письме к нему же, что «продол<жение> о Рылееве вчера послал из Цюриха».

В Kl, № 11 от 15 августа 1868 г. были помещены следующие исправления: «Errata. Dans le № 10 du Kolokol (15 juillet 1868), page 144, colonne le il est imprimé: la sainte bibliothèque, lisez: la société biblique; page 147, colonne 2e, ligne 29e, il a été ommis parmis les prénoms des exécutés celui de Kahovsky: Pierre» (наст. том, стр. 202, строки 3—4 и стр. 214, строка 7 — см. исправления на стр. 490 наст. тома). Сохранился набросок первой поправки, сделанный Герценом на обороте обрывка автографа «Etudes historiques…», сопровожденного пометой: «NB. Совершенно ясно société« (ЦГАЛИ. ф. 2197, оп. 1, ед. хр. 195, л. 35 и 35 об.).

В текст внесены также следующие исправления:

Стр. 190; строка 26: à l’armée вместо: de l’armée

Стр. 210, строка 7: le comte <граф> Tchernychoff вместо: le prince <князь> Tchernychoff (ср. строку 13 — le comte Tchernychoff)

Стр. 212, строка 18: sous escorte вместо: sans escorte

Кроме того, в главе I. «L’empereur Alexandre Ier et V. N. Karazine» изменена нумерация подглавок, начиная с «Le marquis Poza» (в Kl по недосмотру сохранилась нумерация «La Cloche», хотя подглавка II «La Lettre» в сокращенном виде была включена Герценом в подглавку I. «Don Carlos»).

«Исторические очерки о героях 1825 года…» — последнее произведение Герцена о декабристах. Возвращаясь в 1868 г., на страницах «Ко1око1», к истории развития русской революционной мысли, Герцен, прежде всего, ставил перед собой задачу выступить против господствовавших в западноевропейской буржуазно-либеральной публицистике второй половины шестидесятых годов представлений о России как об оплоте реакции, как о стране

беспробудного «туранского» раболепия, чуждой свободолюбивых стремлений и традиций (см. в наст. томе статьи «L’imbroglio» и «Communisme russe»).

Знакомя западноевропейского читателя с материалами по истории декабристского движения, Герцен в предисловии к циклу подчеркивал, что традиции передовой общественно¬политической мысли определились в России еще в конце XVIII столетия. Русские люди — хотя это был очень ограниченный круг — сочувственно относились к событиям и идеям французской революции 1789 — 1795 гг. В частности, Герцен особо выделяет участие в событиях 1789—1790 гг. графа П. А. Строганова, «любимого ученика» последнего «великого республиканца» во Франции Шарля Жильбера Ромма, осужденного на смерть термидорианским Конвентом.

Стремясь воссоздать перед европейскими читателями историю развития революционных идей в России еще с времен масонских лож, Герцен

766

видит преемственную связь между просветительской деятельностью Новикова (ср. статью «Nos grands morts commencent à revenir» — наст. том, стр. 318—320), Радищева, «проповедовавшего освобождение крестьян» и показавшего «ужасы самодержавия», В. Н. Каразина и «святых мучеников 14 декабря».

Декабристы всегда были для Герцена не столько историей, сколько боевым политическим знаменем, примером героического подвига, образцом для подражания. Герцен подчеркивал революционность и героизм декабристов уже в первых своих произведениях о России, напечатанных за границей («Письмо русского к Маццини», «О развитии революционных идей в России», «Русский народ и социализм»). «Колокол» много раз писал о декабристах, стремясь сохранить и популяризировать их традиции, отомстить за их гибель. В марте 1854 г. Герцен заявлял в листовке «Вольная русская община в Лондоне. Русскому воинству в Польше»: «Нашими устами говорит Русь мучеников <...> Русь Пестеля и Муравьева, Рылеева и Бестужева» (т. XII наст. изд., стр. 203). О своей клятве «отомстить за казненных» писал Герцен в статье «К нашим» (там же, стр. 300).

В некрологах, посвященных отдельным декабристам, Герцен пытался восстановить конкретные черты декабриста-героя (см. «Кончина И. Д. Якушкина», т. XIII наст. изд., стр. 71; «Кончина Пущина», т. XIV, стр. 126-«С. Г. Батеньков», т. XVII, стр. 289). Однако лишь знакомство с воспоминаниями И. Д. Якушкина, С. П. Трубецкого и особенно Н. А. Бестужева позволило автору «Исторических очерков» нарисовать яркие индивидуальные портреты «святых мучеников».

Во вступлении к «Историческим очеркам» Герцен писал, что старался, «насколько это возможно, сохранить собственные слова этих героических личностей» (наст. том, стр. 231).

Возможно, что у Герцена была и другая мысль, когда он в 1868 г. вновь заговорил о русских революционерах двадцатых годов. Подобпо тому как историки французской революции

Ж. Мишле («Histoire de 1а Révolution française»), Э. Кине («La Révolution») и А. Токвиль («L’ancien régime et la révolution») противопоставляли подлинных, по их трактовке,. революционеров 1789—1795 гг. их жалким эпигонам — «республиканцам» 1848 г., Герцен тоже заговорил о декабристах как об истинных революционерах отчасти в укор русской женевской и цюрихской «молодой эмиграции», которую, как известно, он несколько недооценивал.

Популяризация образов декабристов казалась Герцену особенно важной в конце шестидесятых годов, когда развитие революционного движения потребовало наглядных примеров героизма для воспитания передовой молодежи в духе самопожертвования, готовности пойти в Сибирь и на смерть ради свободы.

Целый ряд неизвестных ранее материалов и устных свидетельств, в том числе

С. Г. Волконского, А. В. Поджио и др., с которыми Герцен встречался в 1864 — 1866 гг., дали возможность автору «Исторических очерков о героях 1825 года» еще раз выступить против трактовки декабристского движения, данной H И. Тургеневым в его книге «La Russie et 1е Russes» (Paris, 1847). H. И. Тургенев пытался всячески затушевать революционный характер деятельности тайных декабристских организации. Даже Пестеля, по его словам, обвинили несправедливо, так как он ничего не совершил, а «пострадал» лишь за свои «намерения», от исполнения которых якобы отказался, убедившись, «что тайные общества ни к чему не могли привести».

Используя воспоминания участников восстания 14 декабря, Герцен совсем по-другому, нежели Н. И. Тургенев, рисовал декабристов. Это — не прекраснодушные либералы- реформисты, а подлинные революционеры, которые стремятся к действию, к открытой борьбе за свои идеалы. Полемизируя с Тургеневым, Герцен утверждал, что даже день восстания был

767

полностью подготовлен, «хотя он и наступил как бы неожиданно» (наст. том, стр. 249). Основываясь на воспоминаниях Н. А. Бестужева о Рылееве, автор «Исторических очерков» стремился показать, что члены тайного общества, предвидя свою гибель, сознательно шли на нее «для пробуждения» наших спящих соотечественников» (наст. том, стр. 261).

Несмотря на отдельные фактические ошибки, восходящие к неточностям первоисточников, Герцен дал исключительно глубокое для своего времени освещение движения декабристов. В противовес официальной реакционной историографии («Донесение следственной комиссии», «Восшествие на престол императора Николая 1-го» М. Корфа), пытавшейся доказать, будто декабристы («изверги», «злодеи») не имели ничего общего с Россией, с ее историей, будто 14 декабря явилось результатом влияния чуждой России западной идеологии, Герцен раскрыл историческую закономерность движения декабристов, его обусловленность всем предшествующим русским историческим процессом. Он справедливо указывал на огромную роль войны 1812—1814 гг. в формировании декабристской идеологии.

Воссоздавая историю тайных обществ с 1816 по 1825 г., Герцен подчеркивал их революционный характер. Вся деятельность тайных обществ вела к восстанию, к 14 декабря

1825 г. В этом отношении «Исторические очерки» противостоят монографии А. Н. Пыпина «Общественное движение в России при Александре I», публиковавшейся в «Вестнике Европы» на протяжении 1870—1871 гг. и развивавшей ошибочные тургеневские взгляды на декабристское движение.

Именно от Герцена берет свое начало революционная линия декабристской историографии. От Герцена шел Г. В. Плеханов. «Рациональное зерно» герценовской концепции использовал и развил дальше В. И. Ленин, создавший подлинно научную концепцию истории декабризма и русского освободительного движения вообще.

Стр. 228. …проект освобождения крестьян ~ проект чуть ли не конституционного устройства государства. — Имеются в виду проекты, обсуждавшиеся в «Негласном комитете» (выдержки из протоколов заседаний комитета были опубликованы в «Вестнике Европы», 1866, т. I, март, стр. 172 — 194). В действительности, в «комитете молодых друзей» вопрос ставился не об освобождении крестьян, а только об улучшении их положения (см. А. В. Предтеченский. Очерки общественно-политической истории России в первой четверти XIX века, М.—Л., 1957, стр. 104 — 108).

…в салонах прозвали эти тайные собрания «Комитетом общественного спасения»… — Сведения об этом Герцен мог почерпнуть в статье М. Богдановича «Первая эпоха преобразований императора Александра I», в которой говорилось, что этим «тайным собраниям <...> сам государь иногда в шутку давал прозвание: „comité du salut public», т. е. „комитет общественной безопасности»» (см. «Вестник Европы», 1866, т. I, март, стр. 158).

…только граф Строгонов поддерживает его в вопросе об освобождении крестьян. — Герцен неточно излагает факты, основываясь на опубликованном в «Вестнике Европы» «Извлечении из „Заседаний комитета» 1801 года» (записи П. А. Строганова). Рассказывая о прениях, происходивших на заседаниях 4, 11 и 18 ноября 1801 г., Строганов писал, что он доказывал опасность сохранения крепостного права, поскольку оно может вызвать крестьянское восстание. При этом он полемизировал с Лагарпом, Н. С. Мордвиновым, Н. Н. Новосильцовым, которые боялись не крестьянского, а дворянского выступления (см. «Вестник Европы», 1866, т. I, март, стр. 184—189). В 1801 г. Строгановым была подана Александру I записка

768

«Об установлении состояния крестьян», в 1803 г. — трактат «О расширении прав покупки населенных земель и об ограничении при исполнении этого». В них Строганов предлагал превратить крестьян в «фермеров», урегулировать их повинности, предоставить право покупки населенных земель недворянам. Немедленное освобождение крестьян признавалось невозможным. Существенных разногласий между Строгановым и остальными членами «Негласного комитета» не было. См. А. В. Предтеченский. Там же, стр. 104—108.

Стр. 229. …графу Ростопчину, который кончил тем, что погубил его, сделав на него ложный донос. — 17 марта 1812 г. гр. Ф. В. Ростопчин отправил Александру I письмо, в котором требовал отставки M. M. Сперанского, обвиняя его в передаче Наполеону военных планов России. Сообщая, что московское дворянство избрало его «депутатом» к царю, Ростопчин заявлял: «Письмо сие есть последнее, и если останется недействительным, тогда сыны отечества необходимостью себе поставят двинуться в столицу и настоятельно требовать как открытия сего злодейства, так и перемены правления» («Русская Старина», 1905, № 5, стр. 412—414). Этот донос был опубликован (в пространных выдержках) в книге М. А. Корфа «Жизнь графа Сперанского» (т. II, СПб., 1861, стр. 9—11, примечание). Другой «донос» Ростопчина на Сперанского, сделанный Александру I в 1811 г. через вел. кн. Екатерину Павловну (см. «Русский архив», 1875, кн. III, стр. 75—81), по-видимому, остался Герцену неизвестен. Герцен преувеличивает роль Ростопчина в отставке Сперанского, которая была вызвана враждой к нему всей верхушки правящего класса (см. В. И. Семевский. Падение Сперанского. — «Отечественная война и Русское общество. 1812 — 1912», т. II, М., 1911, стр. 221 —

246).

Стр. 230. …величественного Ромма, «одного из последних римлян», по выражению Эдгара Кине, одного из мрачных героев прериаля. — В работе Э. Кине «La Révolution» (Paris, 1866) глава IV книги XX называется «„Последние из римлян». Смерть Субрани, Ромма, Гюйона» (см. русское издание, т. II, М., 1908, стр. 169). Арестованные 2 прериаля Ромм и его товарищи дали друг другу клятву