в три дня. А у меня уже недели три, как ничего. Надо радоваться.
***
Набранный номер. И две женщины на проводе. С одной стороны — вампир. С другой — оборо-тень. Два женских голоса звучат хрустальными колокольчиками.
— Госпожа, целую землю у ваших ног…
— Это — при встрече. Что ты хотела мне сказать, слуга?
— В городе все тихо. Мечислав успокоился. Мне кажется, самое время…
— согласна.
Женщина тихо рассмеялась, и оборотниха передернулась. Смех вампирши был похож на высы-панное за шиворот ведро мороженых гвоздей.
— Я дам тебе телефон одного… существа.
— госпожа?
— не перебивай меня, тварь! Или я напомню тебе — твое место!
Теперь в голосе женщины звенит гнев. И ее собеседница дрожит. Невзирая на расстояния, вам-пирша может устроить много разнообразных и весьма болезненных неприятностей. Оборотниха знает это на своей шкуре. Уже несколько лет. И она боится. Как боятся вызванного демона.
— Ты закажешь ему Леоверенскую. Заплатишь, сколько он скажет. Если потребует чью-то жизнь, советую отдать. Иначе он заберет твою. И будешь ждать выполнения заказа. Ясно?
— Да. Госпожа, но…
— Что!?
— Если убить Леоверенскую, у нас не останется ни единого шанса на появление детей.
— Ты думаешь, меня волнуют ваши щенки? Меня волнует Мечислав. Он должен умереть. И эта маленькая дрянь — тоже. Остальное меня не интересует. Ты поняла?
В голосе вампирши звучит зимний холод. И оборотниха сжимается. Ей страшно.
— Д-да, госпожа…
— Отлично. Пиши номер. Его зовут Палач.
— Так и…
— Да. Так к нему и обращайся. Поняла?
— Да, госпожа. Я все исполню, как вы сказали.
— То-то же. Исполняй.
***
Радоваться я поспешила. Кошмар приснился и мне. Сглазила.
Это был даже не кошмар, а что-то другое. Но проснулась я все равно с криком. А дело было так.
Я уснула. А закрыв глаза, обнаружила себя на морском берегу. Приятный сон. Ничего страшного. Галечный пляж, ветер треплет волосы, волны накатывают на берег, кричат чайки и вдалеке виднеется белый парус… Не хватает только Айвазовского.
Сзади послышались шаги. Я повернулась — и не удержалась от сдавленного крика? Стона?
Рядом со мной стоял Даниэль.
Такой же, как и раньше. Спокойный. Живой. Улыбающийся. В серой рубашке и черных широких брюках. Каштановые волосы стянуты в хвост. Серые глаза искрятся теплом и добротой.
— Здравствуй, любимая.
Он протянул руки — и я бросилась к нему на шею.
Несколько минут мы молчали. А потом я разрыдалась. Не выдержала.
— Ты живой! Живой! Господи, я чуть с ума не сошла, я…
Даниэль остановил меня, проведя ладонью по волосам.
— Не надо, малыш. Я действительно умер.
— Умер? Но ты здесь, ты рядом…
Даниэль вздохнул — и вдруг легко подхватил меня на руки, прошел пару шагов — и опустился на большой камень, словно специально приготовленный для нас.
Я спрятала голову у него на груди. Было так хорошо. Уютно, спокойно, тихо, и оттеняя тишину, слегка шумело море. Ничего более значения не имело. Я была здесь. И здесь был мой мужчина…
— Нет, Юля.
— Почему нет?
Я даже не сразу поняла, что Даниэль отвечает на невысказанное. А когда поняла — посмотрела ему прямо в глаза. И Даниэль опустил ресницы.
— Я должен перед тобой покаяться. И многое рассказать. А времени мало. Очень мало. Мне скоро надо будет уходить.
— А не…
Вампир приложил палец к моим губам, перебивая беспомощное вяканье.
— Я не могу остаться. Пожалуйста, выслушай меня. И не перебивай. Хорошо?
Я тоже чуть опустила ресницы, показывая свое согласие. Вампир тряхнул волосами.
— Я виноват перед тобой. Очень виноват. Ты помогла мне бескорыстно. А я — я пытался откупиться тобой от Мечислава.
— Знаю.
— Он рассказал?
— Догадалась.
— Ты всегда была умницей. Но это не вся правда. Я действительно сначала хотел просто отдать тебя. Но потом… после того, как ты заступалась за свою подругу, дерзила Андрэ, расправилась с Владом… Я сидел тогда в машине, смотрел на твое лицо — и ощущал себя полной скотиной. И идиотом. Потому что понял — я тебя полюбил. Нет, не влюбился. Полюбил. Мечислав наверняка рассказал тебе, что у меня было много женщин.
Я пожала плечами. Это было неважно.
— Это правда. И я влюблялся. Но любил только двоих. Тебя и Марию. Марию отняли у меня. А меня — у тебя. Жестокие весы судьбы. Я могу только сказать тебе, что любил. Искренне. Ты, должно быть, ду-мала, что я оставил тебе?
— Твой дар?
— Да. Это было все, что у меня есть. И я решил попробовать. Отдать хоть что-то любимой женщине. А оказалось, что это — и есть мое искупление.
— За что?
— я много натворил в этой жизни. Был слабым. Трусливым. Подлым.
— Не верю.
— Ты меня до сих пор любишь?
Я задумалась. На миг. Потом пожала плечами.
— Не знаю. Любила. И если бы ты остался рядом — никогда бы не ушла. Но ты ушел. А мне надо было жить дальше.
— Да. И я горжусь тобой.
— Ты не обижаешься?
Даниэль весело рассмеялся.
— Юля! На что!? На то, что ты — живой человек? Ты и должна жить! Долго. Иногда счастливо, иногда — не очень. Но — живи. Ради меня. Я не могу рассказать тебе всего. Ты узнаешь о многом, когда уй-дешь. Но если вкратце… самая страшная жертва, которую может принести человек — это он сам. А я отдал тебе то, что было больше меня. Мой талант. Без которого не мыслил ни жизни, ни смерти. И это оказалось достаточной платой за все мои подлости и глупости.
— И твою плату — приняли.
— Да. Но получилось грустно. Отдав тебе свой талант — я не смог умереть. Я хотел добра. А вышло — вышло как в политике. Оказалось, что я — это просто приложение к своему таланту. И я попал в ло-вушку. Я был просто прикован к тебе. Отсюда и твои сны обо мне.
Я вспомнила кошмары, после которых просыпалась в поту и с диким криком…
— и ты никак не мог дать знать…
— Нет.
— Почему ты пришел именно сейчас?
Даниэль пожал плечами.
— Нельзя. Моя искра была для тебя чужой. Как и мой дар. А теперь это уже твое мастерство. Не пода-ренное. Наоборот, талант — это как свеча, горящая в душе художника и освещающая для него мир. Раньше я горел для тебя. А теперь ты сама сможешь так. И даже еще лучше. Твой дар тоже проснулся, теперь ты сияешь, а моя свеча почти потухла. Когда я уйду — она уйдет со мной. Эту меру таланта я могу вынести. А ты — ты будешь нести свою ношу. Свою искру…
Я хлопала глазами, как сова. В голове просто не укладывалось. А язык вне зависимости от меня, ляпнул первое попавшееся:
— Надеюсь, я не стану авангардисткой?
Даниэль чуть улыбнулся.
— Никогда не понимал этих людей. Художник должен показать людям красоту мира. А они показыва-ют, как они ее видят. Может, это и хорошо, только не для всех. А настоящая красота, красота безус-ловная — это не китч, не надрыв, не авангард и не арьергард. Это когда висит на стене простой рису-нок — вроде бы и есть-то пять линий, и те карандашные, и кое-как растушеваны, а все же глаз не ото-рвешь. Профессор пройдет — заглядится, нищий — залюбуется. Или портрет. Ни красивой одежды, ни богатого убранства, одно лицо, а только смотришь — и все-все об этом человеке понимаешь. До по-следней мысли до последнего вздоха. И в песне так, и в музыке… да везде! Красота — она не всегда сложная. Наоборот… Не станешь ты авангардистом. А вот гореть будешь. Хоть и проклянешь меня за это сто раз.
— Никогда! Если бы ты знал, как я тосковала, как мне было плохо без тебя…
— Связь с умершим человеком ни для кого еще легкой не была. Я тоже пытался докричаться до тебя — и не мог.
— Почему?
— Ты еще не принимала себя.
— А сейчас приняла?
— раньше для тебя существовали два мира. И ты разрывалась между обоими. А теперь они начали сли-ваться. И я смог прийти. Твой огонек зажегся — и я могу уйти.
Я сжала виски ладонями. Я ничего не могла понять. Но разве это важно? Любимый человек рядом со мной. И можно сказать так много…
— Я пришел попрощаться.
Слово упало ножом гильотины. Воздух застрял в груди колючим шариком.
— По… проща… ть… ся?
Нет! Не отпущу!!!
Но Даниэль только покачал головой.
— Я ведь мертв. Я обязательно вернусь на землю, но мы с тобой больше не встретимся. Никогда.
Я всхлипнула. Но вампир был неумолим.
— Прими это как данность. Я — умер. Ты жива. И должна жить. Ради меня. Ради того огонька, который зажегся в твоей душе. Ты еще будешь счастлива. А меня… я не стану просить, чтобы ты меня забыла. Я слишком эгоистичен. Зато я попрошу о другом.
— О чем?
— я попрошу тебя не сердиться на Славку. Он действительно не мог помочь тогда.
— Я знаю. Он не виновен в твоей смерти.
— Ты умница, Юля. Как ты думаешь, если бы мы встретились раньше…
— Если бы ты не умер…
— Я тебя все равно люблю. Я ухожу, но буду тебя помнить. И ты будешь помнить меня. Но жить дру-гой жизнью. И это правильно. Не казни себя. Довольно.
Я всхлипнула. Потерлась щекой о скользкую ткань рубашки. И на миг ощутила биение его сердца. Такого… живого…
— Почему — так!?
— Так правильно. А теперь — отпусти меня. Пожалуйста.
Я могла бы сказать многое. И что не отпущу. И не хочу. И мне будет плохо. И…
Могла бы. Только не стану. Никогда.
Я поднялась с его колен и встала во весь рост. Наклонилась — и на миг прижалась губами к его губам. Сладко закружилась голова. Даниэль ласково погладил меня по щеке.
— Так надо, любовь моя. Отпусти меня — и живи.
Я вытерла набежавшую слезу. Чего мне это стоит? Но я — Леоверенская. Пусть даже небо падет на землю — я буду держать голову высоко, а спину — прямо. Я — должна.
— Даниэль, я люблю тебя. Уходи — и будь счастлив в новом рождении.
Вампир даже не поднялся с камня. Море шумело. А силуэт Даниэля выцветал и выцветал. Словно на рисунок, выполненный на стекле, кто-то плеснул водой — и теперь он размывался. Становился все бо-лее прозрачным. Вот шевельнулись в улыбке губы. Блеснули на прощание сталью серые глаза. И — все.
Я осталась одна на морском берегу.
Уже навсегда.
И тогда я упала на колени — и разрыдалась так горько, как никогда не плакала от ночных кошмаров.
Теперь действительно все было кончено. Счет оплачен и закрыт.
