Нет, Виктор Павлыч, весёлый человек, не боюсь! Я — старушка неверующая, мне бог столько судьбы-жизни испортил, — вспомнить горестно! Так чего же готовить? Мозги есть.
Я р о п е г о в. Мозгов у нас своих избыток.
Ф ё к л а. А — не хватает завтрак заказать.
С о м о в. Послушайте, идите к жене…
Ф ё к л а. Почивает ещё.
С о м о в. Ну… Вы мешаете нам!
Ф ё к л а. Так я — ушла. А опоздает завтрак, уж не моя вина. [Уходит.]
С о м о в (раздражён). Удивляюсь, как ты можешь болтать с этой дурой!
Я р о п е г о в. Это, брат, замечательная старуха! Жизнь её — сплошная драма, но она рассказывает её в юмористическом тоне!
С о м о в. Ах, пошли ты её к чёрту!
Я р о п е г о в. Нет, ты попробуй, вообрази драму в юмористическом тоне…
С о м о в. Послушай, ты нарочно дразнишь меня?
Я р о п е г о в. Тебя вот оцарапало простодушие Терентьева, и ты уже готов! Воспринимаешь жизнь трагически.
С о м о в. Брось болтать чепуху, Виктор.
Я р о п е г о в. У тебя, брат, кислая дворянская закваска, а у меня: дед — дьякон, отец — унтер-офицер…
С о м о в. Ах, не говори пошлостей…
Я р о п е г о в. Ну, брат, классовая заквасочка — не подлость, это ты бухнул зря!
(Пауза.)
С о м о в. Геологи чересчур много открывают. Рентабельность этих открытий весьма сомнительна. Протасов сравнивает геологов с девицами, которые, торопясь выйти замуж, слишком декольтируются.
Я р о п е г о в. То есть хотят угодить властям? Я слышал, что последний доклад его — насквозь антисоветская пропаганда.
С о м о в. Чепуха! Просто он — как всегда — грубовато говорил…
Я р о п е г о в. Вообще у вас тут атмосферочка ядовитая. Это — что? Воздействие шахтинского процесса?
С о м о в. Ядовитости — не замечаю, а «самокритика» сильно растёт. Ну, разумеется, и шахтинское дело нельзя забыть. Кроме того, разлад в Кремле…
Я р о п е г о в. Возбуждает надежды?
С о м о в. Говорит о том, что товарищи трезвеют.
Я р о п е г о в. Гм? Так ли? По-моему, лучшие из них — неизлечимые алкоголики от идеологии. Идеологии у них — девяносто процентов.
А р с е н ь е в а (входит на лестницу). Лидия Борисовна дома?
С о м о в. Да. У себя. Пожалуйста…
Я р о п е г о в. Это — что?
С о м о в. Учительница, подруга жены по гимназии.
Я р о п е г о в. Какая… гм! Партийка?
С о м о в. Не знаю, не знаю! Слушай, Виктор, к завтраку приедет Богомолов…
Я р о п е г о в. Настраиваюсь благоговейно.
С о м о в. Он, вероятно, начнет говорить о фабрике Лисогонова, о её восстановлении, расширении и так далее. Я — решительно против этого. Не вижу смысла реставрировать и обогащать мелкие предприятия туземцев. Ты знаешь мою точку зрения: ориентация на европейца, на мощность… Советская власть должна вернуться к концессиям, иначе…
Я р о п е г о в (закуривая). И так далее. В общем — гениально.
С о м о в. У Богомолова — личные причины, какая-то старая связь, даже, кажется, родство с Лисогоновым. (Гудок автомобиля.) О, чёрт! Кто это?
Я р о п е г о в. Терентьев. И этот, новый, его заместитель.
С о м о в. Не очень приятная фигура.
Я р о п е г о в. Интересный парень, кажется.
[Входят Терентьев и Дроздов.]
Т е р е н т ь е в. Почтение строителям!
(Дроздов молча пожимает руки.)
С о м о в. Добрый день, Иван Иванович…
Т е р е н т ь е в. День — хорош, да вот из Москвы — нагоняй нам. Читали?
С о м о в. Нет. Где?
Т е р е н т ь е в. А — вот!
Я р о п е г о в (Дроздову). Курите?
Д р о з д о в. Спасибо.
Я р о п е г о в. Охотник?
Д р о з д о в. Балуюсь. А — как вы догадались?
Я р о п е г о в. Видел вас в лесу с ружьём.
Д р о з д о в. Ага! (Отходит в дальний угол террасы.)
С о м о в. Ну, это пустяки!
Т е р е н т ь е в (вздыхая). Самокритика, конечно…
С о м о в. Да, загибают…
(Лидия, Арсеньева — выходят из комнаты.)
Л и д и я. Может быть, ты позовёшь товарищей к себе?
С о м о в. Да. Пожалуйте, Иван Иванович.
Т е р е н т ь е в (пристально и удивлённо смотрит на Арсеньеву, зовёт). Борис — идём!
(Трое ушли. Яропегов остался, сидит на перилах.)
Л и д и я (звонит). Да, очень скучно! .В городе все недовольны, живут надув губы, ворчат, сплетничают на партийцев, рассказывают старые московские анекдоты.
А р с е н ь е в а. Город затхлый.
Л и д и я. И ни одной шляпы к лицу нельзя найти.
А р с е н ь е в а. А ты сама сделай.
Я р о п е г о в. Зато — легко потерять лицо.
Л и д и я. Вы зачем тут подслушиваете? Знакомьтесь: Виктор Павлович Яропегов, Екатерина Ивановна Арсеньева.
Я р о п е г о в. Весьма рад!
Л и д и я. Я — не умею делать шляп. И вообще ничего не делаю.
Я р о п е г о в. Это — лучше всего гарантирует от ошибок.
Л и д и я. Жалкая ирония. Вот вы, инженеры, делаете и всё ошибаетесь, и вся ваша деятельность — ошибка.
Я р о п е г о в. Совершенно так же думает Анна Николаевна. С её политико-эстетической точки зрения в сельском пейзаже церковь гораздо уместнее, чем фабрика.
(Дуняша — в дверях.)
Л и д и я. Кофе, Дуняша, кофе! И хлеба. Вы ужасно медленно спешите на звонки.
Д у н я ш а. Наверху была. [Уходит.]
Я р о п е г о в. Вы, я слышал, учительница?
А р с е н ь е в а. Да.
Я р о п е г о в. Совершенно не похожи.
А р с е н ь е в а. Это — порицание или комплимент?
Я р о п е г о в. Комплименты говорить вам я не решаюсь, да и времени для этого много требуется.
А р с е н ь е в а. Мне приятно, что вы дорожите временем.
Л и д и я. Ты, Катя, осторожнее с ним, он отчаянный ухажёр, как теперь говорят.
(Дуняша приносит кофе.)
С о м о в (кричит). Виктор!
Я р о п е г о в. Пардон (извините (франц.) — Ред.) [Уходит.]
А р с е н ь е в а. Кто это?
Л и д и я. Приятель мужа, был женат на сестре его, овдовел. Очень талантливый, забавный, пьяница, немножко — шут, нахал и бабник. Вот, если хочешь замуж…
А р с е н ь е в а. Нет, спасибо! После такой характеристики расхотелось.
Л и д и я (смеётся). Ты удовлетворена жизнью?
А р с е н ь е в а. Нет, конечно. Я даже и не представляю, как можно быть удовлетворённой в наше время.
Л и д и я (подумав). Это ты сказала что-то серьёзное, я не понимаю!
А р с е н ь е в а. Очень просто понять. Людей, для которых жизнь была легка и приятна, — не может удовлетворить то, что она разрушается, а те, кто разрушает, — не удовлетворены, что разрушается она не так быстро, как хотелось бы.
Л и д и я. Вот какая ты стала… философка! И тебе искренне хочется, чтоб старая жизнь скорее разрушилась?
А р с е н ь е в а. Да.
Л и д и я. Как просто! Да, и — всё! Но ведь ты сказала, что не партийка?
А р с е н ь е в а. Я сочувствую работе партии.
Л и д и я (вздохнув). Ты была такая… независимая! Не понимаю, как можно сочувствовать, когда все против партии.
А р с е н ь е в а. Все, кроме лучших рабочих. И ведь вот муж твой и его друг…
Л и д и я. Ну-у, муж!.. Он скрепя сердце, как говорится…
А р с е н ь е в а. Разве?
Л и д и я. А Яропегов, он, знаешь, едва ли вообще способен чувствовать, сочувствовать. Он такой, знаешь… пустой! Вот он — независим. Сочувствовать — значит, уже немножко любить кого-то, а любовь и независимость не соединяются, нет!
А р с е н ь е в а. Ты замени кого-то чём-то.
Л и д и я. Не понимаю! И — вообще — что случилось? Фабрики всегда строили.
А р с е н ь е в а. Строили, да — не те люди и не для того, для чего теперь строят. Вот тебе нравится независимость, но она будет возможна для одного только тогда, когда все будут независимы.
Л и д и я. Это и называется — утопия? Кстати: ты купалась?
А р с е н ь е в а. Да.
Л и д и я. Удивительно ты говоришь — да! Вот идёт Миша.
М и ш а. А, чёрт…
Л и д и я. Он всегда ругается.
Л и д и я. Надо сказать: здравствуйте, а он говорит: чёрт!
М и ш а. Китайские церемонии! А у вас тут гвозди торчат, взяли бы молоток да забили.
Л и д и я. Не хочу забивать гвозди! Садитесь, кофе дам.
М и ш а. Не хочу. Товарищ Арсеньева…
Л и д и я. Знаешь, товарищ Арсеньева, Миша влюблён в меня.
М и ш а. Я? В вас? Ну, уж это — дудочки! Вы даже и не нравитесь мне.
Л и д и я. Серьёзно?
М и ш а. Ну, конечно!
Л и д и я. Я очень рада, если так.
М и ш а. Да уж так! А радоваться — нечему. И — неправда, что вы рады. Интеллигенты любят нравиться, всё равно кому…
Л и д и я. Вы успокоили меня, Миша!
М и ш а. Успокоил? Эх вы… Чем это я
