те скалы, на которых были клочья его кожи, его кровь. И удивительное дело — я люблю смотреть, встречаться с этими окровавленными камнями. — Я вспоминаю сплошную боль — и прорывавшиеся минуты горячей страстности — и светлый образ ребенка, — его беззаботный взгляд середь скорбей и нескладицы, — и я с любовью гляжу на сад, на аллею, по которой ходил с ним.
Зачем никто не догадался, сколько любви осталось во мне — сколько насильно обращено мне назад.
Даже она забыла это на время — и вспомнила потом… А N
Сознается в вине только сильный. Скромен только сильный, прощает только сильный… да и смеется сильный, часто его смех — слезы.
…Опять приближается страшная годовщина — смерти детей. Сколько раз хотел я записать для себя — для детей — эти дни, эти ночи, страшное 4 декабря — нет, не могу. Разве новое несчастие станет между им и воспоминанием. Свежая боль — осадит прошедшую.
2 декабря 1869. <Ницца.>
Выздоровление Т<аты> меня больше облегчает, чем радует, — впереди завеса, все черно, и я не могу ни обманывать себя, ни понять, в чем мы не согласны. Мы сложились разрушителями;
612
наше дело было полоть и ломать, отрицать и иронизировать. Мы и делали его. А теперь, после 15—20 ударов, мы видим, что мы ничего не создали, не воспитали. Последствие непростительно — нигилизм в окружающих людях в отношении к семье, к детям.
Вопреки опытам, я имел в Т<ату> веру, основанную на симпатии и психическом сходстве с N
В детях главное — жизнь, — О<льга>, Л<иза>.
Поздно действовать силой и авторитетом после того, как мы подпилили их. Я не могу по праву остановить О<льгу>, потому что не верю в право.
И вот я остаюсь раз, другой свидетелем, который видит тройную ошибку — и не может остановить, как болезнь пьяницы,
3 декабря 1869. Ницца.
Я думал, что новых ударов не будет… Жизнь, словно утомленная порогами, пошла покойнее — и вдруг новый обрыв — и какой!..
613
НЕОКОНЧЕННЫЕ
НАБРОСКИ
615
ФРАГМЕНТЫ
В ДРУГУЮ СТОРОНУ 1
Я так же мало могу отстать от привычки записывать на дороге встречное, поперечное всякий раз, когда это встречное останавливает, как от привычки смотреть раскрытыми глазами. В моих «Швейцарских видах» один из наших друзей нашел что-то усталое, скучное… Может, в них и есть что-нибудь такое… но это не всё; глаза старого приятеля до того сосредоточены на одну точку, что все, выходящее из нее, больше мешало ему, чем занимало.
Это особенность всех религий. Раскрывая свои нервные пропасти и глубины, религия исподволь заколачивает окно за окном в душе — и там, где нельзя было не оставить отверстия, вставляет в него цветные стекла, чтоб суетная жизнь за стенами церкви не развлекала. Развлечение внешним и шум жизни мешает мономании.
Я придерживаюсь моего старого учителя Шиллера.
Sollst ins Breite dich entfalten,
Soll sich dir die Welt gestalten, —
говорит Шиллер.
Ну, а если, зачерпывая из разных ручьев и прудов, в самом деле мало выходит путного — конечно, моя вина: или ковш мал или рука дрожит…
Голландия — образчик Европы доиндустриальной — тяжелое aparté — остров не остров — но не так пошлое, как втасканная Белгия. (Зачем она отделилась?) В людях больше добродушия, бедные люди живут лучше. Клики дураков моде — как в Лондоне; эскроков, как в Париже, не заметно. Посторонние обращаются гуманно с иностранцами в вагонах. Француз, особенно парижский, воспитавшийся на ужасе перед шпионами, меньше говорит с посторонним, чем англичанин, — он считает провинциалом говорящего.
В Голландии на пароходах и железных дорогах знакомятся скоро. Говорят они совершенно смело, не боясь нисколько властей.
Города и здесь перерастают свое назначение — они не строены для такого количества людей, новый век с своими потребностями не укладывается в них. Что были города прежде, это ужасом видно по остановившимся.
Большая беда, если Германия поглотит Голландию. Она сгубит ее оригинальность, в которой она довольна и может перейти в республику очень легко. Пусть она останется образазчиком старых городов времен Renaissance — рядом с идеалами будущего это недурно. Здесь купцы, батраки и крестьяне — элемент комми, индустриала меньше представлен. Свободны они по нравам, как старые кантоны Швейцарии, — по привычке и инстинкту, вероятно, могут делать глупые несправедливости, но систематически полицейского государства из них не сделаешь.
617
Граница потеряла свой характер. Девон в 1860. Да и Париж потерял. Речь Гадемана. Нрав<ственная> стертость Парижа — лучшая децентрализация. Провинции не понимают еще этого. Апельсины и яблоки — то же в Пиэмонте.
Опять все идет своим чередом даже в Константинополе. Выжиданье — леченье внутренними средств<ами> или хирургия. — Сила мира сего — величайшая глупость и вздорные интересы.
Traître, où dois-je aller?
Carnot.
Partout où tu veux, imbécile
Fouché61[ 61 ].
«Sire, rien n’est impossible pour vous — vous avez voulu faire de mauvais vers et vous avez réussi».
Boileau.
618
En 1864 j’étais dans une ville éloignée de France. Un réviseur, inspecteur, je ne sais quoi, vint du Ministère de l’Instruction publique — reviser les lycées, écoles… Dans un pensionnat il assistait au dîner des enfants. Très content de tout, il dit au directeur que néanmoins il a sur le cœur de lui faire une toute petite observation. Le directeur se courbe — attend. L’employé du ministère lui dit: «Voyez-vous, tout était très bien. Mais remarquez aujourd’hui ce n’est pas une journée fériée, et on a donné aux enfants après leur repas — des oranges. Tandis que c’est nommément dit dans les prescriptions ministérielles de donner tous les jours des pommes — et seulement la journée de fête des oranges».
— Monsieur, — dit le directeur, — j’ai une seule excuse que je voudrais faire valoir. C’est que chez nous les pommes sont chères et les oranges ne coûtent presque rien.
— C’est une considération — j’en conviens, — reprit le reviseur… — mais enfin… Nous n’avons pas le droit de faire des changements dans une instruction gravement pesée et approuvée par les autorités compétentes, dans tous les cas vous feriez mieux de vous y conformer.
ПEPEВОД
^ 1864 ГОДУ Я НАХОДИЛСЯ В ОДНОМ ИЗ ОТДАЛЕННЫХ ГОРОДОВ ФРАНЦИИ…>
В 1864 году я находился в одном из отдаленных городов Франции. Ревизор, инспектор, не знаю кто именно, прибыл из министерства просвещения — ревизовать лицеи, школы… В одном пансионе дети обедали в его присутствии. Весьма довольный всем, он сказал директору, что ему все же хотелось бы сделать одно совсем небольшое замечание. Директор склонился в ожидании. Чиновник из министерства сказал: «Видите ли, все было очень хорошо. Но заметьте, сегодня не праздничный день, а детям дали после еды апельсины. В то время как в министерских предписаниях точно указано — давать детям в будни яблоки и только в праздничные дни — апельсины».
— Милостивый государь, — сказал директор, — у меня есть лишь одно извинение, которое я просил бы принять во внимание. Дело в том, что у нас яблоки дороги, а апельсины почти ничего не стоят.
— Это уважительная причина, — отвечал ревизор. — Но все же. мы не имеем права вносить изменения в инструкцию, тщательно обдуманную и одобренную и одобренную компетентным начальством, и вам во всех случаях было бы лучше с нею сообразоваться.
ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНЫЕ СТРОКИ ОТКРЫТОГО ПИСЬМА ЖЮЛЮ БАРНИ>
et recevez mes desires sincères pour la réussite la plus large, la plus pratique de l’œuvre que vous inaugurez.
3 sep
и примите мои искренние пожелания самого широкого, самого практического успеха придпринятому вами делу.
3 сен<тября> 1867. Ницца.
620
<АВТОБИОГРАФИЧЕСКАЯ ЗАПИСЬ 1867 г>
55 <лет> 1812. 25 марта 1812—1833 — дома
21 <год>
1834 — в тюрьме
22 <года> 1835—1840 в ссылке В Вятке и Владимире
28 <лет>
1841—29 <лет> — в Петер<бурге>
1841—30 <лет> — в Новгороде 1843—1846 в Москве
48 — в Риме
49 — в Париже 1850 — в Париже
40 <лет>
51—52 — в Ницце 53—64 — Лондон
65 — в Канне
66 — Женева
67 — Ницца
621
<НАБРОСОК НЕОСУЩЕСТВЛЕННОГО ИЗДАТЕЛЬСКОГО ПЛАНА>
В приложениях — брошюры и статьи:
Bx Воспоминания из англ<ийской> 1) Письмо к Мишле. жизни — «Искра».
2) Письма к Линтону.
«Из Англии» в «СПб. вед<омостях>». 3) «La France ou l’Angleterre?»
4) Объявление и пр. в «Десятилетии тип<ографии>» 1863.
5) Предисл<овия> к «Екатерине II», к «Рыбакам».
6) Пред<исловие> к Лопухину.
О «Renaissance» Мишле. 7) Письмо Риберолю
«Charlotte Gorday». Кине
8) Огар<ева> восп<оминания> о
Лахтине Кавказ<ские воды>
Nouv
«Москва и Петерб<ург>» — «Колокол».
«Новгород Велик<ий> и Владимир-на-Клязьме» — «Пол<ярная> звезда», 1—212. «Beau masque». 1. Нача<ло?> Караз<ина?>
2. Дашкова
3. Гари<бальди?>
4. Прощ<айте!>
621
<ЗАМЕЧАНИЯ НА РУКОПИСИ Н. И. ОГАРЕВА «ОТВЕТЫ СТАРОМУ ДРУГУ»>
К словам: «Заключение ясно: прежде разрушения старого политического построения, основанного на сословности (т. е. на экономическом промахе <курсив Герцена> — как ты очень хорошо выразился), новое политическое построение на экономическом основании — невозможно».
Нет, сословность не промах, а возраст. Первые зубы — не промах — а выпасть должны.
К цитируемым Огаревым словам Герцена: «Следует ли толчками возмущать творческую тишину внутренней работы, инкубации, беспрерывной, неуловимой?»
Может дурно сказано — следует «очевидной», «явнобрачной» — не подлежащей сомнению.
К словам: «Я не вижу в историческом ходе рода людского этой беспрерывной <курсив Герцена>, неуловимой инкубации?»
Я не говорил о беспрерывности, а говорю о теперичнойминуте.
К тексту: «Контовское деление на эпоху теологическую, эпоху метафизическую и эпоху позитивную (положительного знания или понимания) может нам очень нравиться; но если ты на историю взглянешь совсем позитивно — где ты найдешь (по части сознания) „от начала века» что-
623
едва с ними связанными — то пережившими старую мысль, то не дожившими до новой. Позитивное знание только теперь начинается и должно вести к своей особой, так сказать, небывалой, методе, которая и теперь еще неясно установилась. Где ты найдешь хотя в древнем мире что-нибудь, кроме перемешанных теологий и метафизик? Гомеровские боги, существующие рядом с развитием аристотелевской метафизики! Римское право ты, конечно, не примешь за положительную философию. Оно представляет самую сложную и сухую метафизику».
Всё это очень хорошо, но относится к Вырубову, а не ко мне.
К словам: «Я не вижу в истории ни одного примера такого развития понимания, которому властвующее меньшинство уступало бы добровольно».
Да и пониманья истории вовсе не было.
К словам: «Подвинулись ли мы в 1869 году настолько, чтобы развитие народного понимания могло идти как координата с народным терпением? Или прежде должно лопнуть народное терпение (не дошедши еще до
