связь с бедными родственниками),^ может быть, и рас прей. Но и разрыв традиционных связей производился в традиционной ритуальной форме (разламывание над головой ольховых палок мерою в локоть и разбрасывание их в четыре стороны), причем опять-таки в пуб личном собрании и в присутствии тунгина. Отрицание традиции было вместе с тем в определенном смысле и ее подтверждением 58 .
Обилие в Правдах многочисленных предписаний, устанавливавших кары за различные преступления: членовредительство, убийство, кражу, поджог, грабеж, насилие, похищение свободных людей, потраву, оскорб ление и многое другое, не может удивлять, — перед нами судебники, кото рыми пользовались при разборе дел о правонарушениях, и естественно, что именно эта сторона жизни «дофеодального» общества наиболее полно в них представлена. Конечно, правомерно видеть в некоторых из этих по становлений отражение роста неравенства в обществе, обнищания части его членов и стремления возвышавшейся и богатевшей другой его части поставить свою собственность под защиту закона. Но, может быть, спра ведливо было бы взглянуть на предписания Правд о преступлениях и нака заниях еще и с иной точки зрения.
Некоторые проступки, упоминаемые в судебниках, можно истолковать как проявление противоречия между индивидуальным поведением и нор мами права. Тем самым здесь могло выразиться сопротивление всепогло щающему конформизму «традиционного» общества, объективный, может быть, не во всех случаях осознанный протест, который сам по себе свиде тельствовал об ослаблении скреплявших это общество связей.
269
Сказанное, разумеется, ни в коей мере нельзя истолковывать в том смыс ле, что мы обнаруживаем в подобных явлениях «раскрепощение личности» и становление автономной человеческой индивидуальности. Не то время, не то общество! Речь идет о переходе от одной общественной системы к дру гой, следовательно, от одного способа «сочленения» индивидов в общество, характерного для родового строя с его органическими, естественно сложив шимися коллективами, к иному способу подчинения человека социальному целому, который станет специфичным для феодального общества. Ибо люди, выходившие из разрушавшихся родовых групп, включались в новые социальные ячейки — общины, защитные гильдии, соседства, мирки сеньо риального господства и т.д.: потребность в защите, помощи и — прибавим — во внутренней социально-психологической интеграции в группу была глу боко присуща человеку раннего средневековья 59 .
То, что в Правдах личность заявляет о себе преимущественно преступ ным своеволием, объясняется, по нашему мнению, не одной лишь спецификой судебников; мы допускаем возможность рассмотрения некоторых из этих фактов как свидетельство кризиса «традиционного» общества, ког да баланс между нормой и реальностью все чаще нарушался и когда он мог быть восстановлен только насильственным путем, при помощи суровых наказаний. Но и раньше это равновесие не было устойчивым.
Подводя итоги обсуждению вопроса о возникавшем в варварском об ществе конфликте между индивидом и социальным целым, нужно еще раз подчеркнуть, что полного подчинения индивида обществу, в смысле его всецелой поглощенности, никогда не существовало. Однако возможности воздействия личности на коллектив были в варварском обществе крайне ограничены.
Разумеется, приходится постоянно иметь в виду специфику наших источников, в которых социальная действительность могла найти лишь час тичное, в немалой мере одностороннее отражение. Всегда остается вопрос: каково было соотношение норм права и реального поведения людей? Мо жет возникнуть сомнение: была ли традиционность их поведения столь же велика, как и традиционность права?
Для того чтобы ответить на такие вопросы, нужны другие источники. В этом смысле совершенно исключительное значение приобретает исследо вание исландских родовых саг. Записанные позднее, чем Правды, саги тем не менее подобно им рисуют общество «дофеодальное». Но здесь способ его изображения иной; это рассказы о жизни и поступках индивидов, их семей и об отношениях между ними. Поскольку саги не были простым средством развлечения для средневекового исландского общества, но представляли в своеобразной реалистической, наглядной форме эталоны человеческого поведения, принятого в этом обществе, — в них можно найти ответы на поставленные нами вопросы. Такое исследование еще не про изведено. Однако одно общее положение можно высказать: индивид в са гах обладает широкой возможностью для проявления своей инициативы, личной воли, в том числе и противозаконной. Вместе с тем большая часть его поступков заранее предопределена системой нравственных норм, условностей, стандартов, нарушение которых было практически немыслимо и решительно осуждалось обществом как аморальное, сурово кара-
лось.\Итак, налицо противоречия между правовыми нормами и действительностью. Тем более интересно, что даже нарушение правовых предписа ний н^ было индивидуализировано, оно диктовалось строгими кодексами поведения. В ситуациях, требовавших моральных решений, перед индиви дом обычно не вставал вопрос: как поступить? Ответ на создавшуюся ситу ацию следовал почти автоматически. Саги являют нам своего рода «сцена рии» жизненного поведения членов варварского общества.
* * *
Социальное целое не состоит из отдельных лиц. Общество представляет собой сложную систему групп разного объема, со своими структурными особенностями. Собственно говоря, индивид включается в группу и уже через нее — в общество. Но он входит не в одну только группу. Существует целая сеть и иерархия в определенных отношениях.
Каковы же социальные группы и структуры варварского общества? Выяснение этого вопроса необходимо для понимания отношений между индивидом и обществом.
Мы можем выделить несколько категорий таких групп, различающих ся по своей структуре и основе, на которой они функционируют.
Основными микроструктурами варварского общества были семья и другие родственные группы. Как известно, семья в этом обществе имела свои особенности. То была большая семья (домовая община), состоявшая из ближайших сородичей трех поколений, совместно живших и ведших одно хозяйство. В ее оболочке, а отчасти уже и вне ее существовала малая семья, постепенно выделявшаяся из домовой общины, но далеко еще не обособившаяся от нее полностью. Структура семьи-домохозяйства отли чалась сложностью и разнородностью состава. В нее входили не одни толь ко ближайшие родственники, происходившие от одного отца; наряду с ними мы найдем в ней и иных сородичей и свойственников, нахлебников и зависимых людей, рабов. В скандинавских памятниках все люди, входившие в домохозяйство, именуются «домочадцами», их число нередко было довольно велико. Естественно, что среди домочадцев не было равенства и роль их в хозяйстве была весьма неодинакова. Элементы отношений эксп луатации можно обнаружить в пределах большой семьи не только в связи с наличием в ней рабов, но и внутри круга родственников. В частности, не малую роль в крупных домохозяйствах играли незаконные дети, рожденные от наложниц и рабынь: не имея почти никаких прав, они использовались в качестве рабочей силы. Всякое сколько-нибудь крепкое хозяйство свободного человека обрастало связанными с ним или зависевшими от него хозяйствами маломощных и нуждавшихся в защите и помощи людей, как свободных, так и несвободных или полусвободных (вольноотпущен ников). В известном смысле семья представляет в миниатюре картину вар варского общества.
Семья в любой форме, большая или малая, представляла важнейшую реальную социальную группу, в которую входил индивид. Но наряду с се мьей сохранялись и иные группы, строившиеся на родственной основе: пережиточные формы рода, патронимии, союзы, возникавшие вследствие
/
брачных связей. В недрах этих родственных групп и протекала прежде/все го жизнедеятельность членов варварского общества. Карнальные ?вязи играли огромную роль в обществе, еще не перестроившемся на классовой основе. Все основные жизненные социальные отправления членов этого общества были связаны с принадлежностью их к кругу родства. Не вклю ченный в родовую группу индивид был попросту немыслим. /
Наряду с родственными коллективами существовали коллективы, имевшие территориальную основу. К их числу следует причислить общи ну. «Земледельческая» община, опиравшаяся на коллективное землевладение, трансформировалась в общину соседскую — марку, представляв шую собой совокупность отдельных самостоятельных домохозяйств. Гер манская община была внутренне противоречивым коллективом с ярко выраженными центробежными тенденциями и антагонизмами. Мелкое производство, цементировавшее семьи, обособляло их друг от друга. Тем не менее роль общины в социальной структуре была очень значительна. Помимо пользования угодьями соседей-общинников объединяли общие интересы самозащиты и поддержания правопорядка, отправление культа и празднества. К территориальным группам относились также округа управления и суда — сотни, области и т.п.
Члены «дофеодального» общества входили в этнические общности — в племя, союз племен. В этой связи существенно отметить, что даже при пе реходе к территориальному строю племенная общность не исчезала в тече ние очень длительного периода. Она сохранялась не только в номенклатуре этнической принадлежности и в топонимике, но и в сознании варваров. Самосознание их в большой мере оставалось племенным. В самом деле, чем вызывалась необходимость фиксации обычного права? К такой фик сации прибегли прежде всего те племена, которые, завоевав римские про винции, переселились на их территорию. Возможность записи первых гер манских Правд создало наличие в варварских королевствах грамотных лю дей из покоренного романизованного населения. По повелению королей они и произвели запись германских народных обычаев. Однако этим об стоятельством объясняется только возможность фиксации обычного пра ва, но не ее причины. Можно, конечно, сослаться на становление коро левской власти, обнаруживавшей стремление узурпировать управление и регулирование общественных дел (с записью обычаев делалось невозмож ным их дальнейшее толкование знатоками права из народа — «законогово- рителями», «лагманами»; отныне начиналось «отчуждение» обычного права от народа, его породившего), на усложнение общественной жизни, вызванное как обстоятельствами переселения и завоевания, так и внут ренними противоречиями этого общества.
Но следовало бы, очевидно, отметить и другой фактор, который, возможно, был не менее важен: стремление варваров сохранить свою гомо генность перед лицом реальной угрозы поглощения их местным населени ем бывших римских провинций. Ведь во всех странах Европы, захвачен ных варварскими племенами и племенными союзами, германцы составляли меньшинство. Как правило, они не жили сплошными масса ми, обособленно от романизованного населения варварского королевства, а были рассеяны среди него. По-видимому, отсюда стремление противо-
272
поставить себя «римлянам», обнаруживающееся в ряде варварских Правд 62 . Отсюда же и попытки составить своды германского права как са мостоятельного по отношению к римскому праву покоренного населе ния 64 . Цлеменное самосознание франков как нельзя лучше раскрывается в I Прологе к «Салической Правде» ( VI в.), прославляющем доблести и пре восходство «славного народа франков». Запись «Салической Правды» изображается здесь как одно из высших проявлений мудрости франков, стремления их к справедливости и миру. С племенным самосознанием варваров^ очевидно, связан и персональный принцип действия их права: не все жители варварского государства, но лишь члены данного племени подчинялись предписаниям судебника, у каждого племени существовало свое особое право. Этот принцип отступает на задний план в VIII — IX вв. под воздействием католической церкви и законодательства Каролингов (в Англии в конце IX в., при короле Альфреде).
Варвар входил, далее, в политическую общность, в складывавшееся варварское королевство, которое постепенно приобретало признаки госу дарства. Политические объединения варваров на первых порах были весь ма непрочными, они и
