извечности аристократического строя у германцев. Древнегерманская знать и знать раннефеодального обще ства —далеко не одно и то же, это две различные и по происхождению, и по существу общественные группы, хотя переходы и элементы преемствен ности межцу ними могли иметь место 78 .
В противовес теории «королевских свободных», истолковывающей свободу в обществе раннего средневековья как негативную категорию (по скольку она возникает в результате избавления зависимых и неполноправ ных людей от неволи), советские исследователи обнаружили позитивную природу свободы соплеменника в варварском обществе 79 и наполнение свободы в феодальную эпоху новым содержанием 80 .
Свобода не возникает впервые в ходе перестройки франкского обще ства и в связи с политикой королевской власти. И этот тезис историков школы Т. Майера невозможно принять. Королевская власть не создает со циальную структуру, исходя из интересов своей политики. Тем не менее следует отметить, что эти историки в мистифицированном и искаженном виде затронули очень важную проблему. Это проблема трансформации свободы, происходящей при переходе от варварского общества к обществу раннефеодальному, проблема качественных изменений в содержании сво боды крестьян в в новых социальных условиях. Вместе с тем это и проблема отношения между свободным крестьянством и государством в феодальную эпоху. Ложная трактовка проблемы свободы в трудах упомянутых выше западных историков не делает ложной самую проблему. К сожале нию, в нашей медиевистике, давшей справедливую отрицательную оценку взглядам западногерманских историков, не была подмечена рациональная проблематика, облеченная в фальсифицирующие построения. Между тем новые вопросы в науке подчас ставятся первоначально в искаженной фор мулировке, нередко дискредитирующей их содержание.
Приведенный в предшествующих разделах книги материал дает осно вание, как нам кажется, утверждать, что королевская власть действительно играла активную роль в процессе развития феодальных отношений. Мы видели, как значительная часть свободных общинников подпала под власть церкви и светских господ вследствие раздач королями своих прав по отношению к этим крестьянам. Право сбора угощений, кормлений, посещения пиров, которые устраивались соплеменниками для короля (князя), передавалось им своим приближенным, монастырям, служилым людям;
327
тем самым свободные крестьяне оказывались подчиненными получателям пожалований, а кормления и продуктовые поставки, утрачивавшие добро вольный характер по мере укрепления королевской власти, в руках знат ных лиц и церковных учреждений перерастали в феодальную ренту. Таким путем происходило в Англии «освоение» феодалами крестьян и их земель, пожалованных королями на правах бокленда. Тенденция к превращению кормлений и даней в регулярные подати и поземельные платежи обнару живается и в скандинавских странах. Эволюция термина «вейцла» в этом отношении очень показательно. Первоначальное его значение — «пир», «угощение». Но затем он приобретает дополнительное значение — «корм ление»; по таким кормлениям, упорядоченным и ставшим обязательными для крестьянства, разъезжали конунги. Вейцлой стали называть и матери альное обеспечение, которое получал служилый человек короля (так и на зывавшийся — вейцламан), поставленный им «кормиться» в определен ной местности. Наконец, термин «вейцла» распространился на самую эту местность: она сделалась округом кормления. В отличие от англосаксон ского бокленда, территория которого из округа кормления превратилась в вотчину, скандинавская вейцла этой эволюции, видимо, до конца не про шла. Однако тенденция развития ясна. Напрашивается параллель между скандинавской вейцлой и древнерусским полюдьем, которое со времен Ольги опиралось на систему княжеских погостов. Дальнейшее «окняже- ние» и «обоярение» кормлений и деревень, с которых они следовали, вело к превращению погостов в вотчины 81 .
Историки, стоящие на точке зрения теории Konigsfreie , утверждают, что «королевские свободные» якобы принадлежали королю; поэтому он и мог передавать их монастырям и светским магнатам. Но данные источни ков, на которые ссылаются эти историки, нуждаются в ином истолкова нии. Пожалование свободных людей и их земель церкви или знати — еще не доказательство того, что эти люди стояли в особом личном отношении к королю, а их владения принадлежали ему на праве собственности. Выше уже неоднократно подчеркивалась неправомерность применения понятия «частная собственность» к поземельным отношениям эпохи раннего сред невековья. Жалованные грамоты и другие документы той эпохи могли го ворить о передаче всех прав, включая свободу неограниченного распоряжения, — фразеология юридических документов была заимствована из римского права. Но в действительности за этой традиционной фразеоло гией и терминологией скрывались новые отношения, далеко уже ей не со ответствовавшие. Подлинным объектом королевских пожалований сплошь и рядом были не зависимые люди и не земли, являвшиеся собст венностью короля, но те полномочия и права, которыми он реально распо лагал по отношению к своим свободным подданным, в том числе и аллоди- стам: право сбора кормлений и даней, присвоения судебных штрафов, право суда, военная власть. Все эти права или часть их король жаловал маг натам. Но эти пожалования, при таком их понимании, никак не могут сви детельствовать о личной зависимости от короля крестьян, являвшихся объектом пожалований (вернее, пожалований прав по отношению к этим крестьянам). Критики теории «королевских свободных» уже отметили то решающее обстоятельство, что крестьяне, на которых распространялись
328
пожалования, сохраняли право свободного распоряжения своими земля ми, и что, следовательно, их земли не расценивались королем как его «пол ная собственность» 82 .
Современный словарь не дает вполне адекватных понятий для описа ния подобных явлений. Можно, конечно, говорить о пожаловании прав «верховенства», о передаче «публичной власти» над крестьянами, о «верховной собственности» короля, о ранней форме его феодальной собствен ности, но все эти определения неточны и могут запутать дело. Трудность состоит в том, что передача королем полномочий (еще одно не слишком удачное выражение!) знатному лицу или монастырю не носила, строго го воря, ни публично-правового, ни тем более частноправового характера, ибо самое разграничение «публичного» и «частного» не осознавалось в та кой форме». Поэтому мы предпочитаем говорить о передаче власти над людьми, жившими на определенной территории, власти, которая отчасти могла распространяться и на их земли.
Следовательно, пожалования королями власти над свободными людь ми и собираемых с них доходов — пожалования, которые играли огромную роль в генезисе феодализма у англосаксов и в Скандинавии, практиковались и на континенте Европы, в частности во Франкском государстве» 4 . Отношения между королевской властью и свободным крестьянством вы глядят, однако, далеко не так, как это рисуют сторонники теории «коро левских свободных». Источники сообщают не об особом сословии лично подчиненных королю и получивших от него статус Konigsfreie , а о широ кой массе свободных крестьян — рядовых свободных ( Gemeinfreie ), свобо да которых претерпевает определенные изменения в результате королевских пожалований. Но дело не в одних пожалованиях.
Еще более существенно то, что между раннефеодальным государством и свободным крестьянством устанавливались противоречивые отноше ния. Свободные люди представляли для королевской власти контингент армии, на их собраниях решались местные дела, они участвовали в судах, в охране порядка. До тех пор пока существовал достаточно широкий слой свободных аллодистов, королевская власть находила в них свою социаль ную опору и могла противостоять притязаниям магнатов 85 . В тех странах, где свободное крестьянство не исчезает и в феодальную эпоху (в Англии, в Скандинавии), королевской власти удавалось противодействовать цент робежным силам. В этих странах долго не изживались традиции «военной демократии» и король в какой-то мере продолжал играть роль предводите ля народа.
Свободные крестьяне, со своей стороны, нуждались в покровительстве короля и органов его власти, защищавших их — пусть непоследователь но — от притеснений церковных и светских господ. Кроме того, в короле они видели воплощение благополучия страны и народа 86 .
Но по мере роста окружавшего короля служилого слоя происходило укрепление самостоятельности королевской власти на новой основе: ко роль в меньшей мере нуждался в народном ополчении, отдавая предпочте ние профессиональному конному тяжеловооруженному войску. Вместе с тем крестьяне, поглощенные сельскохозяйственным трудом, не могли ре гулярно выполнять функции воинов, участников народных и судебных со-
329
браний 87 . Между крестьянством и королевской властью вырастал новый слой военных и служилых людей, постепенно сосредоточивавших в своих руках воинские функции, управление, суд. Свободное крестьянство, за исключением его верхушки, поставлявшей пополнения в этот феодализи- ровавшийся социальный класс, утрачивало свое прежнее значение в глазах короля и все более превращалось в объект эксплуатации.
Отныне короли ценили в свободных людях не столько политическую силу, способную играть активную роль в общественных отношениях, ско лько плательщиков податей, кормлений, исполнителей государственных барщин и служб 88 . С них требовали поставки кораблей, транспортных средств, лошадей, продуктов, фуража, участия в постройке и ремонте укреплений, дорог, в перевозках, предоставления постоя людям короля, короче говоря, использовали их в качестве носителей государственного тягла. От воинской службы они также не были освобождены, но поскольку далеко не всем мелким владельцам она была под силу, то им приходилось либо в складчину снаряжать одного воина от нескольких наделов, либо оставаться дома, работая на более обеспеченных людей, уходивших на войну. Воинская служба, являвшаяся прежде признаком свободы и полно правия, одной из наиболее почетных обязанностей члена племени, пре вращалась для основной массы свободных крестьян в тяжкое бремя, от ко торого они чаяли избавиться 89 .
Свобода этих людей, тесно сопряженная с государственным тяглом, оказывалась своеобразной формой зависимости от королевской власти, источником их эксплуатации государством и его представителями. Вместе с тем, как мы видели, слой свободного крестьянства и его земли явились тем резервом, из которого короли производили пожалования в пользу цер кви и знати.
Таким образом, функциональная связь крестьянской свободы с государственной властью в период раннего средневековья действительно су ществовала. Однако она имела совершенно иной характер, нежели это предполагали сторонники теории «королевских свободных»: свобода кре стьян не создавалась королевской властью, но она трансформировалась в условиях развивавшегося феодального государства, коренным образом меняя свое существо. Из свободы-полноправия членов варварского обще ства она превращалась в ограниченную, ущербную свободу-зависимость подданных короля.
В этом свете, очевидно, и нужно рассматривать вопрос о свободном крестьянстве в феодальном обществе. На средневековой крестьянской свободе явственно отпечатывается основной антагонизм этого общества.
Распространено мнение, что феодализм исключает свободу крестьян ства, что становление феодального строя сопровождается всеобщим за крепощением сельского населения и что свободная крестьянская собст венность — «преходящее» явление в эпоху раннего средневековья. Выше уже была показана неверность этих утверждений. Даже в наиболее феода- лизированных странах Европы на протяжении всего средневековья сохра нялась прослойка свободных крестьян, не находившихся в зависимости от крупных землевладельцев. Наряду с ними существовали лично свободные крестьяне, подчиненные сеньорам чисто номинально. Они обладали соб-
330
ственными землями и могли ими распоряжаться без вмешательства сеньо ра. Ренту они платили символическую: пару шпор или перчаток, каплуна, фунт воска и т.п. Этот «чинш в знак признания зависимости» от сеньора не имел никакой материальной ценности.
