еще реже — местные новости. Но… так получилось. Когда он пришел домой его новая подружка (молодая, ногастая, грудастая и губастая, вытравленная до белого цвета перекисью водорода — одним словом эскорт обыкновенный, средней дороговизны) скакала по каналам. Увидев «папика» она вскочила и принялась хлопотать, забыв про телевизор. Помогла снять пиджак, налила виски…
А на экране тем временем появилась заставка местного канала. И раздался звонкий детский голос.
— Здравствуйте. Меня зовут Алёша. Папы у меня нет. А моя мама тяжело заболела. Врачи говорят, что у нее рак и требуется сложная операция. Я очень прошу всех…
От возмущения у Германа «в зобу дыханье сперло». Исчезло с экрана лицо мальчика — без грима, с полосками от слез на щеках и в пыльной старой майке, исчезла ведущая, которая показала историю болезни и назвала номер счета, чтобы перечислить деньги или номер телефона, чтобы звонить — пятьдесят рублей за звонок и деньги тоже идут на счет бабушки мальчика. Исчезло зрелище обычной бедной однокомнатной квартирки, в которой жил Алёша. А Герман все еще не мог оправиться от возмущения.
Ах наглый щенок! Отца у него нет!? Христарадничать вздумал!?
Герману и в голову не приходило, что приди к нему Алёша — он наверняка отказал бы ребенку. Сейчас им владел только гнев.
Крылья не раскрываются у людей, которые привыкли ползать. Жрать, ползать и гадить.
Что-то пискнув, отлетела в сторону «моделька».
Герман вылетел из дома и помчался, забыв про безумно дорогой джип, к дому в двух кварталах, где жила его первая жена с ребенком.
Он даже не предполагал, что ему тоже улыбнулась удача. В таком состоянии он врезался бы в первую попавшуюся машину — и скорее всего, с летальным исходом. Но Сима давала шанс и ему. Расправить крылья — и помочь взлететь сыну… но у червяков не бывает крыльев.
Когда Герман влетел во двор, Алёша сидел на скамейке. Мальчику не хотелось идти домой, где тихо плачет бабушка, и что-то говорят взрослые. Он знал — теперь все будет хорошо. В мире ведь много действительно добрых людей. И если их попросить — они помогут. А он в свою очередь будет помогать тем, кто к нему обратится. И цепочка добра потянется в будущее.
Как была права та девочка в парке…
Алёша посмотрел в небо и улыбнулся. Он помнил — полет. И всегда будет помнить синеву неба, облака, через которые он пробивался, и сильные крылья, несущие его вдаль. Сколько бы лет не прошло. Что бы ни случилось в жизни.
Он всегда сможет воскресить в своей памяти это небо. Он навсегда принадлежит ему. А он принадлежит небу.
Водитель, который привез директора телестудии, покосился на мальчишку. А молодец, парень. Не струсил. Все старается сделать для матери. Да, такого сына каждому иметь лестно… Такой маленький, а уже — мужчина. И его уже не сломаешь. Это-то водитель видел совершенно отчетливо. Мальчик не станет, как он сам, бежать и прятаться. Не станет терпеть и мириться с несправедливостью. Не станет прятаться от самого себя в бутылку с водкой, как это делал он, давно, после возвращения из Чечни, будь она проклята!
— Ах ты, сопляк, …!!!
Тишина двора была разорвана дурным воплем Германа Львовича, который увидел своего сына, сидящим на скамейке.
Каким чудом Алёша успел вскочить и обежать ее — он и сам не знал. Но — успел. И замер там. Герман тоже замер. Огромное желание отодрать за уши мерзкого мальчишку кипело и бурлило внутри него. Но мужчина отлично понимал, что сыну хватит времени убежать. А догнать Алёшу он не сможет. И он решил для начала высказать все свои претензии.
— Что, …, отца у тебя, … нет!? Попрошайничаешь, …!? Ах ты…!!!
Фраза была густо пересыпана матом. Но к удивлению мужчины, мальчик не дрогнул. Не струсил. Не спрятался. Не побежал. Наоборот, расправил плечи и брезгливо посмотрел на красного, разъяренного бизнесмена.
— Да. У меня нет отца. Когда мне будет шестнадцать, я поменяю фамилию и отчество. И слышать о тебе больше не хочу.
— Что!? Да ты, …!!!
На плечо Герману легла тяжелая рука. Пальцы сжались клещами. Попали в болевую точку — и вместо яростного рева прозвучал какой-то всписк. Совершенно несолидный и не грозный.
— Еще раз побеспокоишь ребенка — я тебе твоими же яйцами уши заткну, — тихо сообщил шофер дядя Миша. И такая убежденность прозвучала в его голосе, что Герман вдруг как-то обмяк.
— А… это…
— Пошел вон. Мразь.
Последнее слово дядя Миша даже не произнес, а прорычал. Как здоровущая кавказская овчарка, оскалившая клыки. Еще не бросок, но уже предупреждение: «Не подходи. Живым не уйдешь».
И Герман это понял. Хрипло вздохнул — и побрел со двора.
Дядя Миша развернулся к мальчику. И обнаружил, что тот сжал кулачки. И ни слезинки в глазах.
— Ты как? В порядке?
— Да. Скажите, а где вы научились вот так…?
— Это? Чечня.
— А вы можете меня научить?
Дядя Миша… а может уже и Михаил Иванович Востриков расправил плечи. Улыбнулся. Спокойно, по-доброму, как когда-то улыбался майор Вострый.
— Зачем?
— Чтобы я мог защитить маму. И бабушку. Я знаю, я маленький. Но я буду стараться. Обещаю!
Михаил Иванович прищурился. Что-то давно сломанное распрямлялось в нем.
— Научу. Есть такой спортивный центр «Гренада». Знаешь?
— Да. Это рядом, на той улице.
— Там мой друг работает. Он меня давно тренером приглашал. Так что запиши мне телефон. Как туда устроюсь — я тебе позвоню.
— Хорошо. Теперь все будет хорошо. Я знаю.
И показалось Михаилу Ивановичу, что глаза мальчика на миг полыхнули нестерпимо синим светом. Светом неба.
Интерлюдия 1. В заповедном лесу.
Это был тот же самый лес. Та же поляна. Тот же мужчина. Не хватало только девочки с синими волосами. Вместо нее на поляне сидел самый обыкновенный рыжий лис. Сидел. А мужчина расхаживал, как дикий зверь в клетке, то и дело вскидывая руки, поводя головой и встряхиваясь всем телом. Словно пытался избавиться сам от себя.
— Как ты мог!? Как ты даже мог подумать о таком!? Зачем ты отпустил ее!?
Лис был невозмутим, как скульптура.
— Ты должен был остановить ее! Задержать!! Сказать мне!!! Ты понимаешь, что убил ее!?
— Нет.
— Что — нет!? Что — нет!?
Лис лениво повернул голову.
— Она должна пройти свой путь. А ты должен принять ее решение.
— Ее смерть!?
— Какая тебе разница!? Птица, которая не взлетит — умрет при родах. Ты все равно потеряешь ее. Раньше, позже… пара лет — разве это много?
— Скотина!
Лис зевнул и растянулся на траве во всю длину. Он сказал все, что хотел. Мудрому достаточно. А дураку — не докажешь.
Песня вторая.
Владислав Петрович.
Сима кое-как добралась до границ парка. Как оказалось, до города было достаточно далеко. И теперь она упрямо шла по обочине шоссе, загребая кроссовками пыль. Время от времени она начинала кашлять и задыхаться, но потом боль в груди успокаивалась — и девочка шла дальше. Позади остался мальчик Алёша. Она знала — все сделано правильно. Но легче не было. В сердце словно поселилась небольшая тупая иголочка — и время от времени поворачивалась, покалываясь глубоко внутри. Но — разве она могла поступить иначе?
Разве можно было не помочь ребенку?
Беда в другом. Один из огоньков над сердцем — погас. Быстро и бесповоротно.
Но… разве взлететь — легко!?
Нет!
Сима решительно откинула волосы с лица.
Осталось два человека. И она обязательно их найдет.
Взвизгнули колеса. Рядом с ней остановилась железная повозка. Лис называл их машинами. Девочка недоуменно поглядела на нее.
Из окна высунулся человек — мужчина лет сорока — пятидесяти.
— В город?
Сима кивнула. Что отвечать — она не знала.
— Садись, подвезу.
Сима недоуменно поглядела на повозку. Она не знала, как садиться в машину. Но человек сам решил за нее эту проблему. Дернул за что-то внутри — и дверь распахнулась, едва не задев девочку.
— Садись-садись. Денег не попрошу, — подбодрил ее мужчина. — У меня дочка такая, как ты.
Сима кивнула. Птица могла видеть души людей. И знала — этот человек не злой. Он действительно хочет только помочь. Не надо его обижать.
Она неловко влезла в машину, задев макушкой обо что-то металлическое. На глаза даже слезы навернулись.
— Осторожнее. Что ж ты так неаккуратно — водитель перегнулся через девочку и захлопнул дверцу.
Машина рванулась с места. В салоне Птице было тяжело. Клетка — она в любом виде клетка. Но…
— Как тебя зовут?
— Сима. А вас?
— Владислав Петрович. Откуда идешь-то?
— Из дома, — отозвалась Сима. И вдруг спросила. — Владислав Петрович, а вы — счастливы?
Мужчина неопределенно хмыкнул. Задумался. И вдруг улыбнулся.
— Сложно сказать. А что такое счастье? Вот смотри у меня дом хороший, семья крепкая, родители пока живы, они меня любят, жена вообще чудо, да и дети вроде молодцы, старший Санька, в мединститут сам поступил, говорит — хирургом буду, младшая Алинка — тоже умница. В олимпиадах участвует, хочет программистом быть. Работа вот у меня есть. Сейчас с дачи еду. Там повозиться — вообще в удовольствие…
Сима задумалась.
— Владислав Петрович, это ведь другое. А вы счастливы?
И пожал плечами.
— Наверное, да.
— Скажите, а взлететь вам никогда не хотелось?
Вопрос был ужасно важен для Симы. Тем более она видела — этот серьезный мужчина, встретившийся на пути, не будет отмахиваться и огрызаться. «Вот еще, глупости говоришь…». Чем-то он напоминал ей ее отца.
— Сложно сказать. В юности иногда снилось — летаю. Сейчас уж и ощущение забыл.
Сима еще внимательнее вгляделась в мужчину. А ведь и верно…
— А вы по дереву никогда резать не пытались?
Мужчина удивленно хмыкнул.
— Ишь ты, стрекоза… Пытался. Давно. Забылось уже, что и как…
— Да некогда мне этой глупостью заниматься.
Сима внимательно глядела на человека. Хорошего человека. Доброго. Или лучше сказать — не злого. И понимала — и так бывает. Человек сам оборвал себе крылья. И считает, что счастлив. А крылья ему просто не нужны. Незачем. Ног хватает. И стоит он крепко, и в небо не тянется… а крылья — были ли они?
Мужчина ведь и не помнит, как это — летать.
А она? Может ли она дать ему крылья? Имеет ли она право вернуть ему забытое?
Сима на миг задумалась. А потом улыбнулась своим мыслям. Может ли? Имеет ли право?!
Смешные вопросы.
Люди изначально созданы крылатыми. С душой, способной взлететь — и сиять. Просто они об этом не всегда знают. А синяя птица обязана помогать людям. Даже если они не понимают, что нуждаются в помощи. Помогать встать на крыло. И спрашивать тут незачем. Разве можно спрашивать слепого —
