обобщить его и
распространить на группу цивилизаций, использующих именную характеристику в
олимпийской форме. Для этого нам придется взглянуть на Олимп с большой буквы, как на
Олимп с буквы маленькой, т.е. выявить, с точки зрения всеобщего, некоторые принципы его
устройства. Здесь сразу нужно отметить исходный дуализм оснований (профессия и
кровнородственные отношения), по которым практические отношения к миру собраны в
единую целостность, а также феноменологический, не требующий выхода во всеобщее
характер того и другого основания. Оба они располагаются в горизонте явлений, не используют умопостижение, т.е. операции со знаками в отрыве от обозначаемых ими вещей
«видимых и слышимых». При этом имя располагается на пересечении профессионального и
кровнородственного оснований, работает в двойном режиме: объединяет несколько
технологий (практических отношений к миру) в профессию, а с другой стороны, будучи
именем-различием среди имен и удерживая профессии в различении, имя входит в отношения
единства со всеми именами по кровнородственному основанию. Имя как ключевой момент
связи двух оснований в единую и замкну-
18
М.К.Петров
тую структуру социального ритуала выступает постулатом существования такой системы,
которую мы будем называть «олимпийской». Идентификатором, или «паспортом»,
«удостоверением личности» олимпийских систем, может в этом случае служить выполнение в
любой из них двух именных постулатов: а) истинности имени по природе (неназванное не
существует и начинает существовать, будучи названо); б) генеалогической связи имен в матрицу
кровнородственных отношений, где каждое имя имеет отца, мать, братьев и сестер, пол,
способность порождать новые имена, наращивать генеалогическую структуру.
Если считать выполнение этих именных постулатов в той или иной цивилизации необходимым и
достаточным условием для ее отнесения к числу олимпийских, то в единой семье цивилизаций
окажутся и Крит, и Египет, и Вавилон, и Индия, и Китай. Именные институты олимпийского типа
прослеживаются во всех этих цивилизациях. Далеко не все из них, и это тоже полезно иметь в виду, работают как накопители нового, но с точки зрения структуры иерархических связей, особенно
связей порождения, все они дают удивительно близкую картину. Теогония Гесиода во многом
повторяет «Энума элиш» вавилонян, близка к египетским, финикийским и ко многим другим теои космогониям, в том числе и к наиболее древнему страту Библии. Этот олимпийский механизм
связи практических отношений к миру в целостность через кровнородственную систему имен, а
также «парадигматическое» использование имен для наследственного кодирования и ориентации
человеческой деятельности мы и будем считать той «нормой цивилизации», по отношению к
которой античность должна быть показана отклонением.
3. ОЛИМПИЙСКИЙ И ДООЛИМПИЙСКИЙ СОЦИАЛЬНЫЙ РИТУАЛ
Общность типа именных структур в олимпийских цивилизациях позволяет предположить, что
этап выстраивания олимпов есть необходимый момент истоАнтичная культура
19рии, который соответствует какому-то радикальному сдвигу в способе производства, причем то
обстоятельство, что идея технологической матрицы производства применима только на участке
истории от Олимпа до наших дней, может служить и в качестве критерия фундаментальности
сдвига и в качестве косвенного указателя на саму механику этого сдвига.
На подходах к феодализму Олимп катастрофически пустеет, все начала и все причины сводятся
воедино в фигуру творца и родоначальника всего. Именная матрица падает, имя теряет связь с
профессией, и профессия обезличивается, становится абстрактной и отчужденной деятельностью
— должностью раба божьего на земле, к которой имена небожителей не имеют никакого
отношения. Эта возникающая к концу античности технологическая обезличка при единстве и
неизменности технологической матрицы позволяет видеть в олимпийской именной
характеристике институт древний, исчезающий в процессе становления античной культуры. И
типичное для олимпийской цивилизации распределение социально необходимых практических
отношений к миру по конечному кругу имен считать наследством доолимпийского способа
производства.
Сама по себе именная структура, распределение некоторого множества функций по конечному
кругу имен, довольно часто встречается и сегодня. Штатное расписание любого учреждения или,
например, спортивной команды дает в принципе именную структуру: должности-имена
принимаются вечными, а их исполнение — «смертным», временным, предполагающим
преемственную последовательность — смену исполнителей. Но наши должностно-именные
структуры автономны и безразличны к имени человека. В единой последовательности
исполнителей мы можем обнаружить и Петра, и Павла, и многих других. В чистой именной
структуре доолимпийского образца этого не могло бы произойти: личное имя и должность для
такого распределения идентичны, составляют нерасчлененное целое, и человек в такой структуре,
пока он исполняет имя, суть живой олимпийский бог.
20
М.К.Петров
Вместе с тем эта нерасчлененность имени и должности дает только часть картины. Ее следует
дополнить нерасчлененным должностно-именным комплексом, т.е. таким именем, где в
неразрывном единстве оказывается довольно большое число социальных и трудовых
обязанностей. Чтобы восстановить картину такого должностно-именного комплекса в современных условиях, нам пришлось бы предположить, что некто X, рождаясь безответственным и
безответным Ваней, Колей или Володей, в каком-то возрасте «посвящается» в Леонида
Матвеевича, и это автоматически делает его председателем завкома, левым нападающим в
футбольной команде, лектором горкома и чемпионом области по шашкам. Практически все так и
происходит сегодня. Можно быть председателем горсовета, увлекаться собиранием марок, быть
ведущим болельщиком на стадионе, но нам и в голову не приходит, что такие разнородные
склонности могут быть изначально связаны в имени как совокупность функций, передающихся из
поколения в поколение исполнителей. Однако олимпийский миф обнаруживает как раз такую
структуру: имя бога и его поступки есть единство вечное, неразделимое. Такая комплексная
связь имени и нескольких функций-должностей может рассматриваться наиболее древним стратом
олимпийской культуры, типичной структурой доолимпийского социального ритуала.
Большинство исследователей первобытного общества отмечает непонятное с точки зрения
европейца отношение к имени. В таких обществах обнаруживают, как правило, стабильный и
замкнутый набор имен, причем эти имена образуют многоярусную структуру с типичным
членением на женские и мужские, а последние дополнительно разделены на детские, стариковские
и основные имена. Боас, например, пишет, что в племени квакиутль каждый клан имеет определенное количество имен и у каждого члена клана в любой заданный момент только одно имя.
Носители имен образуют аристократию племени. Получая имя (обычно от тестя), член клана
отождествляет себя с
Античная культура
21
прежним носителем, а лишившийся имени получает «стариковское имя». Есть и другие схемы, из
которых наиболее распространенной можно считать включение в именную структуру посредством
обряда посвящения. Но везде и всюду имя мыслится вечным и неразрушимым, оно жестко
определяет права и обязанности носителя в различных, иногда весьма многочисленных трудовых,
социальных и бытовых ситуациях, сведенных в единый ритуал общественной жизни.
С современной точки зрения такая именная матрица, к элементам которой намертво привязаны всепрактические отношения к миру, невероятно стабильна, инерционна и консервативна, что
вынуждает многих исследователей говорить о ее «непроницаемости» для опыта. Но это не совсем
так: выше мы уже говорили, что изолированная от опыта система не могла бы существовать
сколько-нибудь долгое время. А если такие матрицы существуют практически вечно, т.е. отмечаются для периодов значительно больших, чем те пять-шесть тысячелетий, которые мы
обычно включаем в историю, то и здесь причины такой живучести нужно искать не в том, что
матрицы стабильны, а в том, что они способны накапливать новое и, трансформируясь,
приспосабливаться к меняющимся условиям среды без нарушения системы как целостности.
Такая информационная вставка, корректирующая содержание имени производно от условий
среды, возникает, нам кажется, как первый проблеск теоретического отношения к миру, в самом
акте передачи имени новому носителю, т.е. в обряде посвящения. Имена матрицы образуют
различенное целое, в котором, кроме отношения различенности прав и обязанностей каждого
носителя, реализовано еще и дискретное отношение: имя — носитель. В целом матрица выступает
племенной или клановой памятью: каждое имя суть некоторый текст о действиях
предшествующих носителей имени в устойчивой сумме обстоятельств, т.е. имеет структуру
обычного мифа. Когда в обрядах посвящения такой текст вносится в память очередного носителя,
то этот акт, с одной стороны, определяет пове-
22
М.К.Петров
дение человека в заданном круге типичных ситуаций, дает ему выработанную множеством
предшественников и проверенную на опыте индивидуальную программу действий на все
случаи жизни, а с другой стороны, сам этот акт ввода опосредствован памятью стариков,
совершающих обряд, связан через эту память с конкретной обстановкой жизни племени, что
не может не трансформировать текст применительно к конкретным условиям его ввода.
Отношение имя—носитель носит предметно-конкретную форму. Эта предметность текста
имени и память старейшин, руководителей ритуала посвящения, образуют совместно
типичную схему селекции. Стыкуя последовательность смертных носителей имени в бессмертное существование имени как социального института, память старейшин неизбежно
трансформировала исторический текст: подчеркивала наиболее существенное для данного
момента, опускала несущественные детали и тому подобное. Текст имени оказывался
подвижным и гибким: каждый последующий исполнитель привносил в текст за время жизни
нечто свое, выступал своего рода именной мутацией, что создавало в памяти старейшин
выбор, позволяло в каждом акте передачи имени включать в программу нечто новое,
выбрасывать из текста отжившие элементы. Имена, таким образом, эволюционировали, и
вектор кумуляции качества всегда оказывался скорректированным условиями
существования общества.
Такая схема накопления нового, как и комплексный состав имен могут рассматриваться в
качестве необходимости только для коллективных координированных действий, т.е. они
возможны и необходимы лишь в таком производстве, где значительное или даже
подавляющее число технологий принадлежит к ситуативному типу игры в футбол, например,
требует различения и координации действий в группе индивидов. Такие ситуативные
технологии характерны в основном для охоты на крупного зверя. Наличие устойчиво-адресного, индивидуального общения можно объяснить только необходимостью различеннокоординированноАнттная культура
23
го действия группы для достижения единой цели, тогда как сама матрица имен, ее
вырождение и развитие в принципе объяснимы только от адресного общения, от
индивидуального и устойчивого адреса-имени.
Для рассматриваемого предолимпийского периода, который повсеместно совпадает с
появлением земледелия, мы наблюдаем несколько новых явлений: широкое отчуждение
энергетической функции (использование домашних животных), рост индивидуального момента в технологиях, переход на годовую цикличность работ. Все это ведет к разрушению и
перестройке именных матриц, отчуждению их в олимпийские именные структуры.
Процесс такой перекристаллизации сопровождается взрывом мифотворчества. Возникают
тео- и космогонии более или менее единого образца, явно земледельческие по генезису. Отпервичной пары, в которой женским началом осознается обычно земля и мужским — небо,
ведет начало все «между небом и землей». При этом часть имен теряется, сливается с другими
именами. В «Энума элиш», например, Мардук, который убил Тиамту и сделал из ее тела
космос, тут же получает на пире богов подтверждение своей власти и «пятьдесят имен»,
определяющих его различные функции. Возникает характерное уже для Олимпа вычленение
целостных технологий и распределение их по именам богов. Боги редко, почти никогда не
действуют сообща, разве что обменяются мнением по поводу какого-нибудь события вроде
уловления Ареса в гефестову сеть, хотя и здесь возникает разномыслие. Если большинство
богов склоняются к мнению «славная мзда посрамителю брака» (Одиссея, VIII, 332), то у
Гермеса свое особое мнение.
Для новой структуры также характерен парадигма-тизм — ориентирующее и определяющее
воздействие имени на человеческую деятельность, но теперь пара-дигматизм становится
отчужденным и опосредствованным: развивается в идею метемпсихоза, божественного
предустановления, судьбы. Но в принципе это все те же модификации именной структуры.
Когда демиург
24
М.К.Петров
Платона, например, показывает душам космос и объясняет принципы сотворенного им мира
на предмет запоминания с последующим воспоминанием, то перед нами хотя и обезличенная,
но в общем типичная картина обряда посвящения: старец сообщает юноше историю имени.
Вместе с тем теперь уже нет совпадения имени и человека: имя смертного превращается
постепенно в диакритический знак, который хотя и имеет значение для отношений родства и
гражданства, но не обнаруживает сколько-нибудь однородного производственного
содержания. Возникает уже отмеченная нами парность профессиональной и родовой
структуры. Пытаясь определить свое место в обществе, круг своих прав и обязанностей,
человек идет по цепи порождений — предъявляет, подобно Гесиоду, теогонию или считает
библейские «колена»:
