вас успокоил? И вовсе вы ничем не беспокоились. Мешаете только…

Л и д и я. Я — молчу.

А р с е н ь е в а. Вы, Миша, не в духе?

М и ш а. Да что же, товарищ Арсеньева!.. Бюрократ этот, Дроздов, доски для эстрады запретил брать на стройке, как же мы расширим эстраду? Китаев разрешил, а он — нельзя! Тоска! И тоже всё шуточки шутит, как будто интеллигент какой-нибудь.

А р с е н ь е в а. Дроздов — здесь, я поговорю с ним.

Л и д и я. Пейте кофе, Миша!

М и ш а. Ладно. То есть — спасибо! И потом к занавесу надобно два полотнища пришить, а он говорит -это пустяки! Флаги истрёпанные, и мало флагов… И, говорит, вы должны действовать самообложением, а — каким чёртом мы самообложимся?

Л и д и я. Ох, Миша…

М и ш а (успокоительно). Ну, ничего! Вы сама тоже, поди-ка, здорово ругаетесь, это и по лицу видно. Без этого — не проживёшь… Мы и так за месяц утильсырья сдали на сорок семь рублей да на укреплении плотины заработали семьдесят три, так ведь на ремонт избы-читальни да по ликбезу…

(Терентьев, Дроздов, Сомов.)

Т е р е н т ь е в. Значит — так: вы едете на фабрику, я побегу взглянуть, что делают на стройке.

А р с е н ь е в а. Можно вас на пару слов?

Д р о з д о в. Всегда готов! (Идут, Миша за ними.)

С о м о в. Хотите кофе, Иван Иванович?

Т е р е н т ь е в (глядя вслед уходящим). С удовольствием. С удовольствием.

С о м о в. До свидания. (Ушёл.)

Т е р е н т ь е в. Погода-то, Лидия Петровна, а? Отличная погода!

Л и д и я. Очень хорошая погода.

Т е р е н т ь е в. Именно! Это… эта женщина — кто такая?

Л и д и я. Учительница в Селищах, подруга моя.

Т е р е н т ь е в. Та-ак. Что же это я её не видал раньше?

Л и д и я. Да она здесь только с осени и недавно воротилась из Москвы…

Т е р е н т ь е в. А вы… давно знаете её?

Л и д и я. В гимназии учились вместе.

Т е р е н т ь е в. В каком городе?

Л и д и я. В Курске.

Т е р е н т ь е в. Ага! Вот оно что!

Л и д и я, Что это вас обрадовало?

Т е р е н т ь е в. Тут… случай такой! Черносотенный городок! Я был в нём при белых.

Л и д и я. Ужасные дни!

Т е р е н т ь е в. Да, на войне страшновато. Особенно — ежели отступать. Наступать — это очень легко.

А р с е н ь е в а (возвращается). Ну, Лида, мне нужно идти в село.

Т е р е н т ь е в. Погодите-ко, позвольте… то есть — извините! Ведь вы — дочь доктора Охотникова?

А р с е н ь е в а. Да. Но я вас не помню…

Т е р е н т ь е в. Ну — где же помнить! Однако это я самый лежал у вас, в квартире, в Курске, раненый…

А р с е н ь е в а. Фёдор… забыла как! Узнать вас трудно.

Т е р е н т ь е в. Ещё бы! Почти восемь лет прошло. К тому же я тогда был Степан Дедов, а настоящее имя моё Иван Терентьев. И растолстел, всё в автомобилях живу. Вот видите — встретились, а? Чёрт знает что! Учительствуете?

А р с е н ь е в а. Да.

Т е р е н т ь е в. Так. В партии?

А р с е н ь е в а. Нет.

Т е р е н т ь е в (несколько огорчён). Почему?

А р с е н ь е в а. Сразу не расскажешь.

Т е р е н т ь е в. А я думал, что вы, после того — в партию! Ваше поведение…

А р с е н ь е в а. Ну, какое же поведение!

Т е р е н т ь е в. Однако — риск!

А р с е н ь е в а. Тогда не одна я рисковала.

Т е р е н т ь е в. Нашли бы меня у вас — пуля вам или — вешалка… Ну, а отец?

А р с е н ь е в а. Его, как врача, мобилизовали белые, а на другой день какой-то пьяный офицер застрелил его…

Л и д и я. Как ты… спокойно!

Т е р е н т ь е в. Та-ак! Хороший был человек! (Лидии.) «Вы, говорит, желаете жить? Ну, так делайте что вам велят!» (Смеётся.) Вот история! И даёт рыбий жир. Противная жидкость, да и команда эдакая: делай, что велят! А я с девятнадцати лет делал чего не велят, и мне уже было двадцать семь. В тюрьме сидел, в ссылке был, бежал, работал нелегально, считал себя совсем готовым человеком. И — вдруг: делай что велят, пей рыбий жир! Положим, кроме рыбьего жира, питаться нечем было. (Арсеньевой.) Его ведь звали Иван Константинович? Что ж, Катерина Ивановна, — по всем правилам нам следует возобновить знакомство?

А р с е н ь е в а. Я — не прочь.

Т е р е н т ь е в. Чудесно! (Лидии.) Заговорили мы вас? То есть это я заговорил…

Л и д и я. Нет, что вы! Мне интересно… Хорошо встретились вы…

Т е р е н т ь е в. Хорошо? Да, бывает.

Д р о з д о в (за террасой). Катерина Ивановна — ждём! Ваня всегда с дамами.

Т е р е н т ь е в. Это — с больной головы на здоровую.

Д р о з д о в. Ты, Ваня, с Катериной Ивановной осторожно, она человек враждебный нам.

Т е р е н т ь е в. Не верю!

А р с е н ь е в а. Не нам, а — вам, товарищ Дроздов. До свидания, Лида.

Л и д и я. Ты вечером придёшь?

А р с е н ь е в а. Нет.

Л и д и я. Приходи!

А р с е н ь е в а. Не могу, дело есть. (Идёт с Дроздовым.) Так вы не забудете?

Д р о з д о в. Всегда готов служить вам.

А р с е н ь е в а. Не мне, а ликбезу. Я в услугах ваших не нуждаюсь.

Д р о з д о в. Строго.

[Арсеньева и Дроздов уходят.]

Т е р е н т ь е в (задумчиво глядя вслед им). Ну, пойду и я. До свидания.

(Лидия одна, позванивает чайной ложкой по графину с водой.)

Д у н я ш а [входит]. Лисогонов пришёл…

Л и д и я. Вы знаете, что Николай Васильевич уехал. Пусть он идёт к Анне Николаевне.

Д у н я ш а. Он вас спрашивает.

Л и д и я. Я не могу принять его.

[Входит Лисогонов.}

Д у н я ш а (усмехаясь). А он уж кругом обошёл, старый чёрт…

Л и с о г о н о в. Разрешите, уважаемая…

Л и д и я (встаёт). Что вам угодно? Я чувствую себя плохо.

Л и с о г о н о в. Все, все плохо чувствуют себя! Местность нездоровая, болото близко, — местность эта не для интеллигентных людей… Рабочие, конечно…

Л и д и я. Вы именно ко мне, да?

Л и с о г о н о в. Именно-с! Вот вы на спектакле сожаление выразили, что теперь нельзя достать кружев старинных. Действуя по симпатии, всё можно достать! И вот-с мамаши моей кружева желал бы преподнести…

Л и д и я. Простите, я должна… распорядиться… [Уходит]

Л и с о г о н о в (прячет кружева, ворчит). Дура, дура… (Надулся, покраснел.)

(Анна Сомова, Титова.)

А н н а. Здравствуйте, Евтихий Антонович!

Л и с о г о н о в. Нижайшее почтение!

Т и т о в а. Чего в карман прячешь, Евтихий, человек тихий?

Л и с о г о н о в. Платок.

Т и т о в а. Двадцать лет человека знаю и — хоть бы что! Замариновался, как гриб в уксусе.

Л и с о г о н о в. В слезах замариновался.

Т и т о в а. Чужих слёз ты много пролил, это известно!

Л и с о г о н о в. Любишь ты, Марья Ивановна, насмешки…

Т и т о в а. А что мне любить осталось?

А н н а. Лидия сказала — кружева продаёте?

Л и с о г о н о в. Я? Нет. То есть я хотел… но могу и продать.

А н н а (рассматривает кружева). Русские…

Л и с о г о н о в. Не знаю-с. (Титовой.) Нам, обойдённым людям, смеяться друг над другом не следовало бы.

Т и т о в а. Разве я со зла смеюсь? Я — от удивления. Гляжу вот на тебя, сома, и — смешно: как это сом допустил, что ерши на сухое место загнали его и стал он ни рыба, ни свинья?

А н н а. Марья Ивановна грубовато говорит, такая у неё манера, а говорит она всегда умно.

Л и с о г о н о в. За это, за ум и прощается ей…

Т и т о в а (рисуясь). И на пролетариев смотрю — удивляюсь! Ах ты, думаю, пролетариат, пролетариат, и куда ты, пролетариат, лезешь?

Л и с о г о н о в. Н-да… Величайшие умы и силы, от Христа до Столыпина, пробовали жизнь по-новому устроить…

А н н а. Надолго испортили жизнь.

Т и т о в а. А, бывало, придёшь к частному приставу, дашь ему кусочек денег, скажешь: «Ах, какой вы чудный!» Верит, идиот, и способствует.

А н н а. В полиции офицера гвардии служили…

Л и с о г о н о в. И все были сыты…

Т и т о в а. И везде, на всех видных местах, благожелательные идиоты сидели…

А н н а (обиженно). Но — почему же идиоты?

Т и т о в а. Так уж теперь считают их, а они, конечно, просто благожелательные были. Я хорошо