еще реже — местные новости. Но… так получилось. Когда он пришел домой его новая подружка (молодая, ногастая, грудастая и губастая, вытравленная до белого цвета перекисью водорода — одним словом эскорт обыкновенный, средней дороговизны) скакала по каналам. Увидев «папика» она вскочила и принялась хлопотать, забыв про телевизор. Помогла снять пиджак, налила виски…

А на экране тем временем появилась заставка местного канала. И раздался звонкий детский голос.

— Здравствуйте. Меня зовут Алёша. Папы у меня нет. А моя мама тяжело заболела. Врачи говорят, что у нее рак и требуется сложная операция. Я очень прошу всех…

От возмущения у Германа «в зобу дыханье сперло». Исчезло с экрана лицо мальчика — без грима, с полосками от слез на щеках и в пыльной старой майке, исчезла ведущая, которая показала историю болезни и назвала номер счета, чтобы перечислить деньги или номер телефона, чтобы звонить — пятьдесят рублей за звонок и деньги тоже идут на счет бабушки мальчика. Исчезло зрелище обычной бедной однокомнатной квартирки, в которой жил Алёша. А Герман все еще не мог оправиться от возмущения.

Ах наглый щенок! Отца у него нет!? Христарадничать вздумал!?

Герману и в голову не приходило, что приди к нему Алёша — он наверняка отказал бы ребенку. Сейчас им владел только гнев.

Крылья не раскрываются у людей, которые привыкли ползать. Жрать, ползать и гадить.

Что-то пискнув, отлетела в сторону «моделька».

Герман вылетел из дома и помчался, забыв про безумно дорогой джип, к дому в двух кварталах, где жила его первая жена с ребенком.

Он даже не предполагал, что ему тоже улыбнулась удача. В таком состоянии он врезался бы в первую попавшуюся машину — и скорее всего, с летальным исходом. Но Сима давала шанс и ему. Расправить крылья — и помочь взлететь сыну… но у червяков не бывает крыльев.

Когда Герман влетел во двор, Алёша сидел на скамейке. Мальчику не хотелось идти домой, где тихо плачет бабушка, и что-то говорят взрослые. Он знал — теперь все будет хорошо. В мире ведь много действительно добрых людей. И если их попросить — они помогут. А он в свою очередь будет помогать тем, кто к нему обратится. И цепочка добра потянется в будущее.

Как была права та девочка в парке…

Алёша посмотрел в небо и улыбнулся. Он помнил — полет. И всегда будет помнить синеву неба, облака, через которые он пробивался, и сильные крылья, несущие его вдаль. Сколько бы лет не прошло. Что бы ни случилось в жизни.

Он всегда сможет воскресить в своей памяти это небо. Он навсегда принадлежит ему. А он принадлежит небу.

Водитель, который привез директора телестудии, покосился на мальчишку. А молодец, парень. Не струсил. Все старается сделать для матери. Да, такого сына каждому иметь лестно… Такой маленький, а уже — мужчина. И его уже не сломаешь. Это-то водитель видел совершенно отчетливо. Мальчик не станет, как он сам, бежать и прятаться. Не станет терпеть и мириться с несправедливостью. Не станет прятаться от самого себя в бутылку с водкой, как это делал он, давно, после возвращения из Чечни, будь она проклята!

Молодец…

— Ах ты, сопляк, …!!!

Тишина двора была разорвана дурным воплем Германа Львовича, который увидел своего сына, сидящим на скамейке.

Каким чудом Алёша успел вскочить и обежать ее — он и сам не знал. Но — успел. И замер там. Герман тоже замер. Огромное желание отодрать за уши мерзкого мальчишку кипело и бурлило внутри него. Но мужчина отлично понимал, что сыну хватит времени убежать. А догнать Алёшу он не сможет. И он решил для начала высказать все свои претензии.

— Что, …, отца у тебя, … нет!? Попрошайничаешь, …!? Ах ты…!!!

Фраза была густо пересыпана матом. Но к удивлению мужчины, мальчик не дрогнул. Не струсил. Не спрятался. Не побежал. Наоборот, расправил плечи и брезгливо посмотрел на красного, разъяренного бизнесмена.

— Да. У меня нет отца. Когда мне будет шестнадцать, я поменяю фамилию и отчество. И слышать о тебе больше не хочу.

— Что!? Да ты, …!!!

На плечо Герману легла тяжелая рука. Пальцы сжались клещами. Попали в болевую точку — и вместо яростного рева прозвучал какой-то всписк. Совершенно несолидный и не грозный.

— Еще раз побеспокоишь ребенка — я тебе твоими же яйцами уши заткну, — тихо сообщил шофер дядя Миша. И такая убежденность прозвучала в его голосе, что Герман вдруг как-то обмяк.

— А… это…

— Пошел вон. Мразь.

Последнее слово дядя Миша даже не произнес, а прорычал. Как здоровущая кавказская овчарка, оскалившая клыки. Еще не бросок, но уже предупреждение: «Не подходи. Живым не уйдешь».

И Герман это понял. Хрипло вздохнул — и побрел со двора.

Дядя Миша развернулся к мальчику. И обнаружил, что тот сжал кулачки. И ни слезинки в глазах.

— Ты как? В порядке?

— Да. Скажите, а где вы научились вот так…?

— Это? Чечня.

— А вы можете меня научить?

Дядя Миша… а может уже и Михаил Иванович Востриков расправил плечи. Улыбнулся. Спокойно, по-доброму, как когда-то улыбался майор Вострый.

— Зачем?

— Чтобы я мог защитить маму. И бабушку. Я знаю, я маленький. Но я буду стараться. Обещаю!

Михаил Иванович прищурился. Что-то давно сломанное распрямлялось в нем.

— Научу. Есть такой спортивный центр «Гренада». Знаешь?

— Да. Это рядом, на той улице.

— Там мой друг работает. Он меня давно тренером приглашал. Так что запиши мне телефон. Как туда устроюсь — я тебе позвоню.

— Хорошо. Теперь все будет хорошо. Я знаю.

И показалось Михаилу Ивановичу, что глаза мальчика на миг полыхнули нестерпимо синим светом. Светом неба.

Интерлюдия 1. В заповедном лесу.

Это был тот же самый лес. Та же поляна. Тот же мужчина. Не хватало только девочки с синими волосами. Вместо нее на поляне сидел самый обыкновенный рыжий лис. Сидел. А мужчина расхаживал, как дикий зверь в клетке, то и дело вскидывая руки, поводя головой и встряхиваясь всем телом. Словно пытался избавиться сам от себя.

— Как ты мог!? Как ты даже мог подумать о таком!? Зачем ты отпустил ее!?

Лис был невозмутим, как скульптура.

— Так было надо.

— Ты должен был остановить ее! Задержать!! Сказать мне!!! Ты понимаешь, что убил ее!?

— Нет.

— Что — нет!? Что — нет!?

Лис лениво повернул голову.

— Она должна пройти свой путь. А ты должен принять ее решение.

— Ее смерть!?

— Какая тебе разница!? Птица, которая не взлетит — умрет при родах. Ты все равно потеряешь ее. Раньше, позже… пара лет — разве это много?

— Скотина!

Лис зевнул и растянулся на траве во всю длину. Он сказал все, что хотел. Мудрому достаточно. А дураку — не докажешь.

Песня вторая.

Владислав Петрович.

Сима кое-как добралась до границ парка. Как оказалось, до города было достаточно далеко. И теперь она упрямо шла по обочине шоссе, загребая кроссовками пыль. Время от времени она начинала кашлять и задыхаться, но потом боль в груди успокаивалась — и девочка шла дальше. Позади остался мальчик Алёша. Она знала — все сделано правильно. Но легче не было. В сердце словно поселилась небольшая тупая иголочка — и время от времени поворачивалась, покалываясь глубоко внутри. Но — разве она могла поступить иначе?

Разве можно было не помочь ребенку?

Нельзя.

Беда в другом. Один из огоньков над сердцем — погас. Быстро и бесповоротно.

И сейчас девочке было больно.

Но… разве взлететь — легко!?

Нет!

Сима решительно откинула волосы с лица.

Осталось два человека. И она обязательно их найдет.

Взвизгнули колеса. Рядом с ней остановилась железная повозка. Лис называл их машинами. Девочка недоуменно поглядела на нее.

Из окна высунулся человек — мужчина лет сорока — пятидесяти.

— В город?

Сима кивнула. Что отвечать — она не знала.

— Садись, подвезу.

Сима недоуменно поглядела на повозку. Она не знала, как садиться в машину. Но человек сам решил за нее эту проблему. Дернул за что-то внутри — и дверь распахнулась, едва не задев девочку.

— Садись-садись. Денег не попрошу, — подбодрил ее мужчина. — У меня дочка такая, как ты.

Сима кивнула. Птица могла видеть души людей. И знала — этот человек не злой. Он действительно хочет только помочь. Не надо его обижать.

Она неловко влезла в машину, задев макушкой обо что-то металлическое. На глаза даже слезы навернулись.

— Осторожнее. Что ж ты так неаккуратно — водитель перегнулся через девочку и захлопнул дверцу.

Машина рванулась с места. В салоне Птице было тяжело. Клетка — она в любом виде клетка. Но…

— Как тебя зовут?

— Сима. А вас?

— Владислав Петрович. Откуда идешь-то?

— Из дома, — отозвалась Сима. И вдруг спросила. — Владислав Петрович, а вы — счастливы?

Мужчина неопределенно хмыкнул. Задумался. И вдруг улыбнулся.

— Сложно сказать. А что такое счастье? Вот смотри у меня дом хороший, семья крепкая, родители пока живы, они меня любят, жена вообще чудо, да и дети вроде молодцы, старший Санька, в мединститут сам поступил, говорит — хирургом буду, младшая Алинка — тоже умница. В олимпиадах участвует, хочет программистом быть. Работа вот у меня есть. Сейчас с дачи еду. Там повозиться — вообще в удовольствие…

Сима задумалась.

— Владислав Петрович, это ведь другое. А вы счастливы?

Мужчина подумал еще немного.

И пожал плечами.

— Наверное, да.

— Скажите, а взлететь вам никогда не хотелось?

Вопрос был ужасно важен для Симы. Тем более она видела — этот серьезный мужчина, встретившийся на пути, не будет отмахиваться и огрызаться. «Вот еще, глупости говоришь…». Чем-то он напоминал ей ее отца.

— Сложно сказать. В юности иногда снилось — летаю. Сейчас уж и ощущение забыл.

Сима еще внимательнее вгляделась в мужчину. А ведь и верно…

— А вы по дереву никогда резать не пытались?

Мужчина удивленно хмыкнул.

— Ишь ты, стрекоза… Пытался. Давно. Забылось уже, что и как…

— А опять начать не хотите?

— Да некогда мне этой глупостью заниматься.

Сима внимательно глядела на человека. Хорошего человека. Доброго. Или лучше сказать — не злого. И понимала — и так бывает. Человек сам оборвал себе крылья. И считает, что счастлив. А крылья ему просто не нужны. Незачем. Ног хватает. И стоит он крепко, и в небо не тянется… а крылья — были ли они?

Мужчина ведь и не помнит, как это — летать.

А она? Может ли она дать ему крылья? Имеет ли она право вернуть ему забытое?

Сима на миг задумалась. А потом улыбнулась своим мыслям. Может ли? Имеет ли право?!

Смешные вопросы.

Люди изначально созданы крылатыми. С душой, способной взлететь — и сиять. Просто они об этом не всегда знают. А синяя птица обязана помогать людям. Даже если они не понимают, что нуждаются в помощи. Помогать встать на крыло. И спрашивать тут незачем. Разве можно спрашивать слепого —