.
О! эти американцы…
Они – неуничтожимая моль.
Сегодня он в оборванцах,
Из индианских мест,
Жил, по-козлиному прыгал
И вдруг в богачи пролез.
Я помню все штуки эти.
Мы жили в ночлежках с ним.
Он звал меня мистер Развети.
А я его – мистер Джим.
«Послушай, – сказал он, – please[2],
Ведь это не написано в брамах,
Чтобы без wisky и miss
Мы валялись с тобою в ямах.
У меня в животе лягушки
Завелись от голодных дум.
Я хочу хорошо кушать
И если ты не болван,
То без всяких словес, не потея,
Чтоб расходовать жизненный сок.
Я знаю двух-трех мерзавцев,
Они нам отыщут банкира
(т. е. мерзавцы эти),
И мы будем королями мира…
Ты понял, мистер Развети?»
«Открой мне секрет, Джим!» —
Сказал я ему в ответ,
А он мне сквозь трубочный дым
Пробулькал:
«Секретов нет!
Мы просто возьмем два ружья,
Зарядим золотым песком
Куда нам укажет Том».
В Клондайке.
Нас целая рать…
И по приказу, даденному
Под браунинги в висок,
Мы в четыре горы громадины
Как будто в слонов лежащих,
И громом гремела в чащах
Ружей одичалая злость.
Наш предводитель живо
Шлет телеграмму потом:
«Открыли золотую жилу.
Приезжайте немедленно.
Том».
Просто биржевой трюк…
Но многие, денежки вхлопав,
Остались почти без брюк.
ЧАРИН
Послушай, Рассветов! и что же,
Тебя не смутил обман?
РАССВЕТОВ
Не все ли равно,
К какой роже
Капиталы текут в карман.
Мне противны и те и эти.
Все они —
Класс грабительских банд.
Но должен же, друг мой, на свете
Жить Рассветов Никандр.
ГОЛОС ИЗ ГРУППЫ
Правильно!
Конечно, правильно!
С паршивой овцы хоть шерсти
Человеку рабочему клок.
ЧАРИН
Значит, по этой версии
Ну конечно, в собачьем стане,
С философией жадных собак,
РАССВЕТОВ
Дело, друзья, не в этом.
Мой рассказ вскрывает секрет.
Можно сказать перед всем светом,
Что в Америке золота нет.
И железной много руды.
Кладоискателей вьюга
Замела золотые следы.
Калифорния – это мечта
Всех пропойц и неумных бродяг.
Тот, кто глуп или мыслить устал,
Прозябает в ее краях.
Вся Америка – жадная пасть,
Но Россия: вот это глыба…
Лишь бы только Советская власть!..
Мы, конечно, во многом отстали.
Материк наш:
Из железобетона и стали
Там настроены города.
Вместо наших глухих раздолий
Там, на каждой почти полосе,
Перерезано рельсами поле
С цепью каменных рек – шоссе.
И по каменным рекам без пыли,
И по рельсам без стона шпал
И экспрессы и автомобили
От разбега в бензинном мыле
Мчат, секундой считая доллар,
Места нет здесь мечтам и химерам,
Отшумела тех лет пора.
Все курьеры, курьеры, курьеры,
Маклера, маклера, маклера.
От еврея и до китайца
Проходимец и джентельмен,
Все в единой графе считаются
Одинаково – business men[3],
На цилиндры, шапо и кепи
Дождик акций свистит и льет.
Вот где вам мировые цепи,
Вот где вам мировое жулье.
Если хочешь здесь душу выржать,
То сочтут: или глуп,