невозможна характеристика любого из докапиталистических обществ. Обычно феодальное общество рассматривается в сопоставлении с буржуазным. Но многие существенные стороны феодализма выступают более отчетливо при изучении его в ряду других докапиталистических об ществ, в которых тип личных социальных связей доминировал.

§2. Богатство и дарение в варварском обществе

Как уже было упомянуто выше, одна из помех на пути к глубокому пони манию структуры и функционирования общества эпохи раннего средне вековья состоит в том, что историки не всегда сознают, в какой мере понятия, которыми они пользуются при его изучении и которые они есте ственно и, может быть, невольно заимствуют из современности, не соответствуют самой сущности социальных отношений в обществах удален ных от нас эпох. Прямой перенос в эти общества таких понятий, как «част ная собственность» или «демократия», мешает понять сущность господствовавших в тот период отношений собственности или системы управления. Попытки рассмотрения этого общества преимущественно под углом зрения его экономического развития также могут повлечь за собой серьезные искажения, если не учитывать того решающего обстоятель ства, что система социальных связей в этом обществе строилась на иных основаниях, нежели в Новое время. Вновь подчеркнем, что социальные отношения в эпоху раннего средневековья не были фетишизированы то варным производством и обменом 44 .

Поэтому, возможно, было бы целесообразно при изучении средневе кового общества, в особенности на ранних этапах его истории, прибегать к сопоставлению его не только с современным обществом, но и с доклассо выми социальными структурами, ибо оно, несомненно, имеет с ними некоторые общие черты. Разумеется, это сопоставление допустимо лишь в определенных границах. Раннефеодальное общество — не первобытное, в нем зарождаются антагонистические классы, социальное разделение тру да, система родоплеменных отношений сменяется системой отношений господства и подчинения, вассального договора и службы. Но вместе с тем между доклассовым и раннефеодальным обществом существует опреде ленное сходство. Всем доклассовым и раннеклассовым структурам прису ща относительная нерасчлененность социальной практики, ярчайшим показателем которой были отсутствие или неразвитость классов. В силу того что общественные связи сохраняли здесь характер непосредственных, личных отношений между людьми, индивид — в той мере, в какой приме-

228

нительно к этому обществу можно говорить о выделении индивида в рам ках социальной группы 45 , — не был отчужден от своей деятельности: такое отчуждение происходило в развитом классовом обществе, достигая законченной формы при капитализме. Вне этого контекста невозможно уяснить ни одной из сторон социальной жизни эпохи раннего средневековья.

«Модель» общества, основанного на господстве непосредственных об щественных связей, дает нам этнография. Изучая сохраняющиеся кое-где еще поныне архаические общества (австралийцев, североамериканских индейцев, племен Тропической Африки), ученые наблюдают эту «модель» в «живом виде». Многие признаки доклассовой структуры, вне сомнения, присущи не только народам и племенам, изучаемым этнографами: сход ные черты некогда имели и другие народы, давно уже перешедшие на более высокую ступень развития. Поэтому осмотрительное применение этой «модели» в историческом исследовании, возможно, принесло бы пользу. Ведь и у отсталых племен, наблюдаемых этнографами XIX и XX вв., и у ев ропейских народов раннего средневековья существовал родовой строй с присущими ему институтами, сколь бы своеобразными в каждом конкрет ном случае они ни были. Это обстоятельство делает, как нам кажется, оправданным рассмотрение общества раннего средневековья под указан ным углом зрения.

Применительно к собственности в доклассовом обществе приходится в полной мере учитывать ее специфику. Во-первых, как уже говорилось, право собственности здесь — не юридический титул, а выражение тесной связи владельца с предметом владения. В вещи, принадлежащей человеку или группе людей, заключена, по тогдашним представлениям, какая-то частица самих этих людей. В подобном отношении отражается общее со знание нерасчлененности мира людей и мира природы. Право собствен ности в доклассовом обществе не состояло в праве неограниченного обла дания и свободного распоряжения. Владение имуществом предполагало его использование, неупотребление воспринималось как нарушение права владения. Поэтому право собственности было вместе с тем и обязанно стью.

Во-вторых, в доклассовом обществе «распоряжались» собственностью по-особенному. Имущество сплошь и рядом не представляло собой богат ства в современном понимании, не было средством накопления и эконо мического могущества. Наряду с обладанием здесь на первый план как важнейший признак собственности выступает отчуждение. Вся собствен ность, за исключением самого необходимого для жизни, должна постоян но перемещаться из рук в руки. Богатство выполняло специфическую со циальную функцию. Заключается она в том, что отчуждение имущества способствует приобретению и повышению общественного престижа и уважения, и подчас передача собственности могла дать больше влияния, нежели ее сохранение или накопление. В этом отношении чрезвычайно показательна запись беседы европейца с оленеводом-юраком. Иностра нец предлагает ему продать оленя. Юрак отказывается. Иностранец гово рит: «Но ведь у тебя три тысячи оленей, к чему тебе столько?» Юрак: «Оле ни бродят, и я гляжу на них. А деньги мне придется спрятать, я не смогу ими любоваться» 46 .

229

В этом обществе существовал сложный и детально разработанный ри туал распоряжения имуществом. Огромная роль, которую у варваров игра ли отчуждение и обмен, по мнению этнологов, не может быть удовлетво рительно объяснена одними экономическими причинами 47 . Постоянное перемещение вещей из рук в руки было средством социального общения между людьми, вступавшими в обмен: в форме обмена вещами (как и брач — ного обмена женщинами между группами) воплощались, драматизирова лись и переживались определенные фиксированные общественные отно шения. Поэтому обмен вещами сплошь и рядом был нерациональным, если рассматривать его под углом зрения их материальной стоимости. Ценность имел не сам по себе предмет, передававшийся из рук в руки, ее имели те лица, в обладании которых он оказывался, и самый акт передачи ими имущества.

Такого рода обмен был далек от товарного обмена позднейших об ществ. Здесь нет товарного фетишизма, заслоняющего прямые отношения между людьми обращением товаров, здесь вещи служат средством социа льного общения.

Данные о характерных чертах собственности у первобытных народов мы привели в связи с тем, что хотели бы обратить особое внимание на древ- негерманский институт дарений. Как известно, дарения и сходные формы передачи имущества играли огромную роль в развитии раннефеодальных отношений в Европе. Исследователи рассматривают их как акты, напол ненные определенным социальным содержанием, как формы перехода собственности из рук мелких владельцев в руки земельных магнатов и гос под, в особенности же — как средство обогащения церкви за счет мирян и превращения ее в крупнейшего земельного собственника. Таким образом, при анализе дарений интерес сосредоточивается на материальной, эконо мической стороне сделок.

При этом обычно не учитывается, что в средневековом дарении сое динились и переплелись два по сути своей различных института: donatio римского и церковного права и древнегерманский институт дара, имевший существенные особенности. В то время как римская donatio опира лась на понятие частной собственности, подлежавшей свободному и окон чательному отчуждению, практика обмена подарками у германцев исходи ла из совершенно иных представлений. Разумеется, это не какой-то специфически германский институт, сходные формы мы обнаружим у самых разных народов на стадии доклассового общества.

Поэтому для лучшего понимания этого института целесообразно остановиться на наблюдениях, сделанных выдающимся французским этноло гом и социологом М. Моссом и обобщенных в его «Очерке о даре» 48 . Мосс опирается на обширный материал, почерпнутый из исследований куль тур-антропологов и этнографов, работавших среди аборигенов Америки, Океании и Австралии, и из исторических трудов, посвященных древно стям народов Европы и Азии. Он отмечает черту, являющуюся универса льной для всех этих первобытных народов: обмен и договоры у них прини мали характер обмена подарками. По форме эти дары были добровольны ми, по существу же — строго обязательными. Достаточно напомнить о знаменитом потлаче у индейцев тихоокеанского побережья Северной

230

Америки: на празднествах роды и племенные группы обменивались дарами, устраивали пышные угощения и пиры для другой стороны, старались во что бы то ни стало превзойти ее своей щедростью и гостеприимством. При этом они не останавливались перед расточением всех своих запасов пищи и богатств, не заботясь о будущем пропитании. Нередко это состяза ние в расточительстве и пренебрежении к богатствам сопровождалось прямым истреблением имущества. Такие же явления можно наблюдать и у других народов на соответствующей ступени развития.

Мосс видит в основе института потлача заботу о поддержании и повы шении престижа племени. Дары и угощения могли способствовать установлению дружеских отношений и мира. Но такого рода гостеприимство было недалеко от агрессивности: туземцы подчас вовсе не стремились до ставить удовольствие тем, кого они одаривали и угощали, — напротив, они всеми возможными средствами старались их унизить, подавить своей щед ростью. Угощение было сопряжено здесь с соперничеством и легко могло перейти в открытую борьбу. Потлач и был одной из форм борьбы между вождями. Любопытно и странно для человека Нового времени то, что ущерб соперникам стремились причинить таким необычным путем: унич тожая не их пищевые запасы, а отдавая им или истребляя собственное иму щество. Существо этого своеобразного состязания составляла идея, что дар, который не возмещен равноценным даром, ставит одаренного в унизительную и опасную для его чести, свободы и самой жизни зависимость от дарителя. Утверждая собственный престиж, добивались победы над со перниками. Это объяснялось тем, что передаваемые вещи не считались инертными и мертвыми: они как бы содержали частицу того, кто их пода рил. В результате между дарителем и одаренным устанавливалась тесная связь: на последнего налагались обязательства по отношению к первому.

Таким образом, обмен дарами имел в глазах этих людей магическую силу. Он представлял собой одно из средств социальных связей, наряду с браками, взаимными услугами, жертвоприношениями и культовыми дей ствиями; во всех этих формах также осуществлялся обмен между племена ми, семьями и индивидами либо между людьми и божествами. Обмен да рами служил средством поддержания регулярных контактов в обществе между составлявшими его группами. Это общение — путем взаимных ви зитов и устройства празднеств, неизменно сопровождавшихся дарами и угощениями, — принимало форму института « give and take ». Богатства в ар хаическом обществе не столько имело утилитарное значение, сколько являлось орудием социального престижа. Оно давало прежде всего личную власть и влияние. Вождь не мог продемонстрировать своего богатства, не раздавая его; на тех, кого он одаривал, он посылал «тень своего имени», расширяя тем самым свое могущество. «Настоящие вожди всегда умирали бедными», — говорили индейцы 49 . Понятие ценности было проникнуто магически-религиозными и этическими моментами. Экономическая деятельность была обставлена ритуалами и мифами, являлась неразрывной составной частью социального общения.

Имеют ли вышеприведенные наблюдения силу только применительно к племенам, изучаемым этнографией, или же могут быть распространены в какой-то мере и на интересующие нас