деле, товарищ Китаев, вспомни-ко, — кто ты…
К и т а е в. Я помню!
Д р о з д о в. Не забывай. (Троерукову.) Вы что тут?
Т р о е р у к о в. Спевка будет здесь.
(Китаев и Троеруков скрываются за углом дачи. Дроздов, посмотрев на Крыжова, идёт к террасе. Встречу ему Терентьев.)
Т е р е н т ь е в. Ну, что он?
Д р о з д о в. Спит.
Т е р е н т ь е в. Значит: решили — завтра в Москву его?
Д р о з д о в. Ну да. Ты Китаева хорошо знаешь?
Т е р е н т ь е в. Вовсе не знаю. Он сюда недавно прислан.
Д р о з д о в. Дурак он, кажется.
Т е р е н т ь е в. А что?
Д р о з д о в. Чего он возится с этим учителем пения?
Т е р е н т ь е в. Учитель-то, похоже, полуумный. Кстати, Дроздов, ты за Арсеньевой ухаживаешь…
Д р о з д о в. А кому это вредно?
Т е р е н т ь е в. Ты ведь это так, для развлечения…
Д р о з д о в (усмехнулся, напевает).
Эх ты, моя белая,
Что ты со мной сделала?
Т е р е н т ь е в. Погоди, я — серьёзно! Она мне вроде как бы жизнь спасла…
Д р о з д о в. Рассказывал ты. Тогда они ещё плохо понимали нас, потому, изредка, и спасали. Если ты серьёзно, так — гляди, не ошибись…
Т е р е н т ь е в. Я, брат, года три бредил о ней… даже вот не женился. Может быть, это достойно смеха… Ты, конечно, моложе меня, красивый.
Д р о з д о в. Ну, ладно…
Т е р е н т ь е в. Так что… вот! Понимаешь эту штуку?
Д р о з д о в. Ладно, понял. Человек она как будто хороший, работница на все руки…
Т е р е н т ь е в. Образованная.
Д р о з д о в. Всё это так! Но не нравится мне приятель её, этот учитель пения, малосольная морда.
Т е р е н т ь е в. Он ей — не приятель, и говорит она о нём нехорошо.
Д р о з д о в. А что — нехорошо?
Т е р е н т ь е в. Ты лучше сам спроси её.
Д р о з д о в. Мы живём среди хитрого народа, словам надо верить осторожно.
(Людмила вышла, ставит на стол две бутылки пива, стаканы.)
Л ю д м и л а. Вы что же — откупорили бутылки, а — не пьёте? Испортится.
Т е р е н т ь е в. Это — да!
Д р о з д о в. Вчера у Сомова был большой буржуазный выпивон и разъедон. Жена его, эдакая — просят руками не трогать — в платье сопливенького цвета. Какая-то толстуха в красном… как мясная туша. Троеруков на скрипке пилил, рояль балабонила. Я шёл мимо около полуночи, эх, думаю…
Т е р е н т ь е в. Пускай веселятся, лишь бы честно работали…
Д р о з д о в. Честно! Сие последнее есть самое главное, как говорил один товарищ у нас в кружке… лет пятнадцать тому назад…
Т е р е н т ь е в. Тебе — сколько?
Д р о з д о в. Тридцать три. Шахтинский процесс…
[Входит Миша.]
М и ш а. Товарищ Дроздов, — за Селищами раненого нашли…
Л ю д м и л а. Сашу Осипова?
М и ш а. | Неизвестно ещё…
Д р о з д о в. | Почему ты думаешь, что Осипова?
Л ю д м и л а. Он говорил мне, что грозят избить его…
Д р о з д о в. Кто?
Л ю д м и л а. Да — не знаю я!
Д р о з д о в. Ну, надо ехать…
Л ю д м и л а. Наверно, наверно, Сашу Осипова…
Т е р е н т ь е в. Не кричи! Ещё не установлено.
Л ю д м и л а. У вас — всё не установлено! И кто клуб поджигал, и кто Маше Валовой голову проломил.
М и ш а. Я — с вами, товарищ Дроздов, — можно?
К и т а е в (идёт). Почему шум?
Л ю д м и л а. Осипова Сашу избили.
К и т а е в. Хулиганил, наверно…
Л ю д м и л а. Врёте!
(Крыжов проснулся, слушает, набивая трубку.)
К и т а е в. Почему — вру?
Л ю д м и л а. Он про вас в стенгазете писал, вот почему!
К и т а е в. Кто под пулями гулял, тому стенгазета — муха!
К р ы ж о в. Убили кого-то?
Т е р е н т ь е в. Рабкора ранили.
К р ы ж о в. Эта мода и у нас есть. У нас сразу видно: кто рабкора считает врагом, доносчиком — значит, это чужой человек, не наш.
Л ю д м и л а. Ай, как хочется мне туда!
К р ы ж о в. На покойника поглядеть?
Л ю д м и л а. Да — не покойник…
К р ы ж о в (с упрямством старика). В покойнике ничего интересного нету. (Китаеву.) Дремал я тут, слышал, экую чепуху городил ты, парень!
К и т а е в. Ты — стар, тебе моих мыслей не понять!
К р ы ж о в. Где понять! Глупость — трудно понять. А этот, который с тобой балагурил, — поп, что ли?
К и т а е в (отходит). Не любишь молодых-то?
К р ы ж о в. Зачем? Молод да умён — два угодья в нём. Осердился. Вот теперь, отдохнув, я бы поел…
Т е р е н т ь е в. Идём.
Л ю д м и л а. Ну вот, нашли время…
(Уходят. Китаев пьёт пиво. Появляется Троеруков.)
Т р о е р у к о в. Опаздывают певцы.
К и т а е в. Придут. Петь — не работать, придут!
Т р о е р у к о в. Вы, товарищ Китаев, шофёром были?
К и т а е в. Кто тебе сказал?
Т р о е р у к о в. Не помню.
К и т а е в. Ну, а если — был, так — что?
Т р о е р у к о в. Правда, что шофёр так может срезать человека крылышком автомобиля, что никто не заметит?
К и т а е в (пристально разглядывая его). И человек этот — не заметит?
Т р о е р у к о в. О нём — речи нет.
К и т а е в. Так. А… зачем ты спрашиваешь?
Т р о е р у к о в. Чтобы знать. Меня ловкость интересует. И — не верю, что это можно сделать безнаказанно.
К и т а е в (не сразу). Ты — чему учишь? Петь?
Т р о е р у к о в. Да.
К и т а е в. Ну и — учи! Автомобиль тебя не касается.
Т р о е р у к о в. И — хорошо! А то — коснётся крылышком, и — нет меня!
К и т а е в (смотрит на него). Это… какая же мелодия в башке у тебя?
Т р о е р у к о в. Это просто любопытство. Вот, начинают собираться наконец! Товарищи! Сильно опаздываете…
(Идут: Дуняша, ещё две девицы, двое рабочих.)
К и т а е в (посмотрев на них, берёт бутылку пива). Предлагаю выпить! Кто — за? Кто — против? Воздержавшихся — нет? Принято единогласно… (Наливает, пьёт.)
(Собрались певцы. Дуняша и Людмила запевают.)
Вдоль да по речке,
Вдоль да по Казанке
(Китаев подошёл и тоже поёт. На террасе — Крыжов, хохочет, притопывая ногой. Терентьев, Арсеньева, глядя на него, тоже смеются.)
К и т а е в. Эх, мать честная! Здорово, ребята! (Кричит.)
А мы его по макушке
Бац, бац, бац!
ТРЕТИЙ АКТ
У Сомовых. Та же терраса. Поздний вечер. Луна. Л и д и я — в кресле. Я р о п е г о в — шагает мимо неё.
Я р о п е г о в. Допустим, что ты говоришь правильно…
Л и д и я. Говори мне — вы! Тут свекровь ходит.
Я р о п е г о в. Несёт дозорную службу.
Л и д и я. И вообще — довольно! Всегда говори со мной на вы!
Я р о п е г о в. Слушаю. Итак — допустим, что ты — пардон, вы рассуждаете правильно. Но у меня другой рисунок души, и я совершенно не выношу драм.
Л и д и я. У тебя — нет души.
Я р о п е г о в. Решено говорить на вы…
Л и д и я. Тише!
(Дуняша подаёт Лидии стакан молока.)
Л и д и я. Спасибо. Теперь вы свободны… Вот у Дуняши — есть душа. Она презирает всех нас.
Я р о п е г о в. Разве душа — орган презрения?
Л и д и я. Орган честных чувств. Дуняша честная с людьми.
Я р о п е г о в. Какой-то писатель проповедовал честность с собой. Это что-то вроде собаки, — собаки, которая водит слепого.
Л и д и я. А вы — не честный.
Я р о п е г о в. Спасибо. И — Сомов?
Л и д и я. Вы — все!
Я р о п е г о в (закуривая). Виноваты предки. Чёрт их научил избрать местом жительства этот идиотский земной мир! Представьте огромный арбуз, намазанный маслом. Страшно неудобно человеку стоять на нём, — скользишь направо, налево, вперёд, назад.
Л и д и я. Вы глупо шутите!
Я р о п е г о в. Может быть. Но — безобидно.
Л и д и я. С вами не стоит говорить о серьёзном.
Я р о п е г о в. Это — верно, ибо: что есть истина?
Л и д и я. Я думаю, вы кончите самоубийством.
Я р о п е г о в. Н-ну… едва ли!
Л и д и я. Или — сопьётесь.
Я р о п е г о в. Это — возможно.
Л и д и я. Вы вообще несчастный человек.
Я р о п е г о в. Не
