определившим специфику средневекового права, было христианство с его пониманием проблем свободы и несвободы человека. Неверно, конечно, считать, что христианская религия несовмес тима с общественной несвободой и что церковь боролась против рабства. Средневековые богословы отмечали разительный контраст между христи анским учением о равенстве людей перед Богом и об освобождении их в результате искупительной жертвы Христа, с одной стороны, и социальной действительностью — с другой: «По высокому закону небес все люди сво бодны, но человеческий закон знает рабство». Это противоречие объясня ли грехопадением первых людей, которое по воле Божьей должно быть ис куплено земными страданиями рода человеческого. Смирение перед Творцом, служение ему с любовью — залог грядущего освобождения; ис тинная свобода — на небесах. Подобно этому и долг серва — повиноваться, слава же господина — освобождать его от неволи. Учение церкви благо приятствовало закреплению зависимости крестьян от господ. Но вместе с
319
тем в рабстве видели неестественное состояние человека, созданного Богом свободным и оказавшегося в несвободе вследствие конфликта с Богом. Ниже мы вернемся к вопросу о влиянии христианства на понима ние свободы в средние века. Сейчас нужно лишь отметить, что из взаимодействия обоих названных компонентов — представления варваров о гра-дуированности личных прав и христианского учения об отношении чело века с Богом — и развились средневековое феодальное право и понимание свободы и несвободы с их соответствующими градациями как ступеней в социальной иерархии.
В марксистской литературе проблема средневековой свободы всесто ронне не разрабатывалась, хотя отдельные аспекты ее затрагиваются в раз личных исследованиях. Для понимания этой проблемы особенно сущест венное значение имеют идеи А.И.Неусыхина о позитивном содержании понятия свободы как реальной совокупности прав и обязанностей членов варварского общества, о нерасчлененном поначалу единстве прав и обязанностей, что дает основание считать эту свободу равнозначной пол ноправию. Дальнейшую эволюцию свободы и ее дифференциацию на привилегированность одних и неполную («ущербную») свободу других, начинавшую сближаться с несвободой, А.И.Неусыхин связывает с изме нениями в отношениях собственности на землю: утрата аллодов все возра стающей частью членов феодализировавшегося варварского общества и, на другом полюсе, концентрация земельной собственности возвышавши мися социальными группами вели к возникновению многозначительно сти и градуированности содержания свободы, характерных для феодализма 67 . Эти мысли представляются чрезвычайно плодотворными. Они открывают широкую перспективу для дальнейшего исследования содер жания свободы в средневековом обществе. В частности, точка зрения, со гласно которой свобода соплеменника в варварском обществе имела опре деленное позитивное содержание, а не определялась лишь негативно (как противоположность рабству), дает ключ к расшифровке многих проблем социальной истории раннего средневековья. Не менее важна идея градуи рованности и многозначности свободы в эту эпоху.
Мысль А.И.Неусыхина о характере связи свободы и собственности нуждается, как нам кажется, в дальнейшей проверке. А.И.Неусыхин видит в этой связи причинное отношение: изменение собственнических прав влечет за собой изменение прав личных; последние определяются первы ми. Тот, кто обладал земельной собственностью в варварском обществе, был свободен и полноправен. Тот, кто утратил свое земельное владение, не мог сохранить независимости и, следовательно, лишался старинной на родной свободы, деградировал, становился неполноправным. Однако можно представить себе это отношение и несколько иначе. Дело в том, что как право обладания землей, так и личные права человека были в конеч ном счете обусловлены принадлежностью его к коллективам: к роду, се мье, племени. Вне этих коллективов не могло быть ни свободы, ни владельческих прав индивида, и поставленный вне них (т. е. «вне закона») пре ступник, изгой, лишался не только прав на землю и прав свободного соплеменника, но и права на жизнь: всякий мог его убить, как зверя. Таким образом, и владельческие права, и свобода-полноправие члена варварско-
320
го общества были функцией его принадлежности к этому обществу и к об разовавшим его ячейкам.
Между собственностью и свободой в период раннего средневековья вряд ли существовала прямая и обязательная причинно-следственная зависимость. Уже упоминалось, что люди, находившиеся в личной зависи мости от сеньоров, подчас могли приобретать земельную собственность и даже иногда имели право ею распоряжаться, что отнюдь еще не изменяло их несвободного статуса. С другой стороны, лица, лишенные земли, могли сохранять свободу, а вступив на службу к сеньору в качестве военных слуг, приобретали новые права и привилегии. Таким образом нередко возвыша лись несвободные, достигая более благоприятного юридического статуса, чем свободнорожденные. Наконец, признание свободным человеком вла сти над собой господина или покровителя не всегда и не обязательно влек ло утрату им прав на свою землю: английские сокмены были в судебном от ношении подчинены лордам, однако те не имели никаких прав на их наде лы. Видимо, свобода и собственность в феодализировавшемся обществе находились в более сложном и противоречивом отношении. Аллод, видо изменившись, не исчезает и при феодализме, тогда как старая народная свобода, существовавшая в варварском обществе, не пережила его и сменилась запутанной, но имевшей свою логику системой личных прав, обя занностей, зависимостей, градаций и служб, характерных для феодального строя. «Дофеодальная» свобода частично, в измененном виде сохранялась преимущественно лишь на «периферии» феодального мира — в Швейца рии, во Фрисландии, в Исландии, в других скандинавских странах.
Проблема свободы в средневековом обществе еще более осложняется тем, что в понятие свободы входило не только социально-правовое, но и морально-религиозное содержание. Известно, что право, выражая гос подствующие производственные отношения и отношения собственности, вместе с тем несет на себе отпечаток тех моральных ценностей, которыми живет и руководствуется общество. Поскольку же в средние века этические нормы были одновременно и религиозными истинами, то религиозное понимание идеи свободы не могло не накладывать отпечаток и на ее правовое толкование.
Генезис феодализма начинается в обществе, переживающем глубокий социальный и духовный кризис. Переход варваров от язычества к христи анству, сколь поверхностным поначалу он ни был, в конечном счете влек за собой перестройку всей картины мира, переоценку традиционных ценностей, выдвижение в сознании людей новых моральных категорий. Если к проблеме изменения формы религиозного сознания подойти как к проб леме сдвига в общественном самосознании, то мы увидим, что победа хри стианства означала переосмысление значимости человека и его места в мире.
В язычестве божества, воздействуя на жизнь людей, вместе с тем и сами были подвластны безличной необходимости, силе, стоящей над ними и управляющей всем космосом, — року, судьбе. Сознание неизбежности космического порядка требует от человека беспрекословного ему повино вения и выполнения общественных предписаний; своеволие, личная инициатива могут нарушить гарантированное всеобщей регламентацией рав-
новесие, необходимое для благополучия мира и общества (между ними осознанной грани не существовало). В «Прорицании вёльвы» — памятни ке скандинавской мифологии, рисующем историю сотворения мира и предсказывающем его гибель и второе рождение, отразились взгляды лю дей в переломный период перехода от язычества к христианству. В день конца существующего мира погибнут и боги, подчиняясь неизбежной судьбе. В этой песне в единую мировую трагедию связываются моральный упадок людей и гибель богов, нарушивших клятвы и договоры. Мораль ное равновесие социальной системы варваров рухнуло в ходе их переселе ний и завоеваний, столкновения с цивилизованным миром. Перед ними возникли новые проблемы, социальная жизнь чрезвычайно усложнилась. Традиционное обращение к мифу и привычному ритуалу не могло разрешить новых противоречий и подсказать поведение, которое соответствовало бы новой реальности. Все это неизбежно порождало кризис в созна нии.
Язьиеские верования варваров соответствовали племенному строю: божества германцев были связаны с определенной местностью, на которую распространялись их могущество и покровительство, это были племенные боги. Представление о космосе строилось по образцу усадьбы, в которой проживал варвар.
Разрушение привычных племенных и кровных связей у варваров сдела ло их сознание доступным учению о равенстве людей перед богом. Христи анство выдвигало новую систему отношений: человек — Бог, в которой че ловек оказывался высшим творением бога, поставленным им в центре ми роздания, а Бог—свободным Творцом, не подчиненным необходимости и ничем не связанным, руководствующимся лишь собственной волей и замыслом. В этом новом для варваров антропологическом понимании Бога содержалось иное понимание человека и иное понимание его свободы. Признав свободу за Богом, человек не мог не признать ценности свободы и для себя 68 . Согласно христианскому учению, Бог сотворил человека свободным, и самое его грехопадение —доказательство тому. Но перво родный грех привел к утрате людьми свободы, они стали рабами своих страстей. Спасение человека достигается в форме милости Божьей, полу чаемой, однако, по воле самого человека. Каждое человеческое существо представляет собой арену борьбы, ведущей к спасению или к гибели. Как достичь спасения? Христианство отвечало: путем подчинения Богу. Чем вернее человек служит Богу, чем более он отрекается от себя, тем он сво боднее. В глубочайшем своем смысле свобода есть служение Богу. Следо вательно, свобода и несвобода в сознании людей средневековья утратили метафизическую противоположность. Свобода стала предполагать подчинение, служение, верность; вера ( fides ) в Бога понималась как верность ( fi — delitas ) ему. Напротив, тот, кто не повинуется Богу, кто мнит себя свобод ным, на самом деле — ниже всякого раба, он погиб. Земная свобода, по учению богословов, не подлинная свобода, — это лишь обманчивый образ. Истинные свобода и благородство заключаются в добровольном подчине нии Творцу. Для средневековых религиозно-этических конструкций, распространявшихся и на право, характерно противопоставление «свободно-
322
го рабства перед Богом» ( libera servitus ) «рабской свободе мира» ( servilis mundi libertas ). Свобода исчезает с нарушением верности.
Естественно, христианская проповедь имела в виду внутреннюю, ду ховную свободу, свободу от греха («где дух Божий, там и свобода»). Но ре лигиозное учение об освобождении через смирение, самоотречение и службу давало этическое обоснование новому общественному взгляду на свободу. Из этой пары понятий: «служба» и «свобода» именно служба до минирует в христианском сознании. Принцип службы и иерархии прони зывает все отношения, организует весь социальный и духовный мир сред невекового человека.
Свобода в средневековом обществе — это не независимость, не самоопределение. «Иметь сеньора нисколько не противоречило свободе» 69 . Быть свободным не значит ничему и никому не подчиняться. Напротив, чем свободнее человек, тем в большей мере он подчинен закону, обычаю, традиционным нормам поведения. Действительно, раб не подчинен зако ну, тогда как свободный человек обязан ему повиноваться. В «Саге об Ола- фе Святом» Снорри Стурлусон рассказывает о том, что король Норвегии запретил вывоз зерна из одной области страны в другую. Знатный человек Асбьярн, нуждавшийся в зерне, приехал к своему знатному родичу Эрлин- гу с просьбой продать ему зерно. Тот отвечал, что не может этого сделать, так как король запретил торговлю зерном, и не принято, чтобы
