Идите, Миша, выпейте водки…
М и ш а. Да я — не пью!
А р с е н ь е в а. Грудь и ноги разотрите, а то простудитесь.
М и ш а. Никогда в жизни не простужался…
Д у н я ш а. А ты — иди! Не форси…
М и ш а. Ух, надоели! Что я — барышня?
[Миша и Дуняша уходят.}
Л и д и я. Какой славный мальчик!
Т е р е н т ь е в. У нас — сотни тысяч таких козырей. Недавно одного кулаки подстрелили, в правую сторону груди насквозь. В больницу его без сознания привезли, а пришёл в себя — первое слово: «Долго хворать буду?» Он, видите, к приёму на рабфак боится опоздать, — вот в чём штука! Молодёжь у нас отличной продукции. Конечно, есть и брак, так ведь «в семье не без урода», а семейка-то великовата!
Л и д и я. Сыро становится. Катя, ты не зайдёшь ко мне?
А р с е н ь е в а. Нет. В шесть утра еду в город, надо кое-что приготовить, там районная конференция учителей.
Т е р е н т ь е в. А мне пора к дому. Будьте здоровы!
Л и д и я. Доброй ночи. Ты — надолго?
А р с е н ь е в а. Дней на пять.
Т е р е н т ь е в. Вы, Катерина Ивановна, штучку эту разберёте мне?
А р с е н ь е в а. Да. Я уже сделала это.
Т е р е н т ь е в. Отлично!
[Арсеньева и Терентьев уходят.]
(Лидия села на скамью у террасы, вынула папиросу, но, изломав её, швырнула прочь.)
С о м о в (через перила). Сыровато, ты бы шла домой.
Л и д и я. Принеси мне шаль.
(Идут Анна Сомова, Титова.)
Т и т о в а. Ведь они — как действуют? Тут у одного мужика, вдовца, дочь заболела…
А н н а. Да, да, у Силантьева, знаю!
Т и т о в а. Так они её просто похитили и увезли — будто бы в санаторию…
А н н а. Ужас!
Т и т о в а. Положим, она — комсомолка.
А н н а. Полный произвол… Это вы, Лидия?
Л и д и я. Как видите — я.
А н н а. Николай — дома?
(Сомов бросает шаль из окна.)
Т и т о в а. Здравствуйте, строжайший человек!
С о м о в. Моё почтение.
А н н а. Пойдёмте ко мне, сыграем.
Т и т о в а. С удовольствием. Чайком угостите?
А н н а. Конечно, если горничная соблаговолит. Вы знаете, мы зависим от прислуги…
[Анна и Титова уходят.]
С о м о в (жене). Иди сюда, упрямая! Сыро же! (Лидия идёт. Сомов встречает её на террасе, обнял.) Ты была с Терентьевым и Арсеньевой? Добродушный мужик. Что он говорил?
Л и д и я. Так много, что половины я не поняла, а другую не помню. Там Дуняша и его племянница пели — «Потеряла я колечко», — смешные слова, но очень грустили песня.
С о м о в. Глупая песня. А что такое эта Арсеньева — в конце концов?
Л и д и я. Она удивительно просто и веско говорит — «да!» И «нет» тоже веско.
С о м о в. Ну, это ты что-то из забытых пьес Ибсена! Скажи, ты не чувствуешь, что она плохо влияет на тебя?
Л и д и я. Плохо? Почему?
С о м о в. Ну… Наводит грустные мысли — и вообще…
Л и д и я. Нет, я этого не чувствую. А грустные мысли… Вот зеркало наводит их на меня.
С о м о в. Это — чепуха. Ты нисколько не изменилась, даже стала красивее.
Л и д и я. Спасибо! Но мне кажется, что «потеряла я колечко…»
С о м о в. И это — чепуха. Я тебя люблю не меньше. Я очень люблю тебя.
Л и д и я. Я — не о любви, а о том колечке, которое связывает с жизнью…
С о м о в. Ну, вот! Вот это — несомненно от Арсеньевой…
Л и д и я. Как… торопливо ты сказал, что очень любишь меня.
С о м о в. Ох, ты опять впадаешь в этот твой новый тон! Знала бы ты, как это неуместно! Нет, тебя необходимо поскорее отправить за границу. Я думаю сделать это осенью…
Л и д и я. А я — хочу за границу?
С о м о в. Это тебя развлечёт. Даже если и не хочешь — нужно ехать. Это удобнее.
Л и д и я. Для кого?
С о м о в. Для тебя. Я же говорил тебе, что возможны крупные события. Это — между нами, и ты, пожалуйста, не откровенничай на эту тему с учительницей…
Л и д и я. А — на другие темы?
С о м о в. Вообще я прошу тебя держаться с ней осторожно, особенно в тех случаях, если она начнёт что-нибудь выспрашивать. Она выспрашивает?
Л и д и я. Она рассказывает, выспрашиваю я.
С о м о в. О чём?
Л и д и я. О пионерах, комсомольцах, о ликвидации безграмотности…
С о м о в. Тебе это интересно?
Л и д и я. Я не понимаю — какие радости находит в этом молодая, красивая женщина? Арсеньева — находит.
С о м о в. Это — радость нищих духом, Лида.
Л и д и я. А я — не нищая?
С о м о в. Что за вопрос? Конечно — нет!
Л и д и я. Приятно знать. Но — каким скучным голосом сказал ты это!
С о м о в. Оставь этот… нелепый тон!
А н н а (из комнат). Коля, ты не помнишь кличку собаки вице-губернатора?..
С о м о в. Что такое?
А н н а [входит]. Ах, прости! Как ты кричишь! Я забыла кличку собаки Туманова, которую ты так любил.
С о м о в. Джальма! Джальма…
А н н а. Мерси. Вы, кажется, ссоритесь?
С о м о в. Ничуть. С чего ты взяла?
А н н а. Очень рада, если ошибаюсь. Вы оба так нервничаете последнее время. Это — нездорово. (Ушла.)
(Сомов сердито закуривает.)
Л и д и я. Продолжай.
С о м о в. Да. Так вот — неизбежны крупные события…
Л и д и я. Война?
Л и д и я. И — снова революция?
С о м о в. Почему — революция? Переворот, хочешь ты сказать…
Л и д и я. Ну да, — революция назад. Контрреволюция?
С о м о в. Это пустое слово — контрреволюция. Я говорил тебе: жизнь борьба за власть… за прогресс, культуру…
Л и д и я. Да, да, я помню. Ты говорил это, когда мы были близки…
С о м о в. Не выдумывай! Ты мне всё так же близка.
Л и д и я. В спальне.
С о м о в. Ты хочешь понять меня?
Л и д и я. О, давно хочу!
С о м о в. Ну, так — пойми! Рабочие захватили власть, но — они не умеют хозяйничать. Их партия разваливается, массы не понимают её задач, крестьянство — против рабочих. Вообще — диктатура рабочих, социализм — это фантастика, иллюзии, — иллюзии, которые невольно работой нашей поддерживаем мы, интеллигенты. Мы — единственная сила, которая умеет, может работать и должна строить государство по-европейски, — могучее, промышленное государство на основах вековой культуры. Ты — слушаешь?
Л и д и я. Конечно.
С о м о в. Власть — не по силам слесарям, малярам, ткачам, её должны взять учёные, инженеры. Жизнь требует не маляров, а — героев. Понимаешь?
Л и д и я. Это — фашизм?
С о м о в. Кто тебе сказал? Это… государственный социализм.
Л и д и я. Фашизм — это когда у власти маленькие звери, чтоб ими питались крупные? Нужно, чтоб мелкие звери были жирные?..
С о м о в. Что за чепуха! Откуда это?
Л и д и я. Виктор сказал.
С о м о в. Виктор? Чёрт… Но — ты же видишь: он — человек пьяный, он морально разрушается, он уже ничего не понимает в действительности…
Л и д и я. Ты — крупный?
С о м о в. Что?
Л и д и я. Ты — крупный зверь?
С о м о в. Послушай, Лидия, — что ты говоришь? Что с тобой?
Л и д и я. Я — не знаю. Как ты побледнел, и какие злые глаза у тебя…
С о м о в. Я спрашиваю… Я должен знать — что с тобой?
Л и д и я. Я — сказала: не знаю. Но мне кажется, что ты… двоедушен и что этот противный старик, и волосатый Изотов, и горбун — вы все двоедушные… Подожди, не хватай меня. Я должна бы говорить иначе, но у меня нет сильных слов, нет сильных чувств.
С о м о в. Ты становишься истеричкой — вот что! Это — потому, что у тебя нет детей.
Л и д и я. Детей не хочешь ты…
С о м о в. И потому, что ты уже не любишь меня… я — знаю!
Л и д и я. Ничего не знаешь! Ни-че-го! Всегда бывает так: когда я говорю с тобой как с человеком — ты ведёшь меня в спальню.
С о м о в. Неправда!
Л и д и я. И во всех романах — так: она заговорила с ним как с другом, а он сказал: раздевайся!..
С о м о в. Стой, Лидия! Довольно! Слушай и — пойми. Ты… не глупа, ты должна понять. Молчи!.. Я двоедушен? Да! Иначе — нельзя! Невозможно жить иначе, преследуя ту великую цель, которую я поставил пред собой. Я — это я! Я — человек, уверенный в своей силе, в своём назначении. Я — из племени победителей…
С о м о в. Роль побеждённого, роль пленника — не моя роль! Богомолов старый идиот…
Л и д и я. Ты хочешь быть вождём, Наполеоном? Очень крупным?
С о м о в. К чёрту…
Л и д и я. Не кричи…
С о м о в. Лидия! То, что ты сказала, имеет для меня… огромное значение… Тебе надули в уши… Тебя хотят сделать врагом твоего мужа…
Л и д и я. Нет, Николай, ты — не крупный…
С о м о в. Не смей шутить!
Л и д и я. Да — не кричи же!
С о м о в. Ты
